— Главная скоро придёт, так что давай быстрее.
Я застыла в прихожей с сумкой в руках. Голос мужа — из гостиной, привычный, домашний. Только говорил он не со мной.
Вернулась на час раньше — электричка пришла по расписанию, не с получасовым опозданием, как обычно. Ключ повернула бесшумно, автоматически, как делала последние двадцать три года. Дверь не скрипнула.
— Ты уверен? — женский голос, молодой, с этой современной интонацией вопроса-утверждения. Лет двадцать пять, не больше — по голосу понятно. — А если она…
— Людка никогда раньше не приезжает. У неё там мать, она до вечера торчит.
Людка. Так он называл меня только для посторонних. Дома я была Люся. Или просто «ты».
Невидимая свидетельница
Сумку поставила беззвучно. Сапоги стянула, придерживаясь за стену.
В гостиной смеялись — негромко, уютно. Из колонок звучал джаз. Тот самый винил, что я ставила по вечерам с книгой. «Терпеть не могу эту занудную музыку», — говорил Валера всегда. Выключал, включал свои новости.
Отступила к двери. Слушала.
— Кофе будешь? — его голос, заботливый, внимательный. Такого тона я не слышала года три. Может, больше.
— Угу. Только молока побольше.
— Помню.
Помню. Значит, не первый раз. Не второй. Сколько раз человек должен налить кофе, чтобы запомнить, сколько кому молока?
Прислонилась спиной к стене рядом с вешалкой. Куртка Валеры пахла незнакомым парфюмом — сладким, цветочным. Моя сумка оттягивала плечо. В ней термос для бульона для матери, пустой контейнер, кошелёк.
Обычный четверг. Обычная поездка. Электричка туда в девять утра, обратно в четыре.
Но сегодня состав пришёл вовремя, и я села в три тридцать. Успела.
На что успела?
— Слушай, а давно вы… ну, в смысле, она знает? — девушка говорила с набитым ртом. Жевала что-то хрустящее.
— Нет. Зачем ей знать? Да и что изменится? Она никуда не денется.
— Как это не денется?
— А как? Квартира моя, я прописан, права равные. Уйдёт — и что? Ей некуда. Мать старая, к ней не вариант. Снимать на её зарплату бухгалтерскую? Да она полжизни копить будет на залог.
Я прикрыла глаза.
Квартира моя.
Бабушка Фаина оставила мне в наследство в девяносто седьмом. Я въехала сюда в двадцать четыре. Валера появился через год — снимал комнату этажом выше, познакомились в лифте. Через полгода переехал ко мне. Расписались через два года. Прописала его через пять.
Квартира всегда была моя.
— Но ты же сказал, вы разводитесь, — в голосе девушки появилась неуверенность.
— Разводимся. Просто не быстро. Она упёртая, будет тянуть. Поэтому лучше пока не светиться. Но до того как Главная придёт — тебе надо уйти.
Главная.
Я посмотрела на свои руки. Сухие, с выступающими венами. Ногти коротко стрижены, лак облез неделю назад, не успела обновить. Кольцо обручальное потемнело с одной стороны.
Эти руки мыли полы в этой квартире, перебирали крупу, гладили Валерины рубашки, таскали сумки с продуктами, вытирали пыль с книжных полок.
Двадцать три года.
Узнавание без имени
Осторожно двинулась вдоль стены к проёму. Гостиная была видна наполовину — диван, кресло, журнальный столик.
В кресле сидела девушка. Спина ко мне, длинные светлые волосы, свитер крупной вязки.
Мой свитер. Тот самый серый, что «пропал» после стирки в прошлом месяце. Я искала его неделю, думала, выбросила случайно с тряпками.
Девушка подняла чашку — бирюзовая, с отколотым краем. Единственная уцелевшая из сервиза, что привезла когда-то из Праги. Я не давала её никому. Пила из неё по утрам, перед работой. Стояла всегда на дальней полке.
Валера принёс блюдце с печеньем. То самое песочное, в красной упаковке, что покупал «для гостей». Я не ела его никогда — мне нельзя сладкое. Но он покупал стабильно, раз в неделю.
Оказывается, не для гостей.
— Что будешь делать, когда она узнает? — девушка откусила печенье, крошки посыпались на свитер. Мой свитер.
— А она не узнает. Людка тихая. Даже если догадается — смолчит. Привычка у неё такая. Всю жизнь молчала.
Я отошла от проёма. Развернулась. Взяла сумку. Вышла.
Лифт спускался медленно, гудел на каждом этаже. Девятый, восьмой, седьмой.
На третьем вошла соседка снизу, Марина. Посмотрела на меня внимательно:
— Люся, ты чего бледная? Плохо?
— Нормально. Просто устала.
— У матери была?
— Угу.
— Как она?
— Потихоньку.
Марина кивнула, вышла на втором. Двери закрылись. Первый этаж.
Холл пах краской — ремонтировали подъезд второй месяц. Новые почтовые ящики синие, пластиковые. Наш — крайний справа. Фамилия на табличке: Михайловы.
Археология лжи
Я вышла во двор. Октябрь был тёплый, почти без дождя. Листья на тополях ещё зелёные, только по краям жёлтая кайма. Лавочка у подъезда пустая.
Села. Поставила сумку рядом.
Достала телефон. Экран светился календарём — седьмое октября, вторник. Пролистала назад. Сентябрь. Август. Июль.
Июль. Валера пришёл домой в новой рубашке. Голубая, льняная, дорогая. Сказал — премия была, купил себе. Я обрадовалась. Давно он себе ничего не покупал.
Август. Стал ходить в спортзал. «Надо форму держать», — объяснил. Я поддержала. Записала ему абонемент в подарок на день рождения.
Сентябрь. Телефон теперь всегда с ним. В ванную берёт, на кухню, даже когда мусор выносит — в кармане. Раньше лежал на тумбочке, забывал, разряжался. Теперь всегда заряжен, всегда при нём.
Я листала дальше.
Весна. «Моя квартира», — сказал он тогда первый раз. Разговаривал с кем-то по телефону, я готовила ужин. «В моей квартире всегда порядок», — громко, с гордостью. Я не придала значения. Подумала — оговорился.
Зима. Перестал спрашивать, что приготовим. Стал говорить «что ты приготовишь». Перестал предлагать посмотреть кино вместе. Включал своё, я шла в комнату с книгой.
Осень прошлого года. Я попросила повесить полку. Он сказал — потом. Попросила через неделю. Сказал — некогда. Попросила через месяц. Посмотрел так, будто я надоедливая муха. «Сама не можешь?» Я повесила сама. Криво, но держится.
Убрала телефон. Смотрела на окна девятого этажа. Наши — крайние слева. Гостиная, спальня, кухня. В гостиной горел свет. Силуэты не видны, далеко.
Двадцать три года.
Я помнила первую встречу в лифте — он с коробками, въезжал, я помогла донести до двери. Помнила, как провожал до квартиры через месяц — нёс мои сумки, шутил. Помнила, как целовал у этой двери, не отпускал. «Можно войти?» — спросил тогда.
Я впустила.
Он вошёл. И остался.
А теперь говорит — квартира моя. Теперь называет меня Людкой. Теперь поит кофе другую девушку из моей чашки.
Теперь я — «главная».
Удобное слово. Не жена. Не Люся. Главная. Как главный бухгалтер на работе. Должность, а не человек.
Первые шаги к границам
Поднялась с лавочки. Пошла вдоль дома к остановке. Автобус пришёл через пять минут. Проехала три остановки. Вышла у нотариальной конторы.
Дверь открыла девушка-администратор, молодая, в строгом костюме:
— Добрый день. К кому вы?
— Мне нужна консультация. По наследству.
— Присаживайтесь, сейчас посмотрю. Как вас зовут?
— Людмила. Михайлова.
Она пробежалась по компьютеру:
— Евгения Павловна сможет принять через полчаса. Подождёте?
— Подожду.
Села в приёмной на мягкое кресло. На столике лежали журналы — про недвижимость, про юридические услуги. Взяла один. Листала, не читая.
Евгения Павловна оказалась женщиной лет шестидесяти, в очках, с внимательным взглядом:
— Слушаю вас, Людмила. Что за ситуация?
— Квартира досталась мне по наследству от бабушки. В девяносто седьмом. Я вступила в права, оформила на себя. Потом вышла замуж, прописала мужа. Квартира чья?
Евгения Павловна сняла очки, протёрла:
— Если квартира получена до брака по наследству — это ваша личная собственность. Не совместно нажитое имущество. Прописка прав собственности не даёт. Муж может проживать, пока вы разрешаете. Но право собственности только у вас.
— А если развод?
— При разводе эта квартира не делится. Она ваша. Муж обязан выписаться и освободить жилплощадь. Если откажется — выписать можно через суд.
— Быстро?
— Зависит от обстоятельств. Но если собственность оформлена чётко, документы в порядке — суд на вашей стороне. Месяца три-четыре обычно.
— Спасибо.
— Вам нужна помощь? Можем представлять ваши интересы.
— Пока нет. Но я запомню.
Вышла от нотариуса. На улице стемнело. Фонари зажглись, подсвечивали голые ветки. Прошла до угла, зашла в банкомат. Вставила карту, посмотрела на счёт.
Семьдесят три тысячи. Откладывала понемногу.
Видимо, день настал.
Сняла пятьдесят тысяч. Купюры положила в отдельный карман сумки.
Автобус обратно шёл долго, застряли в пробке у моста. Смотрела в окно. Город был вечерний, огни витрин, спешащие люди, кафе с тёплым светом.
Обычная жизнь.
Вышла у своего подъезда. Поднялась на девятый. Постояла у двери, прислушалась. Тихо. Достала ключ, открыла.
В прихожей пахло кофе и незнакомым парфюмом.
Валера вышел из гостиной:
— Ты чего так поздно?
— По магазинам прошлась.
— А… ну хорошо.
Прошла мимо него, сняла куртку, повесила. Он стоял, смотрел. Я прошла в гостиную. На журнальном столике — две чашки. Одна моя бирюзовая. Подошла, взяла её. Тёплая ещё. На дне — остатки кофе с молоком.
Валера зашёл следом:
— У меня приятель заходил. По работе.
Я повернулась, посмотрела на него. Он отвёл глаза.
— В моём свитере?
Молчание. Долгое, вязкое. Он облизнул губы:
— Какой свитер?
— Серый. Крупной вязки. Тот, что пропал месяц назад.
— Я не знаю, о чём ты.
Я поставила чашку на стол. Прошла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать.
Пальцы спокойные. Дыхание ровное.
Только в голове стояла тишина — странная, звенящая. Как после грозы, когда гром ещё не кончился, но уже не слышно.
Молчаливое противостояние
Утро началось как обычно. Подъём в семь, душ, завтрак.
Валера сидел на кухне с телефоном, я варила кофе. Молча. Он молчал тоже.
Я налила себе в кружку — не бирюзовую, обычную белую. Бирюзовую вымыла вчера и убрала на дальную полку. Туда, где она всегда стояла.
— Люся, — сказал он наконец. — Нам надо поговорить.
— Поговорим вечером. Мне на работу.
— Но…
— Вечером, Валера.
Я допила кофе, ополоснула кружку. Взяла сумку, вышла. Он не окликнул.
На работе был обычный день. Документы, отчёты, сверки.
В обед позвонила Катя, моя давняя подруга, с которой вместе учились в институте:
— Люсь, как дела? Сто лет не виделись.
— Нормально. Работа, дом, мать.
— Может, встретимся? Кофе попьём?
— Давай. Сегодня можешь?
— Сегодня отлично. В шесть в кафе на Садовой?
— Буду.
Поддержка и план
Встретились ровно в шесть. Катя выглядела хорошо — похудела, новая стрижка, яркий шарф. Обнялись, сели у окна.
— Ты какая-то не такая, — сказала Катя, разглядывая меня. — Что случилось?
Я рассказала. Коротко, без лишних эмоций. Подслушанный разговор, «главная», свитер, чашка.
Катя слушала, лицо каменело.
— Сволочь, — сказала она тихо. — Люська, а документы на квартиру где?
— У меня.
— Посмотри внимательно. Всё ли там. Бывает, мужики подделывают дарственные, переоформляют.
— Серьёзно?
— Серьёзно. У Лены так было. Муж умудрился переписать дачу на себя, пока она в больнице лежала. Через знакомого нотариуса.
Я достала телефон, нашла номер нотариальной конторы:
— Можно от вас позвонить? Уточнить.
— Звони.
Евгения Павловна ответила сразу:
— Людмила? Слушаю.
— Скажите, можно проверить, не было ли попыток переоформления квартиры? Без моего ведома?
— Можно. Приезжайте завтра с документами, проверим через реестр. Если были какие-то движения — увидим.
— Спасибо. Приеду.
Катя кивнула одобрительно:
— Правильно. А теперь слушай. Жена моего брата — адвокат. Семейные дела ведёт. Хочешь — дам контакт?
— Давай.
— Только ты правда решилась? Разводиться?
Я посмотрела в окно. Люди шли мимо — торопливые, усталые, с сумками. Обычный вечер обычного дня.
— Знаешь, Кать, — сказала я медленно, — я двадцать три года… готовила, стирала, молчала. Думала — ну так и надо, наверное. А он думал — так всегда будет. Что я никуда не денусь. Что промолчу, стерплю, привыкну.
Наверное, я действительно промолчала бы. Если бы не услышала это слово. «Главная».
Как будто я не человек. Не жена. А должность какая-то.
— Понимаю.
— Нет, правда. Это же смешно. Я главная. В своём доме. В своей квартире. Как будто я разрешение спрашивать должна. А он там девушку приводит, из моей чашки поит, моим свитером одаривает. И ещё говорит — она никуда не денется, ей некуда.
Знаешь, что самое обидное? Он прав был. Мне действительно некуда было. До вчерашнего дня.
— А теперь?
— А теперь есть. У меня есть квартира. Есть работа. Есть деньги. И есть я сама. Оказывается, этого достаточно.
Катя улыбнулась:
— Люська, ты меня удивляешь. Серьёзно.
— Сама себя удивляю.
Мы досидели до восьми. Катя записала мне телефон адвоката, пообещала позвонить, предупредить. Обнялись на прощание крепко.
— Держись, — сказала она. — И помни — ты не одна.
Главная в своей жизни
Домой вернулась в девятом часу. Валера сидел в гостиной, ждал. Встал, когда я вошла:
— Ну что, поговорим теперь?
— Да. Поговорим.
Я прошла, села в кресло. Своё кресло, где всегда читала. Он сел напротив, на диван.
— Я понимаю, ты, наверное, догадалась, — начал он осторожно.
— Что ты встречаешься с девушкой, которой годишься в отцы, водишь её в мой дом и называешь главной? Да, догадалась.
Он поморщился:
— Слушай, это не то, что ты думаешь…
— Это именно то. Но знаешь, я не буду устраивать истерику. Не буду плакать, бить посуду, требовать объяснений. Мне объяснять нечего.
— Люся…
— Я вчера была у нотариуса. Квартира моя. Личная собственность, полученная по наследству до брака. Прописка тебе прав не даёт. При разводе не делится.
Он побледнел:
— Какой развод? Люся, давай спокойно…
— Я спокойна. Очень спокойна. Двадцать три года я была спокойной. Удобной. Тихой. Той, что никуда не денется. Помнишь, ты это вчера говорил? Что мне некуда идти, что я буду полжизни копить на выкуп доли?
— Я не это имел в виду…
— Имел. Именно это. Ты рассчитывал, что я стерплю. Промолчу. Привыкну. Буду дальше готовить, стирать, ходить к матери по четвергам. А ты будешь жить как хочешь. С кем хочешь. В моей квартире.
— Это наш дом…
— Нет. Это мой дом. И я здесь главная. Всегда была. Просто ты забыл. Или не знал никогда.
Он встал, прошёлся по комнате:
— Люся, ну подожди. Давай обсудим нормально. Мы же взрослые люди…
— Именно. Взрослые. Поэтому без драм. У тебя месяц. Найдёшь квартиру, съедешь, выпишешься. Добровольно — легко и быстро. Через суд — дольше, но результат тот же.
— Ты серьёзно?
Я посмотрела на него внимательно. Лицо знакомое — каждая морщинка, каждая родинка. Двадцать три года рядом.
Но сейчас смотрела как на постороннего.
— Абсолютно.
— А как же… ну, мы же… столько лет…
— Столько лет я была твоей женой. Думала — партнёром, другом. Оказалось — удобством. Услугой. Главной. Знаешь, это даже освобождает. Понимать, что терять нечего. Потому что того, что я считала отношениями, уже давно нет.
Он сел обратно, опустил голову:
— Если я скажу, что всё закончу…
— Не надо. Не обещай. Ты закончишь, потому что я так решила. Но не с ней. С нами. У нас закончилось. Наверное, давно. Просто я не хотела видеть.
— Люся…
— Не надо. Спокойной ночи, Валера. Я спать.
Встала, вышла из гостиной. Закрыла дверь спальни. Разделась, легла.
Странно — никакой дрожи внутри. В груди было пусто, но легко. Как будто сняла рюкзак после долгой дороги.
Юридические козыри
Утром он ушёл рано, не попрощавшись.
Я позвонила адвокату — Марине Сергеевне, жене Катиного брата. Голос спокойный, деловой:
— Приезжайте сегодня в четыре. Возьмите все документы — свидетельство о браке, о собственности, паспорта. Посмотрим, что и как.
Приехала без пятнадцати четыре. Офис небольшой, уютный. Марина Сергеевна — женщина лет сорока пяти, короткая стрижка, строгий костюм, внимательные глаза.
Я выложила документы. Она изучала минут десять молча.
— Всё чисто, — сказала наконец. — Квартира ваша, основания для развода есть. Вы будете инициатором?
— Да.
— Спорить не о чем — квартира ваша, не делится. Обычная процедура. Месяца два-три.
— А он будет…
— Сопротивляться? Возможно. Но суд на вашей стороне. Главное — не идите на провокации. Не впускайте обратно, если съедет. Не соглашайтесь на отсрочки. Будьте последовательны.
— Хорошо.
— И ещё. Меняйте замки. Сразу после того, как он съедет. А если он не спешит — можете и раньше. Квартира ваша, это ваше право. Законно.
Я записывала. Задавала вопросы. Марина Сергеевна отвечала чётко, по делу. Через час вышла с папкой документов и чёткой картой действий.
Вечером Валера пришёл поздно. Я сидела в гостиной с книгой. Он прошёл на кухню, вернулся:
— Ты ела?
— Да.
— Мне оставила?
— Нет.
Он постоял, ушёл обратно. Слышала, как греет что-то в микроволновке. Потом прошёл мимо с тарелкой, заперся в маленькой комнате, которую называл кабинетом.
Так прошла неделя. Мы не разговаривали. Встречались на кухне, в коридоре — молча расходились. Он пару раз пытался заговорить, я отвечала односложно.
В субботу он собрал сумку:
— Я к другу на пару дней.
— Хорошо.
Он ушёл. Я позвонила мастеру, поменяла замок. Старый ключ Валеры теперь не подходил.
В воскресенье встретилась с Катей. Гуляли по набережной, пили горячий чай из термоса.
— Как ты? — спросила она.
— Нормально. Странно, но нормально.
— А страшно?
— Было. Первые дни. Думала — всё, конец, одна останусь. А потом поняла — я и так одна была. Последние годы точно. Просто делала вид, что нет.
— Планы есть?
— Пока туманные. Развестись. Пожить для себя. Понять, чего хочу. Может, ремонт сделаю. Может, в отпуск съезжу. Не знаю пока. Но это приятное незнание. Как будто впереди варианты, а не одна накатанная колея.
Катя обняла меня за плечи:
— Люська, ты меня поражаешь.
— Я себя тоже. Немного.
Без пафоса
Валера вернулся в понедельник. Ключ не подошёл. Позвонил в дверь. Я открыла на цепочке:
— Да?
— Ключ не подходит.
— Знаю. Я замок поменяла. Адвокат сказала — моё право, квартира моя.
— Как это?!
— Очень просто. Твои вещи собрала. Вот.
Выставила два больших пакета в коридор.
— Ты что творишь?!
— Ускоряю процесс. Документы на развод подала. Через две недели суд. Явишься — обсудим раздел мирно. Не явишься — разведут без тебя. Решение в любом случае одно.
— Люся, постой…
— Не надо. Всё уже. Живи как хочешь. Только не здесь.
Закрыла дверь.
Он стоял за дверью, что-то говорил. Потом замолчал. Потом ушёл — слышала шаги по лестнице.
Я вернулась в гостиную. Села в кресло. Посмотрела вокруг.
Тихо. Светло. Моё.
Через месяц развод оформили. Валера пришёл на суд, пытался доказывать права на квартиру. Судья выслушала, отказала. Всё заняло двадцать минут.
Вышли из здания суда одновременно. Он окликнул:
— Люся!
Я обернулась.
— Ты правда думаешь, тебе будет лучше одной?
Я посмотрела на него. На знакомое лицо, на потухшие глаза. Подумала секунду.
— Знаешь, Валера, я не знаю, будет ли лучше. Может, и одиноко будет. И страшно. Но своё. Честное. И этого достаточно.
Развернулась, пошла к остановке. Не оглянулась.
Вечером сидела дома с чаем. Из бирюзовой чашки, которую достала с дальней полки. Включила джаз. Громко.
Телефон завибрировал — сообщение от Кати: «Ну что, свободная женщина, пойдёшь со мной на вечер встреч в следующую субботу? Обещаю — понравится».
Я улыбнулась. Напечатала: «Пойду. Почему нет?»
За окном зажглись фонари. Город жил своей жизнью — шумной, яркой, чужой и такой возможной.
Я допила чай. Закрыла книгу. Встала, подошла к окну.
Отражение в стекле смотрело на меня спокойно. Женщина пятидесяти двух лет. С короткими волосами, усталым лицом, прямой спиной.
Главная. В своём доме. В своей жизни.
Наконец-то.
Если вы дочитали до конца и внутри что-то дрогнуло — значит, мы на одной волне.
