Марина едва переступила порог — и сразу услышала этот голос, острый, как нож по стеклу.
— Ты что, издеваешься? — Валентина Николаевна стояла посреди комнаты, будто хозяйка. — Ты с работы пришла, да? А дома у тебя что, пусто? Муж сидит, как бедный сиротка, и ждёт, пока мать ему поможет!
Марина молча стянула сапоги, сумку бросила на стул, плечи опустила. В налоговой день выдался такой, что хоть ложись под стол и не вставай. А тут ещё эта… прокурорша в юбке.
— А я тут при чём, Валентина Николаевна? — тихо спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Антон сидел на диване, глядел в телевизор, будто там решали судьбу человечества. Увидел жену, дёрнулся, виновато плечом повёл, но глаза не поднял.
— При том, что ты жена, — отрезала свекровь, выпрямившись. — А жена должна быть рядом — и в радости, и в беде. Или ты замуж вышла ради штампа?
— Мам, ну не начинай, — пробормотал Антон, так, будто сам просил: «Начни, мам, пожалей меня».
Марина сделала шаг вперёд, поставила руки на бёдра.
— А вы что, хотите-то конкретно? Чтобы я сумку собрала и ключи отдала? Или может, в подвале поселиться — чтоб никому не мешать?
Валентина Николаевна смерила её взглядом, холодным, с приправой яда.
— Хочу, чтобы совесть у тебя проснулась. У Антона долги, полтора миллиона! Его же сожрут! Ты хоть понимаешь, чем это грозит?
Марина тяжело выдохнула.
— Понимаю. Но квартира к этим долгам не имеет отношения. Это моё наследство. Родители жизнь положили, чтобы её купить. Я не собираюсь всё продавать, чтобы ваш сын снова зарывался в свои “проекты”.
Антон заёрзал, будто сиденье под ним вспыхнуло.
— Марин, ну не надо… Я не специально. Оно само вышло…
— Само? — Марина повернулась к нему. — Кредиты тебе в карман подбросили? Или ты сам в банк ходил, с улыбочкой?
Он поднял глаза, и в них было что-то беспомощное, мальчишеское.
— Я хотел дело начать… кафе открыть. У людей же получается. А у меня почему не должно?
Марина коротко рассмеялась — звук вышел злой, резкий.
— Получается у тех, кто думает. А не у тех, кто верит, что бизнес — это купить столы и вывеску.
Свекровь фыркнула.
— Смотри-ка, какая умная. А унизить мужа при матери — это у тебя, значит, норма, да?
— Это не унизить, — спокойно сказала Марина. — Это назвать вещи своими именами. Если ваш сын ведёт себя как ребёнок, почему я должна делать вид, что он герой?
— Ты забываешься! — вспыхнула Валентина Николаевна, щеки вспыхнули пятнами. — Мой сын — золотой человек! Он старается ради семьи, а ты его только давишь!
— Мам, ну хватит, — пробормотал Антон. Но мать уже разошлась.
— Если ты сейчас не продашь квартиру, Марина, всё — ему конец! Муж твой в тюрьму пойдёт, а ты с квартиркой останешься! Гордишься, да?
Марина замерла. Сердце колотилось, будто внутри завели метроном. Перед глазами вдруг — мама. Та, тихая, с усталым голосом: «Береги эту квартиру, доченька. Это твоя защита. Что бы ни случилось».
Марина сжала кулаки, пальцы побелели.
— Я квартиру не продам.
Тишина. Только телевизор бубнил про курс доллара, а у них троих — своя буря.
— Вот как… — прошипела Валентина Николаевна. — Значит, сын мой пусть по миру идёт, лишь бы ты со своим гнёздышком осталась? Гордость тебе дороже мужа?
Марина подняла голову.
— Это не гордость. Это память. Это безопасность. Это то, чего вы никогда не поймёте. Вы привыкли жить за чужой счёт.
Свекровь вскочила, глаза метали молнии.
— Ах вот как ты заговорила! Так знай, я этого так не оставлю!
Антон схватил мать за руку.
— Мам, хватит уже!
— Нет, Антон! Пусть знает, кого ты выбрал! Эгоистку, которой кроме себя никто не нужен!
Марина шагнула ближе, голос её стал тихим, но твёрдым, как лезвие.
— Если вы не уйдёте сейчас, я вызову полицию.
Валентина Николаевна застыла, потом презрительно фыркнула.
— Это ещё не конец, Марина. Запомни мои слова.
Она схватила сумку, хлопнула дверью. Рамка с фотографии упала, стекло треснуло.
Антон стоял посреди комнаты, руки повесил, как наказанный школьник. Марина посмотрела на него — взгляд пустой, усталый, будто за ночь постарела на десять лет.
— Ты доволен? — спросила она негромко, и голос её был холоден, как зимний утренник.
Антон ничего не ответил. Только опустил глаза, словно надеялся, что тишина всё исправит.
Антон осел обратно на диван, словно кто-то выключил в нём ток.
— Я не хотел… оно так получилось…
Марина покачала головой.
— Оно не получается само. Это ты сделал. Своими руками.
Антон закрыл лицо ладонями.
— Я всё понимаю. Но, Марин… без тебя я пропаду.
Марина усмехнулась коротко, без злости, но с усталостью, которой хватило бы на двоих.
— Пропадай тогда сам. А квартира — останется здесь.
Она подняла с пола рамку с фотографией родителей, вытерла стекло рукавом и поставила обратно. Глянула — и вдруг поняла, что это решение уже окончательное. Без сомнений. Без «а вдруг».
Утром Марина сидела на кухне, глядела в чай, который давно остыл. Ночь прошла без сна: то скрип половиц, то Антонов тяжёлый вздох с запахом дешёвого пива. Он клялся, что «всего бутылочку», но она знала — врёт. Эти запахи она могла отличить от любых духов.
Телефон завибрировал. На экране — «Валентина Николаевна».
Марина криво усмехнулась:
— Вот и начался утренний театр.
Подняла трубку — и сразу услышала тяжёлое, злое дыхание.
— Ты собой гордишься? — голос свекрови был ледяным. — Довела Антона до слёз! С утра человек чуть не рыдал!
— Это не я его довела, — устало ответила Марина. — Это его кредиты довели. И детская вера, что жить красиво можно за чужой счёт.
— Ты! Ты должна его спасать! Ты жена! — взвилась Валентина Николаевна.
Марина громко зевнула.
— Валентина Николаевна, вашему сыну за тридцать. Может, пора уже не спасать, а воспитывать?
— Он у меня мягкий! — воскликнула свекровь с гордостью. — И в этом его сила!
Марина улыбнулась, но с грустью.
— Простите, но в нашей стране мягкость не оплачивается. Тут за долги сила не нужна — деньги нужны.
На том конце — пауза. Потом хриплый крик:
— Сволочь ты! Неблагодарная!
Марина нажала на красную кнопку. Тишина. Она поднесла кружку к губам — чай был холодный и горький, как последние недели её жизни.
Антон вернулся ближе к полудню. Осторожно вошёл, будто боялся спугнуть воздух. Марина сидела за столом, разбирала квитанции и письма из банка.
— Марин, — начал он тихо, с той самой виноватой интонацией, от которой хотелось просто уйти в другую комнату. — Я подумал… может, возьмём ещё один кредит? Маленький. Чтобы перекрыть проценты.
Марина подняла глаза. Один взгляд — и он осёкся.
— Антон, ты хоть сам слышишь, что говоришь? Хочешь пожар залить бензином?
— Ну а что делать? — он пожал плечами. — Если продать квартиру, всё решится сразу.
Марина резко хлопнула папкой.
— Ещё раз скажешь про квартиру — вылетишь вместе со своими кроссовками!
— Да что ты так взвилась? — он попытался улыбнуться. — Я же о нас забочусь!
— Забота? — Марина наклонилась к нему. — Забота — это когда домой несут не долги, а зарплату.
Антон вздохнул, сел на табурет, как ученик перед директором.
— Я понимаю… Но я не могу так, Марин…
— А я могу, да? — вспыхнула она. — Ты думаешь, мне легко? Весь день — чужие слёзы, жалобы, долги. А вечером — ты. И та же история, только без печати налоговой.
Он криво улыбнулся:
— Ну, зато у тебя практика хорошая.
Марина засмеялась — нервно, с хрипотцой.
— Вот за это тебя и любят, Антон. Юмор уровня утреннего радио.
Он потянулся к её руке, но она отдёрнула.
— Не смей. Пока не возьмёшь себя в руки — даже не пытайся.
Вечером Валентина Николаевна снова появилась на пороге — с папкой под мышкой и видом нотариуса.
— Я всё узнала, — с порога произнесла она. — Квартиру можно продать быстро. Деньги сразу пойдут на долги.
Марина опустилась на диван.
— Вы хоть слышите, что вам говорят? Или у вас одно ухо для меня, другое — для банка?
— Это семейное дело! — выкрикнула свекровь. — И ты не имеешь права быть против!
— Не имею права? — Марина поднялась. — А вы не имеете права распоряжаться тем, что не ваше. Хотите помочь сыну — продайте дачу.
— Дачу?! — свекровь аж побледнела. — Это мой труд, мой дом!
— Вот именно, — кивнула Марина. — Так и квартира — мой дом.
Антон сидел тихо, глаза в пол.
— Мам, перестань… — тихо сказал он.
Но мать уже разошлась, руки размахивали, слова сыпались, как горох по полу.
— Я ради тебя живу, а ты молчишь! А она тут командует!
Марина шагнула ближе.
— Знаете, Валентина Николаевна, у меня давно ощущение, что вы путаете роли. Это я замужем за вашим сыном, а не вы.
— Как ты смеешь?! — свекровь побагровела.
— А вот так, — спокойно ответила Марина.
И вдруг произошло то, чего никто не ожидал. Антон поднялся.
— Мам, хватит!
Голос его был твёрдый, непривычный. Даже Марина замерла.
— Что? — Валентина Николаевна уставилась на него, будто он заговорил чужим голосом.
— Квартира — Маринина. И точка. Я сам во всё это влез, я и буду разбираться. Без вас.
Валентина Николаевна побледнела.
— Ты против меня?
— Не против, — выдохнул он. — Просто… пора по-честному.
Марина молчала. Только сердце било где-то под горлом.
Свекровь схватила сумку, резко повернулась.
— Вы оба ненормальные! — выкрикнула она и хлопнула дверью так, что в шкафу задребезжала посуда.
Тишина опустилась мгновенно.
Антон сел обратно на диван, устало, как человек, который пробежал марафон.
Марина смотрела на него, не веря глазам.
— Ты это серьёзно сказал? — спросила она тихо.
Он кивнул.
— Да. Я не хочу тебя потерять, Марин.
Она подошла, посмотрела прямо в глаза. Там впервые за долгое время не было ни жалости к себе, ни пустоты. Только какая-то новая, неловкая решимость.
Марина глубоко вдохнула.
— Ладно. Посмотрим, что ты сможешь без маминой опеки.
Она пошла на кухню. По дороге взгляд зацепился за фотографию родителей. Те самые родные лица. И внутри прозвучало: «Я сберегла, мам. Как ты просила».
В соседней комнате Антон сидел тихо. И впервые за всё время ему было страшно не из-за долгов. Страшно — что если он снова оступится, Марина просто уйдёт. Навсегда.
