Я приехала к матери на день рождения впервые за полгода. Стояла у двери с букетом гербер — мама любит герберы — и чувствовала, как живот сводит от напряжения.
Дверь открыла сестра Оксана. В домашнем, волосы собраны, на руках следы от детских фломастеров.
— А, это ты. Заходи.
Ни улыбки. Ни «привет». Я прошла в коридор, разулась. Пахло жареным луком и шарлоткой.
За столом сидели: мать, зять Игорь, племянник Артём с планшетом. Мама обернулась, лицо дрогнуло — радость? облегчение? — но тут же натянула маску.
— Ну вот и ты. Садись, Лена. Чай?
Я кивнула, улыбнулась. Села напротив Оксаны. Она смотрела в телефон. Я продолжала улыбаться. Внутри считала: сколько раз мама говорила «потом». Сколько раз я молчала.
Минут десять делали вид, что всё нормально. Мама разливала чай, зять рассказывал про работу. Я кивала, шутила даже. Мама смотрела с осторожностью. Оксана — с раздражением.
Потом сестра отложила телефон, откинулась на спинку.
— Ты вообще странная стала. Полгода молчишь. Из-за квартиры обиделась, что ли?
Тишина. Мама замерла с чайником. Игорь уставился в тарелку. Артём тыкал в планшет.
Я посмотрела на Оксану. На её лицо — спокойное, насмешливое. На её маникюр. На уверенность. Что-то внутри щёлкнуло. Улыбка не сошла.
— Тогда перепиши её на меня.
Оксана моргнула. Мама поставила чайник — звякнуло.
— Лена, не надо.
— Что «не надо»? — я не отводила взгляда от сестры. — Она говорит, что я из-за квартиры. Значит, квартира — ерунда. Перепиши. Раз ерунда.
Оксана побледнела.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
Мама встала резко — стул скрипнул.
— Лена, ты устраивать сцены приехала?
— Нет. Я поздравить тебя приехала. С днём рождения, мам.
Я достала конверт. Положила на стол. Мама посмотрела, не взяла.
— Оксана не то имела в виду.
— А что? — я откинулась. — Объясни.
Оксана скрестила руки.
— Я имела в виду, что ты ведёшь себя как ребёнок. Полгода игнора, а потом вот это. Мы же семья.
— Семья, — повторила я. — Хорошо. Четыре года назад я пришла перед свадьбой. Просила пожить в бабушкиной квартире. Копить. Что ты мне ответила, мам?
Мама закрыла глаза.
— Лена…
— «Не могу. Я сдаю её, плачу за Оксанину учёбу». Помнишь? А через год отдала эту же квартиру Оксане. Бесплатно.
— Обстоятельства были другие, — мама открыла глаза. — Ты же понимаешь.
— Нет. Не понимаю. Объясни.
Игорь кашлянул, встал.
— Артём, пойдём в комнату.
Они ушли. Остались втроём.
Оксана вздохнула.
— У меня тогда денег не было. Игорь не устроился. Нам было трудно.
— А мне легко? — я посмотрела на неё. — Мы снимали однушку на окраине. Но ничего. Мы же не приоритет.
— При чём тут приоритет? — Оксана повысила голос. — Мама помогла, потому что могла! Ты сама справлялась!
— Потому что выбора не было.
Я встала. Подошла к окну. Повернулась.
— Когда мама получила вторую квартиру, я предложила: давай по одной. Честно. Знаешь, что мне ответили?
Оксана молчала.
— «Оксане труднее. Она беременна». Мама стала сдавать обе. Чтобы ты быстрее накопила.
— И что плохого? — сестра вскочила. — Мне было тяжело! Ребёнок, расходы!
— А у меня были мамины лекарства.
Тишина.
— Три года. Каждый месяц. Мама попросила не говорить тебе.
Оксана посмотрела на мать.
— Мам?
Мама отвернулась к окну.
— Это было несущественно.
— Несущественно? — я усмехнулась. — А игрушки Артёму от бабушки? Те, что покупались на мои деньги?
Оксана села. Лицо растерянное.
— Потом мама продала обе квартиры. Купила тебе двушку с ремонтом. А мне сказала: «У тебя есть своя. Ты не останешься на улице».
— Я не просила! — голос сестры дрогнул. — Она сама!
— Точно. А мне: «После моего ухода поделю поровну».
Мама обернулась. Глаза красные.
— Я хотела помочь… Я вас люблю одинаково.
— Ей всегда нужнее.
Я достала из кармана платок. Развернула. Там — старая фотография. Мы с Оксаной. Маленькие. Обнимаемся. Положила на стол рядом с конвертом.
— Это последнее фото, где мы были равны. Держи.
Мама смотрела на фотографию, не двигаясь.
— Лена…
— С днём рождения, мам.
Я пошла к выходу. Оксана вскочила, преградила путь.
— Ты правда всё бросаешь? Из-за какой-то квартиры?
Я посмотрела ей в глаза.
— Из-за того, что вы даже не видите разницы между «помочь» и «использовать».
Я ушла.
Первую неделю не брала трубку. Мама звонила каждый день. Оксана — через день. Я смотрела на экран, сбрасывала. Внутри — пустота.
Муж спросил один раз:
— Ты уверена?
Я кивнула. Он больше не спрашивал.
Через две недели пришло сообщение от Оксаны: «Нам надо поговорить». Я не ответила.
Ещё через три дня — от мамы: «Лена, пожалуйста. Я не хотела обидеть».
Я заблокировала оба номера.
Жизнь стала тихой. Удивительно тихой. Никто не звонил с просьбами, с «Лена, ты не могла бы». Я ходила на работу, готовила ужин. Муж обнимал вечером:
— Ты изменилась. Будто легче дышишь.
Легче. Да. Будто сняли груз, о котором я забыла.
Через месяц позвонили с незнакомого номера. Я подумала — работа. Взяла.
— Лена? — голос Оксаны. Напряжённый. — Не бросай.
Я молчала.
— Маме нужны деньги. Срочно. Лечение. Я не могу помочь. У нас платежи, Артёму кружки, младшему садик…
Пауза.
— Лена, ты слышишь?
— Слышу.
— И что?
— А что я должна сказать?
Оксана раздражённо выдохнула.
— Она твоя мать. Неужели откажешь из-за старых обид?
Я усмехнулась.
— Что смешного?
— Обстоятельства, Оксана. Обстоятельства сложились.
— Что?
— Помнишь, как мама мне отказала четыре года назад? «Обстоятельства». Вот и у меня обстоятельства.
— Ты издеваешься? — голос стал выше. — Ей нужна помощь!
— Мне тоже была нужна. Но тогда у Оксаны учёба. Потом — беременность. Дети. Всегда кто-то важнее.
— Лена, не будь ребёнком! Это мать!
— Твоя мать. Моя перестала ей быть, когда сказала: «У тебя есть своя квартира, тебе хватит».
Я положила трубку. Руки не дрожали.
Вечером пришло длинное сообщение с того же номера. «Эгоистка», «чёрствая», «предала семью». Я удалила, не дочитав.
Потом — от мамы, коротко: «Лена, я всё понимаю. Прости».
Я посмотрела на экран. Пальцы зависли над клавиатурой. Внутри — ничего. Ни жалости, ни злости.
Я начала печатать. Медленно.
«Мам. Три года я платила за твои лекарства. Четыре года ждала, что ты вспомнишь обо мне. Пять лет молчала, чтобы не быть плохой дочерью. Теперь я просто устала быть невидимой. Прости, что не могу быть запасным вариантом».
Отправила. Заблокировала номер.
Прошло полгода. Я сидела на кухне с кофе. Тихо. Телефон молчал. Муж готовил завтрак, напевая что-то.
На столе лежал конверт. Пришёл вчера. Я узнала почерк — мамин. Не вскрывала.
Муж заметил, кивнул на конверт.
— Будешь читать?
Я посмотрела на конверт. Потом на мужа.
— Нет.
Взяла конверт. Порвала пополам. Выбросила.
Муж обнял меня со спины.
— Всё правильно?
Я накрыла его руку своей.
— Да. Всё правильно.
Впервые за долгие годы — я выдохнула. По-настоящему.
Через окно был виден двор. Женщина гуляла с двумя детьми. Младший бежал впереди, старший — рядом с мамой. Она держала обоих за руки. Крепко. Одинаково крепко.
Я отвернулась от окна. Допила кофе. Муж поставил передо мной тарелку с омлетом. Улыбнулся.
Жизнь продолжалась. Моя жизнь. Без чувства вины. Без ожидания, что меня наконец заметят.
Просто моя.
