— Ты с ума сошла? — Антон стоял у дверей, держа чемодан, а его мать, Валентина Петровна, уже проходила внутрь, окидывая квартиру взглядом, будто оценивает гостиницу среднего класса. — Мам, аккуратнее, там хрупкое!
— Хрупкое? — передразнила она, недовольно морщась. — Это вы со своей женушкой хрупкие, а вещи должны быть крепкие! Ну-ка, неси дальше, чего застыл?
Нина стояла в прихожей, руки скрещены на груди, губы сжаты. Хотелось сказать что-нибудь острое, но она понимала — всё бесполезно. Аргументы не действуют на людей, которые живут в режиме вечного «я лучше знаю».
— Валентина Петровна, проходите, — сказала она натянуто вежливо.
— Прохожу, прохожу… — буркнула та и огляделась. — М-м… мебель дешевая, но ладно, переживу. А где я буду жить?
Антон метнул взгляд на Нину — мол, держись, дорогая.
— Мам, мы думали, тебе подойдет гостевая. Там тихо, светло…
— Посмотрим, — отрезала свекровь. — Я должна сама выбрать. Спина больная, суставы крутит. Может, твоя спальня и подойдет лучше, кто знает?
Нина стиснула зубы. Только бы не взорваться.
Антон уже расстегивал молнию на чемодане, пытаясь что-то достать, но мать хлопнула его по руке.
— Не здесь! Я сказала, в комнате разберем!
И пошла прямиком к спальне, где на кровати все еще лежал аккуратно сложенный плед Нины, пахнущий её духами.
— Мам, это… — начал Антон.
— Тише! — отрезала Валентина Петровна. — Надо проверить матрас. Мягкий — плохо. Твердый — тоже плохо. Всё у вас неправильно.
Нина стояла в дверях спальни, чувствуя, как под кожей пульсирует злость.
«Две недели, — говорила она себе. — Две недели лечения, и она уедет. Переживу.»
— Может, сначала чай? — с надеждой предложила она, стараясь сгладить угол.
— Потом, дорогая. Чай — это когда всё организовано. Сейчас важнее комфорт.
Нина смотрела, как свекровь двигает шторы, трогает подушки, прищуривается на семейное фото в рамке.
— Вот это что за снимок? — указала она. — Тебе здесь неудачный ракурс, Нина. Лучше бы сняли нормальное фото, а не этот позор.
— Это со свадьбы, — сухо ответила та.
— Тем более! Неудивительно, что брак пошёл наперекосяк, если уже на фото ты злая.
Антон засуетился, выпрямился, пытаясь перевести в шутку:
— Мам, ну хватит, ты же всех напугаешь своим прямолинейным талантом.
— Правду боитесь? — усмехнулась она. — А зря. В семье без правды — болото.
«Болото…» — эхом отозвалось у Нины в голове.
Да, именно в болоте она и чувствует себя — вязком, душном, из которого невозможно выбраться, не испачкавшись.
Прошла неделя.
Квартира превратилась в филиал дома престарелых, где хозяйка — не Нина, а Валентина Петровна. Всё под контролем: завтрак по расписанию, постель застилать «по-военному», даже кот теперь ест по граммам, как будто сидит на лечебной диете.
Нина каждый вечер возвращалась с работы, и первым делом — взглядом искала, что снова передвинуто, убрано или выброшено.
Сегодня сюрпризом стала пустая полка в прихожей.
— А где мои свечи? — спросила она, оглядываясь.
— Какие ещё свечи? — донеслось с кухни.
— Декоративные. Красные, с ароматом.
— А-а, те… — свекровь появилась с кастрюлей в руках. — Выкинула. Вонь страшная, я чуть не задохнулась.
— Вы их выбросили? — Нина даже шагнула вперед.
— Ну да! Твоя химия только воздух портит. Я, между прочим, задыхаюсь!
— Это был подарок! — выдохнула Нина.
— Ну вот видишь, подарок выбросила — освободила место для нового. Благодари.
Нина стиснула кулаки.
— Вы не имели права трогать мои вещи!
— Право? — свекровь расправила плечи. — Девочка, я старше тебя на тридцать лет. У меня права по умолчанию.
Антон, который как раз вернулся с работы, застал обеих на повышенных тонах.
— Что опять случилось? — вздохнул он.
— Твоя мать выбросила мои вещи, — Нина произнесла медленно, стараясь не сорваться.
— Да перестань, — отмахнулся он. — Мама же не со зла.
— А как по-твоему, это нормально? — в голосе Нины прорезался металл. — Каждый день — новая проверка на терпение!
Антон потёр виски.
— Нин, она пожилая женщина. Ей тяжело привыкнуть. Давай просто потерпим.
— Я терплю уже неделю! — выпалила она.
Тишина. Только шум кастрюли на плите.
— Если ты так реагируешь на мелочи, — мягко сказал Антон, — может, тебе стоит научиться спокойнее относиться к людям?
Нина молчала, чувствуя, как в груди поднимается волна — не просто обиды, а чего-то горячего, почти разрушительного.
«Он не видит. Не хочет видеть,» — подумала она.
В тот вечер она долго лежала на кровати, глядя в потолок. Слышала, как за стенкой Валентина Петровна ворчит, как Антон что-то бормочет, оправдывая мать.
А внутри всё кипело: неужели вот так теперь будет всегда?
На следующее утро — новый фронт.
— Нина, а ты зачем полотенца в ванной сложила не по цветам? — голос Валентины Петровны раздался с порога.
— Потому что мне так удобно, — ответила Нина, заваривая кофе.
— А мне неудобно! — отрезала та. — С утра открываю шкаф — а там как попало!
— Тогда не открывайте.
— Что ты сказала? — в голосе свекрови появилась угроза.
Нина повернулась к ней, глядя прямо.
— Я сказала, если вам не нравится, можно не смотреть.
Повисла пауза.
— Ах вот как… — свекровь чуть приподняла подбородок. — Дожила до того, что молодая баба указывает мне, куда смотреть.
Антон, услышав крики, выскочил из комнаты в трусах.
— Опять?! Да сколько можно!
Нина даже не повернулась к нему.
— Сколько нужно, столько и можно, — сказала она спокойно. — Пока меня не перестанут провоцировать.
В тот вечер Нина вернулась домой поздно, уже за десять. В квартире пахло валидолом и упреком. На кухне — тишина. Только на холодильнике — записка:
«Не звони, мама плохо себя чувствует. Я с ней в комнате. Антон.»
Нина отложила сумку и тихо прошла в гостиную.
Комната казалась чужой: цветы переставлены, на диване новый плед — серый, унылый, явно из маминых запасов.
Она присела на край дивана и почувствовала пустоту. Не просто злость, а вот ту тихую, едкую пустоту, которая приходит, когда понимаешь — никто тебя не услышит.
Всё вокруг стало чужим. Дом — не дом. Муж — не опора.
А та, кто «временно» переехала, уже уверенно хозяйничает.
Нина посмотрела в окно — город жил своей жизнью: машины, огни, люди куда-то спешат.
А она — застряла в собственной квартире между ролью хозяйки и заложницы.
Она вздохнула и шепнула себе:
— Завтра я решу, как это закончить.
— Я тебе сказала, не трогай кресло! — голос Нины сорвался на визг.
— Да что ты орёшь, будто я мебель ломаю? — Валентина Петровна стояла посреди коридора, красная, как свёкла, и обеими руками тащила по полу тяжелое кресло — то самое, в котором Нина любила читать по вечерам.
Нина замерла на пороге, пакет с продуктами упал на пол. Из него выкатилось яблоко, ударилось об плинтус и покатилось к ногам свекрови. Та брезгливо отодвинула его тапком.
— Это что вообще такое? — прошипела Нина. — Почему вы трогаете мои вещи?
— Потому что устала смотреть на этот кошмар! — рявкнула Валентина Петровна. — Пыль собирает, место занимает! Хотела вынести на лестничную площадку, там хоть воздухом проветрится.
— Выносить будете вы, — холодно произнесла Нина, — и то — свои чемоданы.
— Что? — глаза свекрови округлились. — Ты, девочка, с кем так разговариваешь?
— С человеком, который уже месяц портит мне жизнь.
— Ах ты… — Валентина Петровна побагровела. — Да если бы не я, вы бы тут давно в грязи утонули! Я хоть порядок навела!
— Порядок? — Нина рассмеялась — зло, нервно. — Вы уничтожили всё, что я создавала! Мои вещи, мой уют, мой покой!
— А твой покой, дорогуша, никому не нужен! Надо было раньше думать, кого в жёны брать, — огрызнулась свекровь, поддевая кресло ногой.
Эта фраза будто ударила в висок.
Внутри всё оборвалось.
— Всё. Хватит. — Нина шагнула к двери, закрыла её изнутри и повесила цепочку. — Сегодня вы съезжаете.
— Да как ты смеешь?! — взвизгнула Валентина Петровна. — Это квартира моего сына!
— Ошибаетесь. Моя. Куплена задолго до вашего «лечения».
— Сынок! — истошно закричала свекровь. — Анто-он!
Антон как раз вошёл, услышав вопли. В руках пакет, в глазах — паника.
— Что тут опять происходит?!
— Твоя жена выгоняет меня на улицу! — Валентина Петровна уже всхлипывала, как актриса на дешёвой сцене. — После всего, что я для неё сделала!
Нина стояла молча, руки сжаты в кулаки.
Антон метался взглядом между ними.
— Нин, ну скажи хоть ты, что за истерика?
— Твоя мама собиралась выбросить моё кресло, — сказала она ровно, без эмоций. — И не в первый раз трогает мои вещи.
— Господи, кресло! — закатил глаза Антон. — Из-за этого можно вот так визжать?
— Не из-за кресла, — тихо ответила Нина. — Из-за того, что вы вдвоём живёте в моём доме, как будто это ваш.
— Мы же семья, — нахмурился Антон.
— Семья? — Нина усмехнулась. — Семья — это когда тебя уважают. А у нас тут какая-то коммуналка с надзирателем.
— Ах, неблагодарная! — вскрикнула Валентина Петровна. — Я больная женщина, а ты меня выставляешь!
— Больная? — Нина кивнула в сторону кресла. — Странно, больные обычно не таскают мебель весом в полцентнера.
На секунду — тишина. Даже часы будто замерли.
Потом Антон резко бросил пакет на пол.
— Всё, хватит! Я не собираюсь выбирать между вами!
— Придётся, — холодно сказала Нина. — Или она — или я.
— Нин… — Он шагнул к ней. — Мы же не враги.
— Нет, Антон, — перебила она. — Мы уже не семья.
Валентина Петровна, почувствовав перевес, театрально приложила руку к сердцу.
— Слышишь, сынок? Она меня выгоняет! Прямо в никуда!
— В санаторий, мама. Вы же туда собирались. Завтра у вас поезд. — Нина открыла дверь. — Я помогу собрать вещи.
— Да ты… — свекровь задохнулась от злости, — ты о моём сыне не заботишься! Ты стерва неблагодарная!
— Пусть будет так, — спокойно ответила Нина. — Зато я живу без лжи.
Следующие два часа прошли под аккомпанемент хлопающих дверей, гремящих чемоданов и громких упрёков.
Антон пытался вмешаться, но его слова утонули в женском шквале.
Нина не кричала — просто делала. Собрала вещи свекрови, аккуратно поставила у выхода.
— Вот ваши сумки. Такси будет через пятнадцать минут.
— Я не поеду! — выкрикнула Валентина Петровна.
— Тогда я вызову полицию. У вас нет регистрации в этой квартире.
Эта фраза сработала как ледяной душ. Женщина замерла.
— Ты… ты что, угрожаешь мне?
— Нет. Просто возвращаю себе жизнь.
Антон смотрел на всё это, как человек, внезапно потерявший почву под ногами.
— Нина… может, ты перегибаешь?
Она повернулась к нему.
— Знаешь, Антон, мне кажется, ты просто привык, что за тебя решают. И мама, и я. Только разница в том, что я устала.
— Я ведь… — он хотел сказать что-то оправдательное, но осёкся.
Нина подошла ближе, тихо, почти шёпотом:
— Когда мужчина не может защитить жену от собственной матери, он перестаёт быть опорой. Ты стал просто свидетелем моей усталости.
Он опустил взгляд.
— И что теперь?
— Теперь — всё.
Такси под окнами дало сигнал. Валентина Петровна вскинула голову, надменно кивнула.
— Сынок, идём. Мы ей ещё покажем, кто без нас никто.
Антон растерянно посмотрел на жену.
— Нин, может, я… останусь поговорить?
— Нет. — Она обернулась, глядя прямо в глаза. — Ты уже выбрал, просто боишься это признать.
Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.
Свекровь с театральным вздохом прошла к лифту. Антон потянул чемоданы.
Дверь за ними закрылась.
Щёлкнул замок.
Тишина.
Оглушительная, липкая, но — её. Настоящая.
Нина прошла по квартире медленно, как будто заново осматривает территорию после шторма.
Кресло стояло на месте.
Она опустилась в него, закрыла глаза и впервые за месяц просто дышала.
На кухне тикали часы.
За окном — редкие огни соседних домов.
Никаких приказов, никаких нравоучений, никаких вздохов о «вековой мудрости».
Просто дом.
Её дом.
Телефон зазвонил. Антон.
Она посмотрела на экран, потом нажала «отбой».
— Поздно, — шепнула Нина, глядя в окно. — Теперь я сама себе семья.
Она встала, подошла к полке, достала новую свечу — ту, что купила ещё тогда, когда старые «выбросили». Зажгла.
Запах лаванды наполнил комнату.
Мир снова обрел цвет.
И в этой тишине, где впервые не нужно было никому объясняться, Нина почувствовала то, чего не знала давно — спокойствие.
Не радость, не эйфорию. Просто — тишину, в которой можно жить.
