Резкий звонок в дверь разрезал траурную тишину моей квартиры. Со дня похорон Кости не прошло и сорока дней, я еще не научилась дышать без него, а моя свекровь, Лариса Григорьевна, уже стояла на пороге. Не одна. Рядом с ней — сутулый мужчина с портфелем. Она даже не посмотрела на моё заплаканное лицо. Вместо слов соболезнования — ледяной, хозяйский тон: «Галочка, это нотариус. Мы пришли оформлять квартиру. Костя всегда говорил, что она достанется мне. Так что собирай вещи».
***
Сорок дней. Галина смотрела на фотографию Кости и не могла поверить. Сорок дней без его смеха, без тёплых рук, без тихого «я дома». Квартира, которую они вместе вили, как гнёздышко, превратилась в гулкий склеп, наполненный тишиной и воспоминаниями. Каждая чашка на кухне, каждая книга на полке кричала о нём.
Трагическая, нелепая авария. В один миг её мир рухнул. И в этом рухнувшем мире единственным человеком, который не утешал, а будто ждал чего-то, была свекровь, Лариса Григорьевна.
Сразу после похорон она начала свои атаки. Сначала — вкрадчивые звонки.
— Галочка, ну как ты там? Одна совсем? Костенька так обо мне беспокоился… Всегда говорил: «Мама, ты у меня одна, я о тебе позабочусь». Золотой был сын, не то что некоторые…
Галина молчала, сжимая телефонную трубку до боли в костяшках. Она знала, к чему клонит свекровь. Этот танец на костях она исполняла последние десять лет, с самого дня их с Костей свадьбы. Лариса Григорьевна так и не смирилась, что сын, её единственный мальчик, теперь принадлежит другой женщине. Она всегда считала Галину приживалкой, хитрой провинциалкой, которая «охомутала» её московского принца с квартирой.
Квартира была Костина. Он получил её в наследство от бабушки ещё до их знакомства. Но ремонт, уют, душу — всё это они вкладывали вместе. Галина помнила, как они до хрипоты спорили о цвете обоев в спальню и как потом, смеясь, мазали друг друга краской. Это был их дом.
Телефон зазвонил снова. На экране высветилось «Свекровь». Галина глубоко вздохнула и ответила.
— Галя, я надеюсь, ты потихоньку собираешь вещи? — без предисловий начала Лариса Григорьевна ледяным тоном. — Тебе же надо куда-то переезжать. Не будешь же ты всю жизнь в чужой квартире жить.
У Галины перехватило дыхание.
— Что?.. Ка-какие вещи? Лариса Григорьевна, о чём вы? Кости нет всего месяц…
— И что? Жизнь не стоит на месте! — отрезала свекровь. — Костя всегда говорил, что эта квартира в случае чего отойдёт мне. Это его воля. Он был порядочным сыном. Так что давай без скандалов. Я завтра приду с нотариусом, чтобы всё оформить, как положено. Будь дома.
В трубке раздались короткие гудки. Галина опустилась на пол. Нотариус? Оформлять? Она врывается в её траур, в её боль, с сапогами и требует освободить помещение. Нет, это уже не танец на костях. Это было объявление войны. И в эту секунду Галина поняла, что больше не будет молчаливой, покорной невесткой. Она будет бороться. За свой дом. За память о Косте.
***
На следующий день ровно в полдень раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Галина знала, кто это. Она открыла. На пороге стояла Лариса Григорьевна, вся в чёрном, но с таким выражением лица, будто пришла не на поминки, а вступать во владение имением. Рядом с ней стоял сутулый мужчина в потёртом костюме с портфелем в руках.
— Добрый день, — с ледяной усмешкой процедила свекровь, проходя мимо Галины в квартиру. — Это Андрей Викторович, нотариус. Мы пришли, чтобы уладить формальности.
— Какие формальности? — тихо, но твёрдо спросила Галина, закрывая дверь. — Официальное вступление в наследство происходит через полгода.
— Умная какая, — фыркнула Лариса Григорьевна, хозяйским жестом проводя рукой по комоду. Пыльновато у тебя, Галочка. Запустила квартиру. — Для кого-то через полгода, а для кого-то всё очевидно. У меня есть все документы. Костя оставил квартиру мне.
Она театрально расстегнула сумку и достала оттуда пухлую папку.
— Вот! Здесь всё! И старое завещание Кости, которое он писал десять лет назад, и дарственная, которую мы с ним обсуждали…
— Мы с вами ничего не будем обсуждать до официального оглашения завещания, — перебила её Галина. Голос дрожал, но она держалась. — И я не понимаю, зачем вы привели этого человека.
Нотариус, до этого молчавший, смущённо кашлянул.
— Лариса Григорьевна, я же вам объяснял… Частная консультация — это одно, но официальные действия возможны только в установленном порядке.
— Молчите, Андрей Викторович! — прикрикнула на него свекровь. — Вы здесь для оформления, а не для советов! Галина, я не хочу скандала. Просто пойми: ты здесь никто. Жена — это сегодня одна, завтра другая. А мать — это святое. Костя это понимал. Он хотел, чтобы я жила здесь, в своей старости.
Она говорила так, будто Галина была пустым местом. Будто десяти лет их счастливого брака просто не существовало.
— Он любил меня! — не выдержав, вскрикнула Галина. Слёзы хлынули из глаз. — Мы были счастливы! А вы… вы всю жизнь пытались нас развести! Вы ненавидели меня!
— Ненавидела? — театрально всплеснула руками Лариса Григорьевна. — Деточка, да я тебя просто не замечала! Ты была досадным недоразумением в жизни моего сына. И теперь это недоразумение будет исправлено. Квартира — моя. Андрей Викторович, составляйте акт приёма-передачи!
— Я не буду ничего составлять! — возмутился нотариус. — Это незаконно!
— Тогда пошли вон отсюда! — крикнула Галина, указывая на дверь. — Оба! Вон из моего дома!
— Твоего?! — взвизгнула свекровь, её лицо исказилось от ярости. — Ах ты дрянь! Ты ещё смеешь мне указывать?! Да я тебя…
Она замахнулась, но Галина не отступила. Она смотрела прямо в глаза женщине, которая отравляла её жизнь годами, и чувствовала, как горе переплавляется в холодную, твёрдую решимость.
***
— Я даю тебе неделю, — прошипела Лариса Григорьевна, опуская руку. Её лицо было багровым. — Неделю, чтобы ты собрала свои манатки и убралась отсюда. Иначе я вызову полицию и вышвырну тебя на улицу, как бездомную собаку!
— На каком основании? — голос Галины был на удивление спокоен. Весь страх куда-то ушёл. — Это мой дом. Я жена Константина.
— Бывшая жена! — злорадно усмехнулась свекровь. — Теперь ты вдова. Нищая вдова. А это — квартира моего сына, и он оставил её мне! Он мне лично обещал! В день вашей свадьбы он сказал: «Мама, что бы ни случилось, ты не останешься на улице».
Галина горько усмехнулась. Она помнила тот день. Лариса Григорьевна устроила тогда жуткий скандал, называла её хищницей, а потом рыдала на плече у Кости, жалуясь, что он её бросает. Наверное, тогда он и сказал что-то в утешение, что эта манипуляторша перевернула в свою пользу.
— Обещания к делу не пришьёшь, Лариса Григорьевна. Есть закон. И есть завещание, которое мы узнаем в положенный срок.
— Ах, ты про завещание! — свекровь снова полезла в свою папку. — Вот оно! Костя написал его, когда ему было двадцать пять. Всё имущество — матери, Ларисе Григорьевне. Вот, смотри!
Она сунула Галине под нос какую-то бумагу. Галина бегло взглянула. Действительно, завещание.
— Это было до меня, — спокойно сказала Галина. — Брак и последующее завещание отменяют предыдущее. Вы же не думаете, что за десять лет Костя не позаботился о своей семье?
Лицо Ларисы Григорьевны дрогнуло. На секунду в её глазах мелькнула неуверенность, но она тут же скрыла её за новой волной гнева.
— Не позаботился! Потому что знал, что ты его обманешь! Ограбишь! Он мне жаловался, говорил, что ты только о деньгах и думаешь!
Это была ложь. Наглая, грязная ложь. Костя никогда бы так не сказал. Они жили душа в душу. Да, бывали ссоры, как у всех, но они всегда заканчивались примирением. Он любил её, и она это знала. Эта ложь свекрови стала последней каплей.
— Хватит! — отрезала Галина. — Я не хочу больше слушать вашу ложь. Я вам сказала: убирайтесь. Все вопросы будем решать у нотариуса, когда придёт время. И если вы ещё раз появитесь на моём пороге с угрозами, я вызову полицию.
— Ты… ты мне угрожаешь?! — задохнулась от возмущения свекровь.
— Я вас предупреждаю, — твёрдо ответила Галина. — Ваш спектакль окончен. Вы не получите эту квартиру. Потому что Костя любил меня. Он жил со мной, а от вас бежал, потому что вы своей «любовью» душили его всю жизнь. А теперь уходите.
Лариса Григорьевна застыла, открыв рот. Она не ожидала такого отпора от тихой, покладистой невестки. Она смотрела на Галину с ненавистью, потом развернулась и, схватив под руку ошарашенного нотариуса, вылетела за дверь, громко хлопнув ею.
Галина осталась одна. Она сползла по стене на пол и разрыдалась. Но это были не слёзы горя, а слёзы гнева и освобождения.
***
Прошло полгода. Полгода тягучего, мучительного ожидания. Лариса Григорьевна больше не появлялась, но Галина чувствовала её незримое присутствие. Свекровь звонила общим знакомым, жаловалась на «чёрную вдову», которая выгнала её из квартиры сына. Распускала грязные слухи. Галина старалась не обращать внимания, но это было сложно.
И вот настал день оглашения завещания. Галина пришла в нотариальную контору за полчаса. Она сидела в приёмной, сжимая в холодных пальцах сумочку. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Дверь открылась, и вошла Лариса Григорьевна. Она была одета в элегантный брючный костюм, на лице — уверенная и презрительная улыбка. Она окинула Галину победоносным взглядом и села напротив, демонстративно закинув ногу на ногу.
— Ну что, Галочка? Готова к выселению? — ядовито прошипела она. — Надеюсь, чемоданы уже собрала.
Галина ничего не ответила, лишь крепче сжала сумочку.
Их пригласили в кабинет. Нотариус, пожилой солидный мужчина, попросил их сесть и начал официальную процедуру. Он говорил сухим, монотонным голосом, зачитывая стандартные формулировки. Лариса Григорьевна нетерпеливо постукивала пальцами по столу. Галина сидела неподвижно, как изваяние.
— …Итак, переходим к оглашению завещания, составленного гражданином Орловым Константином Игоревичем, — произнёс нотариус и вскрыл плотный конверт.
Он надел очки и начал читать.
— «Я, Орлов Константин Игоревич, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение… Всё моё имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чём бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, в том числе, но не ограничиваясь, квартирой, расположенной по адресу…»
Нотариус назвал адрес их с Костей квартиры. Сердце Галины замерло. Лариса Григорьевна подалась вперёд, её глаза блестели от жадности.
— «…я завещаю своей любимой и единственной жене, Орловой Галине Петровне».
Тишина в кабинете стала оглушительной. Галина подняла глаза на нотариуса, не веря своим ушам. Лариса Григорьевна застыла с полуоткрытым ртом. Её лицо начало медленно наливаться краской.
— Что? — прохрипела она. — Это… это какая-то ошибка! У меня есть другое завещание! Он не мог!
— Пожалуйста, не перебивайте, — строго сказал нотариус и продолжил читать. — «Отдельным пунктом я хочу распорядиться относительно моей матери, Орловой Ларисы Григорьевны…»
Свекровь вскочила.
— Вот! Вот! Сейчас он всё объяснит! Что он просто пошутил!
Нотариус поднял на неё тяжёлый взгляд и медленно, с расстановкой, прочитал следующие строки.
***
— «…относительно моей матери, Орловой Ларисы Григорьевны, — повторил нотариус, глядя поверх очков на побелевшую женщину. — Я, Орлов Константин Игоревич, полностью и безоговорочно лишаю её права наследования любого моего имущества по закону».
Удар был такой силы, что Лариса Григорьевна пошатнулась и плюхнулась обратно в кресло.
— Как… лишает?..
— Это ещё не всё, — сказал нотариус и снова углубился в документ. — Константин Игоревич оставил пояснительное письмо, которое просил зачитать в обязательном порядке.
Он прокашлялся и начал читать текст, написанный от руки. Галина сразу узнала почерк Кости.
«Мама. Если ты сейчас это слышишь, значит, меня больше нет. И значит, ты пришла делить моё имущество, уверенная, что оно по праву принадлежит тебе. Я пишу это не из злости, а с огромной горечью. Я всегда любил тебя, но твоя любовь была удушающей. Ты никогда не видела во мне отдельного человека, только свою собственность.
Когда я встретил Галю, я впервые в жизни стал по-настоящему счастлив. Я обрёл свой дом, свою семью. А ты сделала всё, чтобы это разрушить. Твои бесконечные манипуляции, ложь, интриги, попытки настроить меня против неё… Ты отравила нам десять лет жизни. Ты говорила мне, что она меня не любит, что ей нужны только деньги и квартира. Но единственным человеком, который всегда говорил о моей квартире, была ты, мама.
Галя — моя жизнь. Она была со мной и в радости, и в горе, она поддерживала меня, когда я хотел опустить руки, она создала уют в нашем доме, который ты всегда называла «моим». Она никогда ничего у меня не просила.
Именно поэтому всё, что у меня есть, я оставляю ей. Это не просто наследство. Это моя благодарность, моя любовь и моя попытка защитить её от тебя даже после моей смерти. Я знаю, что ты не оставишь её в покое. Но этот дом — её крепость. Моя последняя тебе просьба, мама: оставь её в покое. Дай ей жить. Прощай».
Когда нотариус закончил, в кабинете несколько секунд стояла мёртвая тишина. Галина плакала, не скрывая слёз. Это были слёзы благодарности, любви и бесконечной тоски по мужу, который так глубоко её понимал.
А потом тишину разорвал дикий, животный вопль.
***
— ЛОЖЬ! ЭТО ВСЁ ЛОЖЬ! — закричала Лариса Григорьевна, вскакивая с кресла. Её лицо было искажено гримасой ярости и неверия. — Это она всё подстроила! Эта ведьма! Она его опоила, приворожила! Он не мог такого написать! Он любил меня!
Она бросилась к столу нотариуса, пытаясь выхватить у него бумаги.
— Вы в сговоре! Сколько она вам заплатила?! Я буду жаловаться! Я подам в суд! Я докажу, что это подделка!
— Успокойтесь, гражданка Орлова! — строго сказал нотариус, отстраняя её руку. — Завещание заверено по всем правилам. Подлинность подписи Константина Игоревича подтверждена. Ваши действия сейчас могут быть расценены как хулиганство.
— Хулиганство?! — взвизгнула Лариса Григорьевна, поворачиваясь к Галине. Её глаза метали молнии. — Это ты во всём виновата! Ты украла у меня сына, а теперь украла его квартиру! Будь ты проклята! Чтоб тебе в этом доме не жилось спокойно! Чтоб тебе каждый угол о нём напоминал и сердце твоё рвалось на части!
Галина встала. Она вытерла слёзы и посмотрела прямо в глаза свекрови.
— Он уже напоминает. Каждый угол. И я благодарна ему за это, — тихо, но твёрдо сказала она. — А вам… мне вас жаль. Вы потеряли сына дважды. Сначала — когда пытались разрушить его счастье. И вот теперь — окончательно. Вы остались ни с чем не потому, что я что-то украла, а потому, что в вашем сердце нет ничего, кроме жадности и злобы.
Эти слова подействовали на Ларису Григорьевну сильнее крика. Она замерла, её лицо стало пепельно-серым. Она смотрела на Галину с такой лютой ненавистью, что той стало не по себе.
— Я тебя уничтожу, — прошептала она. — Я клянусь…
Она резко развернулась и, шатаясь, пошла к выходу. Дверь кабинета с грохотом захлопнулась.
Галина медленно опустилась в кресло. Всё было кончено. Война, длившаяся десять лет, закончилась. Она победила. Но радости не было. Была только звенящая пустота и бесконечная благодарность мужу, который даже с того света сумел её защитить.
— Орлова Галина Петровна, — мягко позвал нотариус, выводя её из оцепенения. — Мои соболезнования… и поздравления. Вам нужно будет подписать документы о вступлении в наследство.
Галина взяла ручку. Её рука больше не дрожала.
***
Прошёл почти год с того дня в нотариальной конторе. Галина медленно возвращалась к жизни. Она сделала в квартире перестановку, сменила шторы, купила новый диван. Ей нужно было, чтобы дом перестал быть мавзолеем и снова стал живым. Фотография Кости по-прежнему стояла на самом видном месте, но теперь Галина смотрела на неё со светлой грустью, а не с надрывной тоской.
Лариса Григорьевна сдержала своё «обещание». Она пыталась подать в суд, оспаривая завещание, нанимала адвокатов, писала жалобы во все инстанции. Но всё было тщетно. Закон был на стороне Галины. После нескольких неудачных попыток свекровь затихла. Галина слышала от общих знакомых, что она продала свою маленькую квартирку на окраине и уехала к какой-то дальней родственнице в другой город. Больше она в жизни Галины не появлялась.
Однажды вечером Галина разбирала старые Костины бумаги. И в одной из коробок нашла блокнот. Это был его дневник, который он вёл в первый год их совместной жизни. Галина открыла его с замиранием сердца.
На одной из страниц она прочла:
«Сегодня мама опять устроила скандал. Говорит, что Галя меня использует. Как же она не понимает? Я до Гали и не жил вовсе. Существовал. А теперь живу. Дышу. И если придётся выбирать между спокойствием мамы и счастьем с Галей, я выберу Галю. Всегда. Я должен её защитить. От всех. И в первую очередь — от моей собственной матери».
Слёзы снова навернулись на глаза, но это были тёплые, светлые слёзы. Он всё понимал. Всегда всё понимал.
Галина закрыла дневник и подошла к окну. За ним шумел вечерний город, горели огни, текла жизнь. Она была одна, но больше не чувствовала себя одинокой. В её сердце жила любовь, а за спиной была нерушимая стена, которую выстроил для неё муж.
Она сделала глубокий вдох. Впереди была новая жизнь. Её жизнь. И она знала, что справится. Ради себя. И в память о нём.
