– А представь, Ася, свой дом. Прямо настоящий, с участком. Чтобы Пашка босиком по траве бегал, а мы шашлыки по выходным. Собаку заведем, большую, как ты хотела.
Ася оторвалась от книги и посмотрела на мужа. Стас сидел напротив, в их уютной кухне, и глаза его горели каким-то нездоровым, лихорадочным блеском. Он говорил об этом уже неделю, с того самого дня, как они съездили в гости к его матери, Тамаре Викторовне. Она жила в старой двухкомнатной квартире на окраине города, и после каждого визита Стас возвращался задумчивым и немного раздраженным. Но в этот раз он был воодушевлен.
– Представить-то я могу, Стас. Только на какие средства мы этот дом купим? Нам на отпуск в Геленджик копить полгода приходится.
– Так в этом-то и вся суть! – он подался вперед, понизив голос до заговорщицкого шепота. – Мы же не бедные, Ась. У нас две квартиры. Две! Твоя однушка и мамина двушка. Если их продать, да еще ее накопления добавить… Мы сможем купить отличный коттедж в пригороде. Мама переедет к нам, будет с Пашкой помогать. Это же идеальный вариант для всех. Семья должна жить вместе, в большом гнезде.
Ася медленно поставила чашку на стол. Чай внутри показался вдруг ледяным. Воздух в кухне сгустился, стал тяжелым, вязким. Она смотрела на мужа и не узнавала его. Где был тот тихий, немногословный парень, с которым они расписывались семь лет назад, который радовался, что у них будет свой угол – эта самая однушка, ее квартира? Перед ней сидел чужой человек с горящими глазами и словами, которые явно принадлежали не ему.
– Ты предлагаешь продать мою квартиру? – тихо, почти беззвучно переспросила она.
– Не твою, а нашу! – с досадой поправил Стас. – Мы же семья. Какая разница, на кого она записана? Мы вместе в ней живем, вместе Пашку растим. А так будет общий большой дом! Настоящий, понимаешь? Не эта конура на тридцать пять квадратов.
Он говорил быстро, сбивчиво, словно боялся, что она его перебьет. В его речи слышались интонации Тамары Викторовны – такие же напористые, безапелляционные, маскирующие стальную волю под видом заботы. «Семья должна…», «для блага ребенка…», «настоящий мужчина обязан…». Ася слышала это много раз.
Она работала в районной библиотеке. Работа была непыльная, спокойная, но платили немного. Эту квартиру она купила сама, за пять лет до знакомства со Стасом. Родители рано умерли, оставив ей в наследство долю в деревенском доме. Она продала ее, несколько лет жила у тетки, работая на двух работах и откладывая каждую копейку. Эта квартира была ее крепостью, ее гарантией, ее личным достижением. Она была ее, и ничьей больше.
– Нет, Стас, – сказала она твердо, глядя ему прямо в глаза. – Это моя квартира. Я купила ее до брака. Она не является совместно нажитым имуществом. И продавать я ее не буду.
Стас опешил. Он, видимо, ожидал уговоров, сомнений, может быть, слез. Но не такого спокойного и окончательного отказа. Его лицо побагровело.
– То есть как это? Ты что, нам не доверяешь? Мне, своему мужу? Своей семье? Ты хочешь, чтобы твой сын рос в этой клетке, когда есть возможность жить по-человечески?
– В этой «клетке» мы живем уже семь лет, и до сегодняшнего вечера тебя все устраивало. По-человечески – это не обязательно в коттедже, купленном за счет продажи чужого жилья.
– Да не чужого! – он стукнул ладонью по столу. Пашка в соседней комнате проснулся и захныкал. – Это все твой эгоизм! Думаешь только о себе! «Мое», «мое»… В семье нет «моего» и «твоего», есть только «наше»!
Ася встала и пошла к сыну. Разговор был окончен, так и не начавшись. Она качала на руках всхлипывающего Пашку и смотрела в темное окно. Там, в отражении, она видела уставшую женщину с ребенком и тень мужа за спиной. Тень, которая вдруг стала казаться враждебной.
Следующие дни превратились в тихий ад. Стас ходил по квартире мрачнее тучи, на все вопросы отвечал односложно. Он демонстративно вечерами сидел с ноутбуком, просматривая сайты по продаже загородной недвижимости. Громко вздыхал, показывая Асе фотографии домов с бассейнами и зелеными лужайками.
– Смотри, Ась, вот здесь бы Пашка бегал… Эх. Ну ничего, пусть дальше дышит выхлопными газами во дворе-колодце. Тебе же так спокойнее.
Асю это задевало, но она молчала. Она понимала, что любой ответ будет использован против нее. Это была не его идея. Это был план Тамары Викторовны. Свекровь всегда была женщиной властной, хоть и старалась казаться мягкой и заботливой. Она работала главным бухгалтером на крупном заводе, вышла на пенсию и теперь всю свою нерастраченную энергию направила на единственного сына. Она не лезла в их быт открыто, как делают некоторые свекрови. Ее методы были тоньше.
Она звонила каждый день, но не Асе, а Стасу. Говорила с ним подолгу, тихим, вкрадчивым голосом. Ася, проходя мимо, улавливала обрывки фраз: «…мужчина должен принимать решения…», «…твое слово – закон…», «…она просто женщина, боится перемен, нужно быть настойчивее…».
В выходные Тамара Викторовна приехала сама. Без предупреждения, как она любила. Привезла Пашке дорогую радиоуправляемую машину, которую они со Стасом не могли себе позволить.
– Для любимого внука ничего не жалко, – проворковала она, целуя мальчика в макушку. – Вот переедем все вместе, у тебя будет целая комната для игрушек, а не этот уголок.
Она села на диван, оглядела их маленькую гостиную, совмещенную со спальней, и сочувственно покачала головой.
– Тесновато вам, деточки. Как же вы тут ютитесь. Станислав, сынок, я же для вас стараюсь. На старости лет хочу быть рядом, помогать. А Асенька, видно, не понимает своего счастья. Цепляется за эти стены, будто в них смысл жизни.
Ася стояла, прислонившись к дверному косяку, и ощущала, как внутри все закипает. Она смотрела на эту ухоженную, подтянутую женщину с идеальной укладкой и жестким взглядом, и понимала, что это – война. И линия фронта проходит прямо по ее квартире.
– Тамара Викторовна, – спокойно сказала Ася. – Смысл жизни не в стенах, это правда. Но и не в том, чтобы лишать свою семью единственной крыши над головой ради туманной мечты о коттедже. Эта квартира – наша страховка. Если, не дай бог, что-то случится, нам с Пашей будет куда пойти.
Свекровь посмотрела на нее с ледяным презрением, хотя на губах играла все та же сладкая улыбка.
– Что же может случиться, деточка? Твой муж рядом, я рядом. Или ты уже планируешь, куда пойдешь, когда что-то «случится»? Нехорошие мысли, Асенька. Они разрушают семью.
После ее ухода Стас взорвался.
– Ты зачем так с матерью? Она к нам со всей душой, а ты ей про какую-то «страховку»! Ты что, разводиться со мной собралась?
– Я собралась защищать интересы своего сына, Стас. И свои тоже. Это мама твоя надоумила тебя мою квартиру продавать? Не выйдет! Я ее до свадьбы купила!
– Опять ты за свое! – крикнул он. – Да пойми ты, это шанс! Шанс вырваться из этой нищеты! Я хочу, чтобы мой сын мной гордился! Чтобы я мог ему дать все!
– А ты думаешь, он будет тобой гордиться, если узнает, что ради этого «всего» ты обманом лишил его мать единственного жилья? – ответила Ася.
Он замолчал, но взгляд его стал еще более упрямым и злым.
Ася поняла, что уговоры и споры бесполезны. Нужно было действовать. Она взяла на работе отгул и поехала к своей давней подруге Лиде, которая работала юристом. Лида, выслушав ее историю, только хмыкнула.
– Классика жанра. Свекровь-манипулятор и ведомый сынок с комплексом Наполеона. Юридически ты защищена на сто процентов. Квартира твоя, куплена до брака, никто ее без твоего согласия не продаст. Но жить с ними будет невыносимо. Они тебя сожрут.
– Что мне делать, Лид? Я люблю его… или любила. Я не хочу рушить семью.
– А ее уже рушат, только не ты. Слушай сюда. Во-первых, собери все документы на квартиру – свидетельство о собственности, договор купли-продажи – и убери их из дома. Отвези к родителям, ко мне, в банковскую ячейку. Чтобы до них не добрались. Во-вторых, будь готова к тому, что они пойдут на все. На шантаж, на давление через ребенка, на симуляцию болезней.
Советы Лиды оказались пророческими. Через неделю Стас пришел с работы с серым лицом.
– Маме плохо с сердцем. Врач сказал, ей нужен покой, свежий воздух. И никаких волнений. А ты ее в гроб вгоняешь своим упрямством.
Ася молча протянула ему телефон.
– Звони в платную клинику. Вызовем ей лучшего кардиолога, сделаем полное обследование. Я готова оплатить.
Стас отшатнулся от телефона, как от змеи.
– Ты что, не веришь мне?
– Я верю фактам, Стас. А факты говорят о том, что приступ у Тамары Викторовны случился очень вовремя.
Он ничего не ответил, просто ушел в комнату и хлопнул дверью. Давление усиливалось. Стас перестал давать ей деньги на хозяйство, заявляя: «Раз у тебя есть своя квартира, значит, есть и свои деньги. А я коплю на наш дом». Ася молча доставала свою небольшую заначку. Она знала, что это надолго.
Тамара Викторовна сменила тактику. Она начала обрабатывать Пашку. Каждые выходные забирала его к себе, водила в парки аттракционов, покупала горы сладостей. И постоянно говорила. О большом доме, о собаке, о том, что мама, почему-то, не хочет, чтобы у них все это было. Пашка, шестилетний мальчик, начал спрашивать:
– Мам, а почему ты не хочешь большой дом? Бабушка говорит, там классно. И мы купим щенка.
Асе приходилось садиться рядом с сыном и объяснять, стараясь не очернять в его глазах ни отца, ни бабушку.
– Сынок, большой дом – это очень дорого. Чтобы его купить, нам придется продать нашу квартирку. А если мы ее продадим, у нас больше не будет своего домика, только общий. А свой домик, пусть и маленький, всегда должен быть.
Это было сложно. Ребенок не понимал взрослых проблем. Он видел только яркую картинку, нарисованную бабушкой.
Интрига закручивалась все туже. Ася чувствовала себя в осажденной крепости. Она стала плохо спать, постоянно прислушивалась к разговорам мужа по телефону. Что-то в этой истории с домом было не так. Какая-то отчаянная спешка, какая-то фальшь. Если бы они просто мечтали улучшить жилищные условия, это было бы одно. Но здесь чувствовался какой-то подвох, второе дно, которого она не видела.
Однажды вечером Стас, видимо, решив, что психологическое давление не работает, перешел в наступление. Он был слегка выпивши, глаза его мутно блестели.
– Я тут поговорил с риелтором, – начал он как бы невзначай, разливая себе еще коньяка. – Нашу с мамой хрущевку можно продать за три миллиона. Твою однушку – миллиона за четыре с половиной. Итого семь с половиной. Мама добавляет свои два миллиона накоплений. Почти десять! За эти деньги можно взять шикарный дом! Я уже присмотрел вариант.
Ася смотрела на него, и ей было не страшно, а брезгливо. Он уже все посчитал. Разделил ее шкуру.
– Стас, я в сотый раз повторяю. Я не продаю свою квартиру.
– А я тебя не спрашиваю! – рявкнул он, и его лицо исказилось злобой. – Я муж, я глава семьи! И я решаю, где и как мы будем жить!
– Ты можешь решать все, что угодно, касательно себя и своего имущества. Мое имущество ты трогать не будешь.
– Ах так?! – он вскочил, опрокинув стул. – Значит, тебе плевать на семью! Плевать на меня, на сына! Тебе только твои квадратные метры важны!
Он схватил со стола ключи от машины и выбежал из квартиры. Ася осталась одна в оглушительной тишине. Она поняла, что точка невозврата пройдена. Но интуиция подсказывала, что дело не только в амбициях Стаса и желании Тамары Викторовны жить «большим гнездом». За этим стояло что-то еще. Что-то, что заставляло их так торопиться и идти напролом.
На следующий день Ася решила действовать на опережение. Она вспомнила, что у Тамары Викторовны была двоюродная сестра, Галина, с которой та была в натянутых отношениях. Они жили в одном районе, и Ася иногда сталкивалась с ней в магазине. Галина была женщиной простой, прямой, и недолюбливала свою расчетливую кузину.
Под предлогом того, что нужно отдать какую-то забытую вещь, Ася поехала к Галине. Та встретила ее настороженно. Они посидели на кухне, выпили чаю, поговорили о погоде и ценах. А потом Ася решилась.
– Галина Сергеевна, простите за бестактность… У Тамары Викторовны все в порядке? Я волнуюсь. Она так急于 продать свою квартиру, переехать к нам… Говорит про большой дом. Это так на нее не похоже.
Галина поджала губы и долго молчала, помешивая ложечкой в пустой чашке. Потом посмотрела на Асю внимательно, изучающе.
– Не похоже, говоришь? А по-моему, очень даже похоже. Томочка всегда любила жить на широкую ногу, пускать пыль в глаза. Только не всегда по средствам.
– Что вы имеете в виду?
– Да то и имею. Ты про «Фонд Содействия Капиталу» слышала? Такая конторка была лет пять-шесть назад. Пирамида обыкновенная. Обещали баснословные проценты. Половина нашего двора туда вложилась. И моя Томочка, конечно, в первых рядах. Она же у нас финансист, все знает лучше других. Продала тогда дачу, которую от родителей получила, взяла кредит немаленький и все туда бухнула. Думала, миллионершей станет через год.
Ася замерла. Пазл начал складываться.
– И что потом? – прошептала она.
– А то. Конторка лопнула. Директора посадили, а вкладчики остались с носом. Кто-то смирился, а кто-то в долгах по уши оказался. Томочка моя из вторых. Она кредит брала под залог своей квартиры. Не весь, конечно, а долю. У каких-то мутных частных инвесторов, не в банке. И вот, видимо, срок подошел. Проценты набежали такие, что теперь, чтобы расплатиться, нужно всю квартиру продавать. А куда ей идти? На улицу? Вот и придумала гениальный план: продать свою долговую квартиру, твою чистенькую, купить домик и сесть вам со Стасиком на шею. И сыночка убедила, что это он такой гениальный, придумал семью в светлое будущее вести. А он и уши развесил.
Ася сидела, оглушенная. Все встало на свои места. Спешка. Напор. Манипуляции. Отчаяние, которое сквозило в каждом их слове, в каждом действии. Они не дом хотели. Они спасали Тамару Викторовну от долговой ямы. За ее, Асин, счет.
– Спасибо, Галина Сергеевна, – тихо сказала она, вставая. – Вы мне очень помогли.
Вечером, когда Стас вернулся домой, мрачный и по-прежнему враждебно настроенный, Ася ждала его на кухне. Она была абсолютно спокойна.
– Я все знаю, Стас, – сказала она без предисловий. – Про долг твоей мамы. Про кредит под залог ее квартиры. Про пирамиду.
Стас побледнел. Он смотрел на жену так, будто видел призрака. Маска самоуверенного главы семьи слетела с него в одно мгновение, оставив растерянное, жалкое лицо.
– Откуда?..
– Это неважно. Важно то, что вы вдвоем пытались обмануть меня. Решить свои проблемы за мой счет. Ты был готов выкинуть меня и собственного сына на улицу, в общий дом, где я была бы бесправной приживалкой, лишь бы прикрыть долги твоей матери.
– Ася, я… я не хотел… Она сказала, что это единственный выход… Что мы все равно будем жить вместе… – лепетал он, не находя слов.
– Хватит, Стас. Я не хочу этого слышать. Завтра утром ты собираешь свои вещи и переезжаешь к маме. Вам нужно о многом поговорить. И решить, как вы будете выплачивать ее долги. Без меня и моей квартиры.
Он смотрел на нее с ужасом.
– Ты… ты меня выгоняешь?
– Я даю тебе возможность поступить как мужчина, которым ты так хотел казаться. Иди и решай проблемы своей матери. Ты же ее сын. А я и мой сын останемся здесь. В моей квартире.
Он не спорил. В его глазах не было злости, только опустошение и стыд. Он наконец-то увидел всю картину целиком, и картина эта была уродливой. Утром он молча собрал сумку. Перед уходом он остановился в дверях.
– Ася… прости.
Она не ответила. Просто смотрела на него холодным, чужим взглядом. Когда за ним закрылась дверь, Ася подошла к окну. На улице начинался мелкий, осенний дождь. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота и странное, горькое чувство облегчения. Семьи больше не было. Но у нее осталась ее крепость. И ее сын. А это было главное. Она знала, что впереди будет тяжело, но она справится. Она всегда справлялась.
