— Марина, мы приехали! И даже не спорь, я всё решила: к ужину сегодня форель. Запечённая в травах. И купи хорошего белого вина, сухого, а не ту сладкую бурду, что ты обычно берёшь. Мы с Иришкой заслужили праздник!
Суббота, которая обещала быть тихой и ленивой, взорвалась в один миг, как только в трубке раздался безапелляционный голос свекрови, Людмилы Павловны. Марина замерла с тряпкой в руке посреди кухни. За окном лениво плыли облака, пахло свежескошенной травой с соседнего участка, а шестилетняя Лиза с важным видом перебирала гречку на столе, помогая маме. Девятилетний Саша, как обычно, устроился в своей комнате с планшетом. Идиллия. Хрупкая, как тонкий лед по весне, и такая же недолговечная.
— Здравствуйте, Людмила Павловна, — ровным голосом ответила Марина, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. — Мы вас не ждали.
— А хороших гостей ждать не нужно, они сами приходят! — рассмеялась свекровь в трубку так, будто сказала самую остроумную шутку в мире. — Мы с Ирочкой как раз мимо вашего посёлка ехали, дай, думаем, заглянем. Проведаем внуков, да и тебя уму-разуму поучим, а то совсем от рук отбилась без нашего надзора. Всё, жди, через полчаса будем.
Короткие гудки. Марина медленно опустила телефон на стол. «Мимо ехали». Конечно. Триста километров «мимо». Из своей городской квартиры они целенаправленно ехали сюда, в их загородный дом, чтобы устроить очередную инспекцию и раздать ценные указания.
— Мамочка, кто звонил? — Лиза подняла на неё свои огромные голубые глаза. — Бабушка Люда? Она приедет?
— Да, солнышко. Бабушка и тётя Ира, — Марина заставила себя улыбнуться.
— Ура! — захлопала в ладоши Лиза. — Бабушка опять будет учить тебя печь пироги?
Марина криво усмехнулась. «Учить» — это было самое мягкое слово. Каждый приезд свекрови и её верной спутницы-золовки превращался в хорошо срежиссированный спектакль одного актера, где в главной роли была Людмила Павловна, а все остальные играли роль нерадивых учеников. Бывшая товаровед с тридцатилетним стажем, она и в семейной жизни пыталась установить свои ГОСТы и стандарты. Всё должно было быть «как при ней»: борщ определённой густоты, котлеты строго по её рецепту, полы вымыты не просто чисто, а до скрипа, и рубашки мужа выглажены так, чтобы стрелки стояли.
А младшая сестра мужа, Ирина, была её эхом. Не имея собственной семьи и особых достижений в жизни, она с упоением реализовывалась в роли эксперта по чужому быту. Она жила отдельно, но в материнскую квартиру наведывалась с завидной регулярностью, и каждый их совместный визит к Марине превращался в двойную атаку.
Марина глубоко вздохнула и посмотрела на часы. Полчаса. Этого времени не хватит даже на то, чтобы морально подготовиться. Она оглядела кухню. На столе — миска с гречкой, которую они с Лизой собирались сварить на обед. В холодильнике — вчерашний суп, немного курицы, овощи. Никакой форели, разумеется, и в помине не было. Да и белого сухого вина тоже — Марина предпочитала полусладкое, а её муж Андрей, музыкант с тонкой душевной организацией, в последнее время вообще почти не пил.
Входная дверь хлопнула. На пороге появился Андрей. Высокий, с вечно взъерошенными волосами и гитарой за спиной. Он вернулся с репетиции.
— О, привет, девчонки! — он поцеловал жену и взъерошил волосы дочке. — Чем пахнет?
— Пока ничем, — мрачно ответила Марина. — Но скоро будет пахнуть форелью и белым вином. Твои едут.
Лицо Андрея на мгновение омрачилось, но он тут же натянул бодрую улыбку. Эта его способность «не замечать» проблем и всегда быть на позитиве когда-то восхищала Марину, а теперь всё чаще раздражала.
— Мама с Иркой? О, отлично! Давненько их не было. — Он сделал вид, что не заметил иронии в её голосе. — А что, форель — это же прекрасно! Сходим в магазин?
— Сходи, — кивнула Марина. — И вина не забудь. Сухого.
Она наблюдала, как он, насвистывая какую-то мелодию, скинул куртку и пошёл мыть руки. Он всегда так делал. Вмешивался, сглаживал углы, пытался всем угодить. Он искренне не понимал, почему Марина так напрягается. «Ну, мама у меня такая, — говорил он после очередного скандала. — Она же из лучших побуждений. Просто хочет, чтобы у нас всё было идеально».
«Идеально» в понимании Людмилы Павловны означало «так, как она сказала».
Ровно через двадцать пять минут к дому подкатил старенький, но идеально чистый «Рено» Ирины. Дверь распахнулась, и на крыльцо, словно два генерала на инспекцию, взошли свекровь и золовка. Людмила Павловна — статная, с высокой прической, подкрашенными губами и цепким взглядом товароведа, способным на глаз определить процент жирности в сметане. Ирина — её бледная копия, с тем же выражением вечного недовольства на лице, только разбавленным нотками вселенской усталости.
— Ну, встречайте гостей! — прогремела Людмила Павловна с порога, протягивая Андрею пакеты. — Вот, привезли вам гостинцев. Не с пустыми же руками ехать.
Гостинцами, как обычно, оказались пачка дешёвого чая, батон нарезного хлеба и несколько баночек с её фирменными закрутками. Марина знала, что потом эти банки будут поминаться ещё полгода: «Я вам огурчики привозила, вы хоть съели? А то ведь труд, консервация — это вам не в офисе бумажки перебирать!» То, что Марина работала кинологом и большую часть времени проводила на свежем воздухе, дрессируя собак, в расчёт не бралось. Для свекрови любая работа, кроме торговли, была «перебиранием бумажек».
— Привет, мам. Привет, Ир, — Андрей расцеловал родственниц. — Проходите, чего в дверях стоять.
— Проходим, проходим, — Людмила Павловна уже была в прихожей, и её острый взгляд скользил по стенам, полу, вешалке. — Что-то у вас тут пыльно, Мариночка. Паутинка в углу. Надо бы убраться.
— Это не паутинка, это ловец снов, — спокойно ответила Марина, забирая у неё пальто. — Саша сам сделал на трудах.
— Ловец снов? — фыркнула Ирина, проходя на кухню. — Господи, какой только ерундой детям головы не забивают. Раньше мы скворечники делали, пользу приносили. А теперь — ловцы снов. Сны они ловят…
Она бросила свою сумку на стул и оглядела кухню так, будто это было место преступления.
— Ой, а что это у вас тут за крупа рассыпана? Лиза, это ты балуешься?
— Я не балуюсь, я маме помогаю! — насупилась девочка.
— Помощница, — снисходительно улыбнулась Ирина. — Вся в мать. Та тоже вечно что-то делает, а толку чуть. Андрей, а где форель? Мама так хотела.
Андрей виновато посмотрел на Марину.
— Я ещё не успел сходить, Ир. Только приехал.
— Не успел он! — всплеснула руками Людмила Павловна, вплывая на кухню. Она была хозяйкой положения. — Мужчина должен быть расторопным! Марина, что ты стоишь? Давай, организовывай мужа. Пусть бежит в магазин, пока не закрылся. А я пока посмотрю, что у тебя тут в холодильнике. Может, что-то путное найду.
Она беззастенчиво открыла холодильник и принялась ревизовать его содержимое.
— Так… Суп вчерашний. Ну, это собакам отдашь. Курица… Какая-то она у тебя синюшная. Где брала? Не на рынке случайно? Я тебе сто раз говорила, курицу надо брать только в проверенном месте! У знакомого мясника!
Марина молчала, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой комок. Она посмотрела на мужа. Андрей стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, и делал вид, что страшно заинтересован гитарным чехлом. Он снова выбрал свою любимую тактику — самоустраниться.
— Я вот, кстати, недавно читала, — встряла Ирина, доставая из сумки телефон, — что сейчас очень модно делать детокс на смузи. Овощи, зелень… Марине бы не помешало. А то что-то она у тебя, Андрюш, в последнее время пополнела.
Это был удар ниже пояса. Марина всегда была стройной, но после вторых родов немного набрала, и это было её больной темой. Она стиснула зубы.
— Андрей, сходи за форелью, — сказала она ледяным тоном, не глядя на золовку.
— Да-да, конечно, уже бегу! — обрадовался он возможности сбежать. — Мам, тебе какую?
— Речную, конечно! И чтобы свежая была, с ясными глазами! — давала последние наставления Людмила Павловна, закрывая холодильник с таким видом, будто заглянула в мусорный бак. — И вина, вина не забудь!
Когда за Андреем закрылась дверь, на кухне на несколько секунд повисла тишина. Саша выглянул из своей комнаты, привлечённый шумом, увидел бабушку с тётей и снова скрылся. Он был умным мальчиком и давно понял, что во время этих визитов лучше быть незаметным.
— Ну, что, хозяйка, — свекровь оперлась руками о стол и посмотрела на Марину в упор. — Давай, показывай, чем удивлять будешь. Кроме форели, разумеется. К ней ведь ещё гарнир нужен, салат…
— Я думала, мы просто поужинаем, — тихо сказала Марина.
— «Просто поужинаем» — это можно гречкой с сосисками, — отрезала Людмила Павловна. — А когда приезжают гости, которых ты не видела целый месяц, нужно проявить уважение. Накрыть стол. Устроить праздник для семьи.
«Праздник», — мысленно повторила Марина. Этот «праздник» всегда заканчивался одинаково: она, уставшая и опустошённая, домывала гору посуды, а Андрей потом полночи утешал её, говорил, что мама не со зла, и обещал, что «в следующий раз поговорит с ней». Но следующий раз наступал, и всё повторялось с точностью до запятой.
Она вспомнила, как в прошлый приезд Людмила Павловна раскритиковала её новые шторы («слишком аляпистые, безвкусица»), потом пересчитала все банки с консервацией в кладовке («маловато закатала на зиму, лентяйка»), а под конец заявила, что Лизу надо срочно стричь, потому что длинные волосы — это рассадник вшей. Тогда Марина не выдержала и сказала, что сама разберётся с волосами своей дочери. В ответ она получила лекцию о том, что ничего не понимает в гигиене и вообще, «мы в своё время детей не так растили».
И каждый раз, каждый божий раз, она проглатывала обиду, сглаживала углы, старалась не обострять. Ради мужа. Ради хрупкого семейного мира. Но сегодня что-то сломалось. Возможно, дело было в этом тихом субботнем утре, которое так безжалостно растоптали. А может, в том, как уничижительно Ирина высказалась о её фигуре. Или в том, как Лиза, её маленькая помощница, смотрела на весь этот балаган, широко раскрыв глаза, и впитывала, как губка, эту модель поведения, где одна женщина может безнаказанно унижать другую на её же территории.
Марина посмотрела на дочь. Нет. Хватит.
Она молча подошла к кухонному шкафчику, порылась на полке и достала большую, увесистую банку тушёнки. Армейской, из старых запасов, которую Андрей как-то приволок с рыбалки. Она с глухим стуком поставила её на стол, прямо перед свекровью. Рядом положила консервный нож.
— Вот, — сказала она спокойно, глядя Людмиле Павловне прямо в глаза.
Наступила тишина. Такая густая, что, казалось, её можно резать ножом. Ирина перестала листать ленту в телефоне и уставилась на Марину так, будто та выложила на стол змею. Людмила Павловна медленно перевела взгляд с банки на лицо невестки. В её глазах плескалось недоумение, переходящее в праведный гнев.
— Это что? — выцедила она сквозь зубы.
— Ужин, — так же спокойно ответила Марина. — Сейчас почищу картошку, сделаем пюре. Будет очень вкусно.
— Ты… ты издеваешься? — голос свекрови зазвенел. — Какая тушёнка? Я сказала — форель!
Марина чуть заметно улыбнулась. Впервые за многие годы она чувствовала не страх и желание спрятаться, а странное, пьянящее спокойствие. Словно она долго-долго шла по тонкому канату, боясь оступиться, и вот, наконец, решила спрыгнуть. И оказалось, что внизу не пропасть, а твёрдая земля.
— Людмила Павловна, — сказала она ровным, почти ласковым голосом. — Хотите форель, белое вино и ресторанное обслуживание — поезжайте в ресторан. Их в городе много, на любой вкус. А здесь — дом. Мой дом. И моя семья. И мы сегодня ужинаем картошкой с тушёнкой.
Тишина стала оглушительной. Ирина открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашла слов и захлопнула его, как рыба, выброшенная на берег. Людмила Павловна окаменела, её лицо приобрело багровый оттенок. Она смотрела на Марину, и в её взгляде читалась целая гамма чувств: от шока до откровенной ненависти.
В этот момент вернулся Андрей. Счастливый, с пакетом, в котором угадывались очертания рыбы.
— Я всё купил! — радостно возвестил он с порога. — Нашёл отличную форель, просто загляденье! А вино взял, как ты просила, мам, сухое.
Он вошёл на кухню, и его улыбка медленно сползла с лица, когда он ощутил царившую здесь атмосферу. Он посмотрел на окаменевших мать и сестру, на жену со странно-спокойным лицом, на банку тушёнки, сиротливо стоявшую в центре стола.
— А… что-то случилось? — пролепетал он.
Никто ему не ответил. Марина взяла со стола нож для чистки овощей и пакет с картошкой.
— Поможешь? — спросила она мужа, как ни в чём не бывало.
Андрей растерянно переводил взгляд с жены на мать. Он был в своей стихии — между двух огней. Но на этот раз огонь, с одной стороны, был необычно ярок.
— Ну и хозяйка… — наконец выдавила из себя Ирина, глядя на Марину с презрением.
Марина повернулась к ней и кивнула.
— Именно, — подтвердила она. — Хозяйка.
Она говорила это не золовке и не свекрови. Она говорила это себе.
Ужинали в гнетущем молчании. Форель так и осталась лежать в пакете. Андрей, чувствуя себя предателем, всё же почистил картошку. Марина приготовила пюре и разогрела тушёнку с луком. Аромат простого, сытного ужина наполнил кухню. Людмила Павловна и Ирина ковырялись в тарелках с таким видом, будто их заставили есть яд. Они демонстративно не притронулись к еде, лишь пили чай, громко стуча ложечками. Лиза и Саша, почувствовав напряжение, ели быстро и тихо.
Андрей попытался разрядить обстановку.
— А я сегодня на репетиции такой рифф придумал! — бодро начал он. — Прямо в стиле Led Zeppelin!
В ответ — тишина.
— Мам, а как у вас на даче? Помидоры уже краснеют?
Людмила Павловна метнула на него испепеляющий взгляд.
— Не до помидоров нам сейчас, Андрей, — отрезала она. — У нас тут, видишь ли, трагедия. Нас тушёнкой накормить пытаются. Как собак бездомных.
Марина подняла на неё глаза.
— Не хотите — не ешьте, — сказала она спокойно. — Никто не заставляет.
Свекровь сжала губы так, что они превратились в тонкую белую ниточку. Она встала из-за стола.
— Ирина, поехали. Нам здесь не рады.
— Давно пора, — прошипела Ирина, тоже поднимаясь.
Они одевались молча, подчёркнуто громко топая и хлопая дверцами шкафа. Андрей метался между ними и кухней, не зная, что делать.
— Мам, ну подожди, ну что ты…
— Не трогай меня! — рявкнула Людмила Павловна. — Воспитал жену-хамку, теперь расхлёбывай! Чтобы ноги моей в этом доме больше не было!
Дверь хлопнула с такой силой, что в серванте звякнула посуда.
На кухне снова воцарилась тишина. Лиза испуганно смотрела на мать. Саша выглядывал из-за двери. Андрей стоял посреди комнаты, потерянный и несчастный.
— Марина, ну зачем? — наконец произнёс он с упрёком. — Зачем нужно было доводить до такого скандала? Неужели нельзя было просто промолчать?
Марина медленно доедала свою картошку. Она ела и впервые за долгие двенадцать лет брака по-настоящему чувствовала вкус еды в этом доме. Простой картошки с тушёнкой. А ещё — вкус собственного, выстраданного спокойствия.
Она посмотрела на мужа. В его глазах стояли обида и непонимание. Он ждал, что она сейчас начнёт оправдываться, извиняться, плакать. Но она лишь спокойно дожевала, отодвинула тарелку и сказала:
— Нет, Андрей. Больше нельзя.
Она встала, собрала грязную посуду и подошла к раковине. Вода зашумела, смывая остатки ужина и, как ей казалось, остатки её прошлой, безропотной жизни. Она знала, что это только начало. Что обиженная свекровь и золовка так просто это не оставят. Будут звонки, жалобы другим родственникам, манипуляции и новые попытки взять реванш. Она знала, что муж, скорее всего, не станет её надёжной опорой в этой войне.
Но, стоя у раковины и чувствуя на спине растерянный взгляд Андрея и испуганные взгляды детей, она вдруг поняла, что больше не боится.
Неожиданно в кармане завибрировал телефон. Это был Андрей. Хотя он стоял в двух шагах от неё. Марина с недоумением вытерла руки и достала мобильный. На экране светилось сообщение от мужа: «Мама написала. Она забыла у нас в ванной свой тонометр. Говорит, ей плохо с сердцем. Они возвращаются».
Сообщение на экране телефона походило на объявление о начале второго акта трагикомедии. Марина посмотрела на мужа. Андрей стоял с таким видом, будто лично вызвал сердечный приступ у матери. Его лицо выражало вселенскую скорбь и немой укор.
— Слышала? — прошептал он. — У мамы сердце… Из-за тебя!
Марина молча положила телефон на стол. «Сердце» было главным козырем Людмилы Павловны. Оно начинало «прихватывать» всегда в самые нужные моменты: когда нужно было продавить своё решение, вызвать чувство вины или экстренно вернуть себе внимание. Тонометр, забытый в ванной, был не просто медицинским прибором, а скипетром власти, который требовалось немедленно вернуть королеве.
— Что ж, придётся встречать, — спокойно сказала Марина, продолжая мыть посуду.
— Встречать? Да ты хоть понимаешь, что ты наделала? — Андрей перешёл на трагический шёпот, опасаясь, что его услышат дети. — Она же теперь всем расскажет! Тёте Зине, дяде Вите! Скажет, что ты её из дома выгнала, голодом морила! Нашу семью проклянут до седьмого колена!
— Пусть рассказывают, — Марина пожала плечами. — Заодно и рецептом картошки с тушёнкой поделятся. Может, кому-нибудь пригодится.
Андрей схватился за голову. Его артистическая натура не выдерживала такого накала страстей. Он привык, что все конфликты в их семье были похожи на оперу: громкие арии, драматические паузы, а в финале — всеобщее примирение под бравурную музыку. А тут Марина устроила какой-то артхаус. Молчаливый, жёсткий и совершенно непонятный.
Через пятнадцать минут «Рено» Ирины снова зашуршал гравием у ворот. На этот раз из машины вышли не два генерала, а траурная процессия. Людмила Павловна, поддерживаемая под руку дочерью, медленно брела к дому, картинно прижимая ладонь к груди. Выражение её лица было таким, будто она только что вернулась с поля боя, где в одиночку отбила танковую атаку.
— Воды… — простонала она, переступая порог. — И мой тонометр… Давление, наверное, под двести.
Андрей тут же засуетился, бросился в ванную за прибором, налил стакан воды. Ирина усадила мать на диван в гостиной и принялась её обмахивать каким-то журналом. Марина наблюдала за этим спектаклем со стороны, из кухни. Она не двигалась с места.
— Сейчас, мамочка, сейчас померяем, — ворковал Андрей, натягивая манжету на руку Людмилы Павловны.
Аппарат запищал и выдал результат. 135 на 85. Давление космонавта.
Наступила неловкая пауза. Людмила Павловна с недоверием посмотрела на цифры.
— Врёт он, твой аппарат, — безапелляционно заявила она. — Китайская подделка. Я чувствую, что у меня всё горит внутри. Это нервы.
— Конечно, мамочка, конечно, — поддакнула Ирина, испепеляя Марину взглядом. — После такого обращения любой бы слёг. Человека довели!
Казалось, сейчас начнётся новый виток обвинений, но Марина решила сыграть на опережение. Она вышла из кухни с самым участливым видом.
— Людмила Павловна, вам, наверное, нужно отдохнуть. Прилечь. Может, чаю с ромашкой? Очень успокаивает.
Свекровь недоверчиво на неё посмотрела. Она ожидала чего угодно — ответной агрессии, слёз, извинений, но только не этой ледяной заботы.
— Не надо мне твоего чая, — буркнула она, но уже не так уверенно.
— Ну что ж, — вздохнула Марина. — Тогда, может, мировую?
Она вернулась на кухню и достала из холодильника торт. Тот самый, который они с Лизой испекли вчера. Простой, домашний медовик. Она поставила его на стол, заварила свежий чай и разлила по чашкам.
— Прошу к столу. Давайте поговорим спокойно.
Это был гениальный тактический ход. Отказаться от чая с тортом после сердечного приступа — значит признать, что приступ был не таким уж и серьёзным. Людмила Павловна и Ирина, переглянувшись, нехотя направились на кухню. Семейство снова собралось за столом переговоров.
Первые несколько минут ели молча. Торт был действительно вкусным, и это немного смягчило обстановку.
— Вот видишь, можешь же, когда захочешь, — первой не выдержала Людмила Павловна, отодвигая пустую тарелку. — И торт испекла, и чай заварила. А то — тушёнка… Срамота.
Марина спокойно отпила чай.
— Я всегда могу. Вопрос в том, для кого я это делаю. Для семьи — с удовольствием. Для инспекторов — не обязана.
— Это ты нас инспекторами назвала? — вскинулась Ирина. — Мы вообще-то твои самые близкие родственники! Мы тебе добра желаем!
— Спасибо за добро, — кивнула Марина. — Но я бы предпочла, чтобы вы его желали на расстоянии. По телефону.
— Хамка! — снова вынесла вердикт Людмила Павловна. — Андрей, ты слышишь, как она с нами разговаривает?
Андрей, который до этого момента пытался слиться со стулом, понял, что отсидеться не удастся.
— Марин, ну правда, — заюлил он. — Мама с Ирой просто… беспокоятся. Они хотят помочь. Вот ты, например, торт режешь неправильно. Его надо начинать с середины, чтобы он не заветривался. А ты с краю…
Марина медленно повернула к нему голову.
— Что, прости?
— Ну, торт… — пролепетал он, поняв, что ляпнул что-то не то. — Мама всегда так режет. И ещё… чай ты завариваешь не кипятком. А надо крутым кипятком, чтобы все листочки раскрылись. Это же азы!
Это была последняя капля. Не предательство мужа, нет. К этому она уже привыкла. А вот это вот нелепое, жалкое «вмешивание в женские дела», как она это называла. Он, человек, который не мог отличить укроп от петрушки, сейчас учил её, как заваривать чай и резать торт, транслируя мудрость своей матери.
И тут её осенило. Гениальная в своей простоте идея.
Она молча встала, сняла с себя фартук, аккуратно сложила его и положила на стол перед свекровью.
— Людмила Павловна, — произнесла она с глубоким уважением в голосе. — Андрей прав. Я никудышная хозяйка. Я всё делаю не так. Режу, варю, подаю… Прошу вас, научите меня. Покажите мастер-класс.
Она распахнула дверцу холодильника.
— Вот продукты. Форель, курица, овощи, крупы. Вот плита, кастрюли, сковородки. Кухня в вашем полном распоряжении. Приготовьте, пожалуйста, идеальный ужин. А мы посмотрим и поучимся.
Свекровь опешила. Она ожидала скандала, а получила предложение о стажировке.
— Что… что ты задумала? — подозрительно спросила она.
— Ничего, — развела руками Марина. — Я просто хочу научиться. Вы ведь всегда говорите, что раньше и трава была зеленее, и хозяйки умелее. Вот и покажите. А мы с детьми пока пойдём прогуляемся, чтобы вам не мешать.
Не дожидаясь ответа, она взяла Лизу за руку.
— Саша, пойдём! Подышим свежим воздухом.
Андрей смотрел на неё с ужасом.
— Марина, ты куда? А я?
— А ты, дорогой, будешь помогать маме. Ты же у нас главный эксперт по завариванию чая. Вот и посодействуешь.
Она подмигнула ему и, взяв детей, вышла из дома.
Хлопнула входная дверь. На кухне остались трое: озадаченная Людмила Павловна, растерянный Андрей и ехидно улыбающаяся Ирина, которая ещё не поняла, что тоже попала в ловушку.
— Ну, мам, давай, покажи класс! — сказала она, предвкушая, как мать сейчас создаст кулинарный шедевр, а непутёвая невестка будет посрамлена.
Людмила Павловна неуверенно подошла к холодильнику. В теории она была гением. Она могла часами рассказывать, как правильно выбрать мясо, как приготовить рассыпчатый плов и испечь воздушный бисквит. Но последний раз она готовила что-то сложнее варёной картошки лет десять назад. После выхода на пенсию и переезда Ирины в отдельную квартиру её кулинарные подвиги свелись к разогреванию полуфабрикатов и завариванию лапши быстрого приготовления.
— Так… форель, — пробормотала она, доставая скользкую рыбину. — Её надо… почистить.
Андрей тут же протянул ей ножик. Через десять минут вся кухня была в чешуе, а Людмила Павловна тяжело дышала. Оказалось, что чистить рыбу гораздо сложнее, чем давать советы по её выбору.
— Ира, найди в интернете, какими травами её посыпать! — скомандовала она.
Ирина начала судорожно гуглить. Андрей, получив задание почистить картошку на гарнир, чуть не отрезал себе палец.
На кухне воцарился хаос.
А Марина с детьми гуляла по посёлку. Они дошли до небольшого пруда, покормили уток, купили мороженое. Лиза без умолку болтала, Саша молча улыбался. Впервые за долгое время Марина чувствовала себя абсолютно свободной. Она не думала о том, что скажут, что подумают, как оценят. Она просто шла по залитой солнцем улице, держа за руки своих детей, и была счастлива.
Они отсутствовали почти три часа.
Когда они подошли к дому, первое, что они почувствовали, — это запах гари. Марина ускорила шаг.
Картина, представшая перед ними на кухне, была достойна кисти фламандских живописцев. Посреди комнаты стоял Андрей, весь в муке, с несчастным видом пытаясь оттереть со столешницы что-то липкое. Ирина сидела на стуле, уткнувшись в телефон, и делала вид, что её здесь нет. На плите в одной кастрюле кипело что-то серое и неопознанное, а на сковороде чернел обугленный трупик несчастной форели.
А у окна, на табуретке, сидела Людмила Павловна. Она отрешённо смотрела на закат. Её идеальная причёска растрепалась, на щеке было пятно сажи. Она выглядела как Наполеон после Ватерлоо.
Увидев Марину, она медленно повернула голову. В её глазах не было ни злости, ни ненависти. Только безмерная, вселенская усталость.
— Да ну вас… — тихо прошептала она. — К лешему… С этой вашей кухней.
И в этот момент Марина поняла, что победила. Не в войне, не в битве. А в чём-то гораздо более важном. Она отвоевала своё право быть просто хозяйкой. Не идеальной, не соответствующей чьим-то стандартам. А просто собой.
Ужин в тот вечер был странным. Ели вчерашний медовик и пили чай. Обгорелую форель и серую бурду из кастрюли молча выбросили в мусор. Людмила Павловна и Ирина уехали рано, сославшись на усталость. Прощались они на удивление тихо.
Когда за ними закрылась дверь, Андрей подошёл к Марине и обнял её сзади.
— Прости, — сказал он тихо. — Я всё понял.
Поверит ли она ему? Марина не знала. Но в этот вечер ей было всё равно.
С тех пор визиты свекрови и золовки изменились. Они по-прежнему приезжали, но уже не с инспекцией, а в гости. Людмила Павловна больше никогда не давала кулинарных советов и с опаской обходила плиту. Иногда она привозила с собой пирожки, испечённые дома, и это был её белый флаг. Ирина нашла себе какое-то хобби, связанное с макраме, и теперь все её разговоры сводились к обсуждению узелков и верёвочек, что было гораздо безобиднее, чем советы по детоксу.
Отношения не стали идеальными. Они просто стали нормальными. Человеческими. С границами, которые Марина так долго и мучительно выстраивала.
Андрей тоже изменился. Он не стал идеальным мужем, но он начал слушать и, что самое главное, слышать свою жену. Он всё так же играл на гитаре, но теперь в его музыке стало меньше драматизма и больше искренности.
Однажды, сидя летним вечером на веранде, Марина смотрела, как её дети играют в саду, как муж пытается разжечь мангал, и думала о том, какой странный и непредсказуемый путь иногда приходится пройти, чтобы обрести простое человеческое счастье. Не то, которое показывают в кино, а своё собственное. Тихое, немного помятое, но настоящее.
