— Ты с ума сошла, что ли? — Витя стоял в дверях кухни, растопырив руки, будто хотел преградить путь. — Куда ты собралась в таком виде?
— В банк. А может, в полицию. Ещё не решила, — Рита даже не обернулась. Она быстро застёгивала пальто, ловя взглядом свои ключи и сумку, словно всё происходило в ускоренной съёмке.
— Да что ты собираешься делать?! — голос Вити дрогнул. — Ну подожди, давай спокойно всё обсудим, ладно? Я тебе сейчас всё объясню.
Рита остановилась. Медленно, с какой-то усталой торжественностью повернулась к нему.
— Объясни. Только, пожалуйста, без твоего вечного «всё не так, как ты думаешь». Вот скажи мне: ты украл у меня деньги?
Тишина между ними загустела, как кисель, в котором вязнут слова.
Витя потёр переносицу, словно хотел стереть с лица вину, но та не стиралась.
— Не украл, — выдохнул он. — Просто… одолжил.
— Одолжил? — голос Риты сорвался. — Одолжил восемьсот тысяч рублей?! Без ведома человека, с которым живёшь, с которым, прости, спишь под одной крышей? Ты в своём уме?
Он молчал.
А в квартире, где ещё вчера пахло кофе и свежим хлебом, вдруг запахло чем-то кислым, как будто старым обидным молчанием.
Рита села на стул. Она поняла, что больше не может стоять — в ногах не осталось уверенности. В голове крутилось только одно: зачем он это сделал? зачем именно он? Ведь она всегда считала, что Витя — человек простой, может быть, не решительный, не блестящий, но надёжный. А вот, оказывается, нет.
— Я… хотел помочь Тане, — наконец сказал он. — У неё идея… кафе. Она давно об этом мечтала. Мама сказала, что если не сейчас, то никогда. Я подумал…
— Ты подумал?! — Рита резко подняла глаза. — Да ты не думал вовсе! Ты просто сделал, что тебе сказали. Опять!
Она вспомнила, как год назад Витя без её ведома купил маме новый телевизор на их общие деньги. Как отдал сестре свой старый ноутбук, который Рита хотела продать. Всё повторялось — только теперь ставки были выше.
Он подошёл ближе, опустился перед ней на одно колено, словно клянчил прощение, но говорил глупости:
— Рит, я же не хотел тебе зла. Мы же семья, ты понимаешь? Семья должна помогать.
— Семья? — Рита усмехнулась, и в этом смехе было больше боли, чем злости. — Значит, я уже не семья, да? Я просто кошелёк с паролем, который ты подсмотрел?
Он опустил глаза. Не отрицал — и это было самое страшное.
Когда Рита вышла из квартиры, воздух показался ей густым, как вода, — дышать было трудно. Она дошла до остановки, не помня, как, и села на скамейку. Хотелось позвонить кому угодно, только не ему. Позвонить, например, Марине — подруге, которая всегда знала, что сказать. Но Рита понимала: если сейчас расскажет всё Марине, обратного пути не будет.
Она достала телефон и всё-таки набрала номер банка.
— «МТС-Банк», здравствуйте, чем могу помочь?
— С моего счёта исчезли деньги. Восемьсот тысяч рублей.
— Минуточку, — женщина на другом конце провода говорила любезно, почти ласково, как медсестра, которая не собирается говорить пациенту, что тот при смерти. — Вчера, в 15:42, был совершен перевод на эту сумму. Подтверждено вашим приложением.
— Я ничего не переводила!
— Авторизация с вашего устройства, — сухо ответили ей. — Возможно, кто-то из близких имел доступ?
«Кто-то из близких…» — эти слова звенели у Риты в голове, как издевка.
Она бросила телефон в сумку и пошла домой. Но домой — это было уже не то слово. Дом превратился в место преступления, где она — потерпевшая, а преступник всё ещё ходит по комнатам, пьёт чай из её чашки и говорит «моя».
Вечером Витя снова попытался с ней говорить. Он выглядел жалко — в вытянутой футболке, с осунувшимся лицом. Даже глаза, обычно голубые и ясные, стали мутными, как вода в луже.
— Я позвонил маме, — начал он тихо. — Она говорит, что Таня всё вернёт, как только откроется кафе.
— Кафе? — Рита рассмеялась, но это был уже не смех — хриплый выдох боли. — Вить, ну хоть ты-то понимаешь, что никакого кафе не будет? Она никогда ничего не доводит до конца. Ни работу, ни отношения, ни даже ремонт в своей квартире.
— Мама сказала…
— Мама сказала! — Рита поднялась. — Сколько можно жить тем, что говорит твоя мама? Ты же взрослый человек! Или нет?
Он молчал. Рита подошла к окну, глядя на тусклый двор — редкие фонари, пара припаркованных машин, тени людей, которые куда-то спешили, — и вдруг ощутила себя самой одинокой женщиной на свете.
— Завтра я поеду к ней, — тихо сказала она. — К твоей маме. И если хоть одно слово из того, что ты сказал, окажется ложью, я сделаю всё, чтобы вернуть деньги. Любым способом.
Олеся Михайловна встретила её, как всегда, — с фальшивым теплом и натянутой улыбкой.
— Ой, Риточка, ты как раз вовремя! Сейчас пирожки достану…
— Не надо, — отрезала Рита. — Я ненадолго.
Свекровь нахмурилась, но села напротив.
— Я знаю, зачем ты пришла. Про деньги.
— Да, — Рита кивнула. — Вы взяли их. Без моего согласия.
— Мы взяли для семьи. Для Тани. Она откроет кафе. Это всё ради вас.
— Ради нас? — переспросила Рита. — Вы забрали наши накопления на квартиру и называете это ради нас?
— Ну не будь ребёнком. Деньги — это всего лишь деньги. Придут ещё. А вот поддержать сестру — это важно.
Рита почувствовала, как внутри поднимается волна ярости.
— Вы хоть понимаете, что совершили преступление? Что ваш сын взломал мой телефон, воспользовался моим паролем и снял деньги без моего согласия?
— Господи, какая драма! — вздохнула Олеся Михайловна. — Прямо как в сериале. Никто никого не «взламывал». Вы же одна семья.
«Одна семья», — опять это. Одно и то же заклинание, которым оправдывали любое предательство.
Рита встала.
— Вы могли хотя бы спросить.
— Мы знали, что ты будешь против, — просто сказала свекровь. — Вот и всё.
Эта фраза была последней каплей. Рита не помнила, как вышла из дома Кирсановых. Ей казалось, что земля под ногами качается, что воздух стал густым, как сироп, что кто-то изнутри выдирает у неё дыхание.
Марина встретила её с бутылкой вина и пледом.
— Рассказывай, — сказала она, наливая. — Только без «всё в порядке», ладно?
Рита рассказала. Про банк, про Витю, про его мать, про Танино «кафе». Марина слушала, не перебивая, только время от времени качала головой.
— Это не ошибка, Рит, — сказала она наконец. — Это предательство. И не только Вити. Вся их семейка решила, что ты — не человек, а ресурс.
— Что мне делать?
— Начать с того, что ты имеешь полное право на заявление в полицию. Пусть даже это твой муж.
Рита долго молчала. Потом сказала тихо:
— Я не могу. Не сейчас. Не на мужа.
Марина вздохнула.
— Тогда сделай по-другому. Возьми паузу. Наблюдай. Собери доказательства. Если через месяц они не вернут хотя бы часть — действуй.
Рита кивнула. Но в душе уже знала: ничего они не вернут.
На следующий день Рита создала в телефоне новую папку — назвала её «ФАКТЫ».
И начала собирать: скриншоты, выписки, фотографии Тани из соцсетей, где та позировала в новом платье, с коктейлем у бассейна, с подписью: «Перед стартом проекта нужно вдохновение!»
Витя всё чаще приходил домой поздно, объясняясь «дополнительной работой», хотя пахло от него парфюмом, который Рита раньше ощущала только от Тани.
«Нет,» — сказала она себе. — «Такого я не допущу».
Через три недели, в воскресенье, она снова пошла к Кирсановым. На этот раз — с холодной решимостью. В прихожей стояла Таня — загорелая, счастливая, с новыми ногтями, в платье цвета шампанского.
— Привет, — сказала она, притворно удивившись. — А ты чего без звонка?
— Посмотреть на твоё кафе, — спокойно ответила Рита.
Таня заморгала.
— А, ну… там пока ремонт. Да и вообще, я с партнёром поссорилась, временно пауза.
Рита достала телефон и включила камеру.
— Повтори, пожалуйста. Для записи.
— Что? — Таня побледнела. — Ты что, больная?
— Возможно, — холодно сказала Рита. — Но, по крайней мере, я не ворую у своей семьи.
На шум вышли Витя и свекровь. Началась сцена, похожая на маленький семейный суд: крики, оправдания, рыдания. Только Иван Петрович стоял в углу, молчал и смотрел на дочь с таким лицом, будто видел её впервые.
Когда всё закончилось, Рита просто сказала:
— У вас месяц. Если денег не будет — заявление.
И ушла.
Ночью ей снился странный сон: будто она идёт по длинному коридору, где на стенах висят фотографии — их с Витей свадьба, поездки, праздники, но лица на снимках расплываются, исчезают. Вместо Вити стоит кто-то другой — похожий, но чужой. Она кричит, зовёт его по имени, но изо рта не выходит ни звука.
Проснулась в холодном поту. Поняла — этот сон и есть её нынешняя жизнь: знакомые стены, знакомые лица, только смысла в них больше нет.
Через неделю банк уведомил, что перевод можно оспорить, но только при условии, что будет доказан факт мошенничества.
Рита посмотрела на экран телефона, где сияли слова: «Заявление в правоохранительные органы обязательно», и вдруг поняла, что этот момент настал.
Она достала паспорт, документы, флешку с доказательствами — и поехала в отделение полиции.
На пороге задержалась — дыхание перехватило, ладони вспотели.
«Сейчас всё изменится», подумала она. «Навсегда».
Когда она подписала заявление, рука дрожала. Полицейский — молодой, с усталым лицом, в замятой форме — взял бумаги и сказал, не глядя:
— Разберёмся. Только вы не ждите быстро. Это же семейное…
Он хотел добавить «дело», но не сказал.
— Такие дела у нас — самые мутные.
Рита кивнула.
Она не ждала «быстро». Она вообще ничего больше не ждала.
На улице было промозгло. Ветер подхватывал бумажные стаканчики и гонял их по асфальту, как мелких беспризорников. Рита шла вдоль серого здания, где окна напоминали пустые глазницы, и впервые за долгое время не чувствовала страха.
Было только странное спокойствие — как будто всё, что могло рухнуть, уже рухнуло.
Дома её ждал Витя.
Он сидел за столом, положив перед собой телефон, как доказательство того, что никуда не сбежит.
— Я всё знаю, — сказал он тихо, когда она вошла. — Ты подала заявление.
— Да, — просто ответила Рита.
— И ты понимаешь, что этим всё закончится?
— Наоборот, — ответила она. — Этим всё начинается.
Он замолчал, глядя в пол.
— Я… хотел вернуть. Честно. Но всё вышло из-под контроля. Таня…
— Перестань, — перебила Рита. — Мне больше неинтересно, что там Таня.
Он вздохнул, провёл рукой по лицу.
— Рит, я не преступник. Я просто хотел помочь.
— Помочь — это когда спрашивают. А ты украл.
Слова повисли в воздухе, как удар. И оба поняли — обратно их уже не вернуть.
Неделю спустя Витю вызвали на допрос.
Он вернулся поздно, бледный, с пустыми глазами.
— Им нужны доказательства, — сказал он. — И если ты не заберёшь заявление, мне могут дать срок.
Рита посмотрела на него.
— А ты думал, что всё сойдёт с рук?
Он не ответил. Только опустил голову и долго сидел молча. Потом вдруг поднялся, подошёл к двери и сказал:
— Я поеду к маме. На время.
— Навсегда, — поправила Рита.
Квартира без него казалась странно просторной.
Тишина сначала давила — потом стала почти уютной.
Она училась жить без постоянного «мы».
С утра — кофе, без чужих кружек.
Вечером — музыка, без обсуждений, что «слишком громко».
И вдруг оказалось, что одиночество может быть не наказанием, а пространством, где можно дышать.
Иногда Рита ловила себя на том, что улыбается.
Без причины. Просто потому, что впервые за много лет не чувствует тревоги.
Таня, конечно, не сидела сложа руки.
Она звонила, писала сообщения, слала голосовые — визгливые, срывающиеся:
«Ты что, хочешь моего брата посадить? Ради каких-то бумажек? Он же просто хотел помочь!»
Рита не отвечала.
Иногда слушала до конца — и удаляла.
Потом однажды вечером пришло короткое сообщение:
“Мы вернём. Часть. Только забери заявление.”
Она перечитала его несколько раз.
Сердце ёкнуло — не от надежды, а от отвращения.
«Часть.»
Как будто можно вернуть не всё, а сколько не жалко.
Весной начались слушания.
Мелкое хищение, семейный счёт, совместное имущество — всё тянулось, как холодное тесто.
Следователь, пожилая женщина с выгоревшими волосами, однажды сказала Рите:
— Знаете, я таких дел видела сотни. И почти всегда женщины потом всё забирают обратно. Жалеют.
Рита посмотрела на неё и тихо ответила:
— Я не из тех.
Однажды, спустя месяц, Витя пришёл.
Без звонка, без предупреждения.
На пороге стоял не тот человек, которого она когда-то любила: небритый, глаза мутные, в руке пластиковый пакет.
— Я хотел вернуть тебе часть. Вот, — он протянул ей конверт. — Здесь сто пятьдесят тысяч. Больше пока нет.
Рита не взяла.
— Оставь себе. Это теперь твои откупные.
Он поднял глаза.
— Ты ненавидишь меня?
— Нет, — сказала Рита. — Просто больше не люблю.
Он постоял, покачиваясь, потом кивнул.
— Тогда я пойду.
И ушёл — тихо, почти по-кошачьи.
И дверь за ним закрылась не просто с глухим щелчком — а будто отрезала целую жизнь.
Через несколько недель следствие закончилось.
Таню признали соучастницей. Ей грозил условный срок.
Олеся Михайловна слегла с сердцем.
Рита, узнав об этом, поехала в больницу.
Сама не поняла зачем — может, из вежливости. Может, из жалости.
Свекровь лежала под капельницей, с осунувшимся лицом, но глаза по-прежнему были острые, как иглы.
— Ты довольна? — прошипела она. — Сломала жизнь моему сыну.
Рита посмотрела спокойно.
— Нет. Я просто перестала позволять вам ломать мою.
Женщина отвернулась к стене.
В тот вечер Рита долго гуляла по набережной.
Весна была ранней — ветки тополей покрылись пушком, пахло влажным асфальтом и чем-то новым.
Она шла медленно, чувствуя, как ветер треплет волосы, и впервые за долгое время не думала ни о Вите, ни о банке, ни о деньгах.
Всё это вдруг стало мелким, почти смешным.
Она вспомнила, как год назад мечтала о новой квартире, большом телевизоре, отдыхе на море.
А теперь мечтала лишь о том, чтобы быть в покое.
И, что удивительно, этот покой уже наступил.
Через несколько месяцев дело закрыли.
Таня получила штраф.
Витя — условный срок и запрет занимать финансовые должности.
Рита — новую жизнь.
Она сменила фамилию, переехала в другую часть города, устроилась в небольшое агентство недвижимости.
Коллеги знали её как тихую, точную женщину с мягким голосом и внимательным взглядом.
Никто бы не подумал, что ещё недавно она стояла в очереди к следователю с trembling hands и с обожжённым сердцем.
Иногда ей снилось, будто Витя возвращается. С пустыми руками, с тем самым взглядом — виноватым и детским.
И она всегда встаёт, подходит к нему и говорит:
— Поздно, Витя. Я уже свидетель.
Не жертва — свидетель.
Прошло два года.
Рита стояла на платформе, держа в руках чемодан.
Поезд уходил на юг — туда, где море и где никто не знает её имени.
Она улыбнулась — тихо, почти незаметно.
Вдалеке зазвонил телефон — номер был знаком.
Она посмотрела на экран, потом нажала «Отклонить».
И в этот момент поняла:
никакие восемьсот тысяч не стоили той свободы, которую она купила этим поступком.
Свободы быть собой.
Свободы не прощать.
И не бояться.
Поезд тронулся.
В окне мелькнули огни, и Рита впервые за долгое время не чувствовала себя потерянной.
Только лёгкость — как будто всё наконец встало на свои места.
