«Вы должны мне два миллиона за мою помощь!» — голос свекрови звенел от металла. Она протянула мне засаленную тетрадь, где напротив каждой пачки масла и купленной сыну курточки стояла цена. Мой муж побледнел и опустил глаза. А я молча смотрела на женщину, которая методично, годами, скупала нашу свободу, маскируя это заботой. Она думала, что загнала нас в угол. Она еще не знала, что загнанный в угол зверь становится самым опасным.
***
— Алина, деточка, ну что же ты ребенка в такую тонкую курточку одела? Октябрь на дворе, простудишь мальчика! — голос свекрови, Тамары Ивановны, был пропитан таким приторным сочувствием, что у Алины свело зубы.
Она привезла им пакеты с продуктами. Опять. Курица, которую они и сами могли купить, дорогой сыр, который Алина считала излишеством, и, конечно, банка домашнего варенья. Все это было выгружено на стол с видом величайшего благодеяния.
— Спасибо, Тамара Ивановна, — выдавила из себя Алина, стараясь, чтобы ее улыбка не выглядела слишком фальшивой. — Мы бы и сами справились.
— Да что вы там справились бы, — отмахнулась свекровь, проходя в комнату и критически осматривая обстановку. — Я же вижу, как вам тяжело. Димка один на своей работе пашет, ты с маленьким крутишься. Ипотека эта ваша… Разве ж я не помогу родной кровинушке?
Дима, ее муж, вышел из спальни и с благодарностью обнял мать.
— Мам, спасибо! Ты нас так выручаешь. Вечно бы на макаронах сидели.
Алина промолчала. Ее коробило от этих слов. Они не сидели на макаронах. Да, они экономили. Да, покупка квартиры в ипотеку отнимала львиную долю зарплаты Димы. Но они справлялись. Каждая такая «помощь» от свекрови была похожа на укол, напоминающий о их несостоятельности.
— А вот, кстати, — Тамара Ивановна брезгливо повела носом в сторону коридора, где на тумбочке лежала квитанция. — Вижу, долг за свет пришел. Возьмите, — она достала из кошелька несколько смятых купюр, — хотя бы за свет заплатите. А то отключат еще, будете в потемках с ребенком сидеть. Стыдоба-то какая будет.
Она протянула деньги не сыну, а именно Алине, глядя ей прямо в глаза. Во взгляде ее плескалось холодное, расчетливое превосходство. Алина почувствовала, как щеки заливает краска. Сумма была небольшой, но сам жест был донельзя унизительным. Она знала, что отказ вызовет бурю.
Она протянула деньги не сыну, а именно Алине, глядя ей прямо в глаза. Во взгляде ее плескалось холодное, расчетливое превосходство. Алина почувствовала, как щеки заливает краска. Она не хотела брать. Это было унизительно. Но знала, что отказ вызовет бурю.
— Спасибо, — прошептала она, забирая деньги и чувствуя себя так, словно испачкалась.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнула свекровь. — Помогать надо молодым. А то как же? Мы, старики, для чего еще нужны? Вы главное цените, детки, цените заботу.
Вечером, когда Тамара Ивановна ушла, оставив после себя запах дорогих духов и тяжелое чувство вины, Алина не выдержала.
— Дима, я больше так не могу, — сказала она, когда они укладывали сына спать. — Почему она постоянно тычет нам этими деньгами? Почему она делает это так, будто мы нищие попрошайки?
Дима вздохнул. Этот разговор у них был не в первый раз.
— Алин, ну что ты опять начинаешь? Мама просто помочь хочет. У нее характер такой, прямой. Она не со зла.
— Не со зла? — горько усмехнулась Алина. — Она сегодня при всех в магазине, когда мы случайно встретились, начала громко рассказывать, что купила новые ботинки для Миши, потому что у старых «подошва отвалилась». У них не отвалилась подошва! Они просто немного потерлись! Мне хотелось под землю провалиться от стыда!
— Ну, перестань. Подумаешь, сказала. Она же не со зла, — повторял Дима, как мантру. — Она просто любит нас.
Алина смотрела на мужа и понимала, что он не видит или не хочет видеть того, что видит она. Он видел заботливую мать. А она видела искусного манипулятора, который каждым своим «добрым» делом все туже затягивал на их шее невидимую петлю. Каждая купленная ею пачка масла, каждая оплаченная квитанция, каждый «подарок» — все это было не актом доброты. Это было инвестицией. И Алина до ужаса боялась того дня, когда Тамара Ивановна придет предъявлять счет с процентами.
***
День выдался особенно тяжелым. Миша приболел, и Алина всю ночь не спала, сбивая температуру. Утром позвонила Тамара Ивановна. Узнав, что внук заболел, она тут же примчалась, вооруженная пакетом с лимонами, медом и какими-то травами.
— Вот, заваришь, — командовала она, хозяйничая на кухне. — И почему у вас такой беспорядок? Невестка, ну как же так? Ребенок болеет, а у тебя пыль на полках.
Алина, не выспавшаяся, усталая, молча сжала кулаки.
— Я уберу, Тамара Ивановна. Позже.
— Позже, — передразнила свекровь. — Вечно у тебя все позже. Вот я в твои годы…
Она начала свой излюбленный рассказ о том, как она одна, без чьей-либо помощи, растила Диму, работала на двух работах и держала дом в идеальной чистоте. В этот момент у Алины в руках лопнула чашка. Горячий чай плеснул на пол, осколки разлетелись по всей кухне.
— Руки-крюки! — взвизгнула Тамара Ивановна. — Чашку разбила! Дорогую, между прочим, из сервиза, что я вам на новоселье дарила! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?
И тут Алину прорвало.
— Знаете что, Тамара Ивановна? Заберите свой сервиз! Заберите свои продукты, свои деньги и свою помощь! Мы как-нибудь сами справимся!
Глаза свекрови сузились. Такого отпора она явно не ожидала.
— Руки-крюки! — взвизгнула она, увидев, что несколько капель горячего чая попали на носок ее дорогой замшевой сумки, стоявшей на полу. — Ты мне еще и сумку испортила! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?
Она гневно схватила свою сумку и стала яростно вытирать воображаемые брызги лежавшим на стуле кухонным полотенцем. В порыве ярости она так трясла сумку, что из незастегнутого бокового кармана на пол выскользнула толстая тетрадь в черной клеенчатой обложке. Свекровь, поглощенная спасением сумки и праведным гневом, не заметила пропажи.
— Неблагодарная! — прошипела она, швырнув полотенце на пол. — Я для вас все, а ты…
Развернувшись, Тамара Ивановна, хлопнув дверью так, что зазвенели стекла, ушла. Алина несколько минут стояла неподвижно, тяжело дыша. Потом ее взгляд упал на черную тетрадь, сиротливо лежавшую на линолеуме.
Обычная общая тетрадь, из тех, в которых раньше вели конспекты. Она подняла ее. Что-то заставило ее открыть первую страницу.
Аккуратным, убористым почерком было выведено: «Долги. Семья Дмитрия».
У Алины замерло сердце. Она перелистнула страницу.
«15.08.2023 — Продукты (курица, масло, сыр, колбаса) — 1850 руб.
25.08.2023 — Ботинки Мише (осень) — 3200 руб.
01.09.2023 — Оплата за воду (сентябрь) — 4500 руб.
10.09.2023 — Лекарства (простуда) — 1100 руб.
…
28.09.2025 — Первый взнос на ипотеку — 500 000 руб.
…
05.10.2025 — Продукты (привезла, когда Миша заболел) — 2100 руб.»
Список был длинным. Он занимал десятки страниц. Каждая копейка, каждый «подарок», каждая пачка печенья были скрупулезно записаны и оценены. Алина листала и листала, и волосы на ее голове шевелились от ужаса. Это была не просто запись расходов. Это был бухгалтерский гроссбух, долговая книга.
В самом конце, на последней заполненной странице, под длинным столбцом цифр была подведена жирная черта. И под ней стояла итоговая сумма.
«Итого: 1 987 450 руб.»
Почти два миллиона.
Алина опустилась на стул. Дыхание перехватило. Значит, ее худшие опасения были не просто паранойей. Это была реальность. Каждая улыбка свекрови, каждое слово о «бескорыстной помощи» было ложью. Все это время она не помогала. Она инвестировала. Она скупала их семью, их жизнь, их свободу.
И теперь Алина держала в руках счет. Счет, который, она была уверена, им очень скоро предъявят к оплате.
***
Весь день Алина ходила как в тумане. Она механически ухаживала за сыном, готовила ужин, но мысли ее были далеко. Черная тетрадь лежала в ящике комода, обжигая ее даже оттуда. Она несколько раз доставала ее, перечитывала, надеясь, что ей все это привиделось. Но цифры оставались прежними, и холодный, расчетливый почерк свекрови не оставлял места для сомнений.
Когда Дима вернулся с работы, Алина встретила его в коридоре.
— Нам нужно поговорить, — сказала она тихо, но твердо.
— Что-то случилось? Как Миша? — обеспокоенно спросил он.
— С Мишей лучше. Случилось другое.
Она провела его на кухню, посадила на стул и молча положила перед ним черную тетрадь.
— Что это? — не понял Дима.
— Открой и почитай. Это сегодня твоя мама обронила, когда скандал устраивала.
Дима с недоумением открыл тетрадь. Его брови поползли на лоб. Он листал страницу за страницей, и его лицо менялось. Недоумение сменилось шоком, а потом — гневом. Но, к ужасу Алины, гнев его был направлен не на мать.
— Ты что, рылась в ее вещах? — спросил он, захлопывая тетрадь.
— Она ее выронила! Дима, ты вообще видишь, что здесь написано? Она записывала каждую копейку! Каждый пакет молока! Почти два миллиона!
— Ну, записывала и что? — Дима вскочил, его лицо покраснело. — Может, ей так для отчетности надо! Она пенсионерка, ей важно знать, куда деньги уходят!
— Для какой отчетности? — закричала Алина, тоже вскакивая. — Дима, очнись! Это не отчетность, это долговая книга! Твоя мать считает, что мы ей должны целое состояние! Она не помогала нам, она давала нам в долг, только забыла об этом предупредить!
— Не смей так говорить о моей матери! — рявкнул Дима. — Она нас из такой ямы вытащила с этой ипотекой! Да, у нее сложный характер, но она никогда бы…
— Никогда бы что? — перебила Алина. — Не стала бы нами манипулировать? Не стала бы использовать деньги, чтобы нас контролировать? Дима, открой глаза! Вспомни все ее «подарочки», после которых мы чувствовали себя виноватыми. Вспомни все ее поучения! Это все было частью плана!
Они стояли друг напротив друга посреди маленькой кухни, и между ними росла пропасть. Алина видела в его глазах обиду и слепую сыновью любовь, которая мешала ему принять ужасную правду.
— Я не хочу в это верить, — проговорил он уже тише, садясь обратно на стул. — Это какая-то ошибка. Абсурд.
— Это не абсурд, — Алина села напротив, ее голос дрожал. — Это правда. И что мы будем делать?
Дима молчал, уставившись в одну точку. Он был растерян и подавлен. Стена, которую он выстроил вокруг образа своей «святой» матери, дала трещину, и он отчаянно пытался удержать ее от полного обрушения.
— Мы просто вернем ей эту тетрадь и сделаем вид, что ничего не видели, — наконец сказал он. — Я поговорю с ней. Попрошу больше так не делать.
Алина посмотрела на него с отчаянием.
— Ты не понимаешь. Уже поздно. Она знает, что тетрадь у нас. Она знает, что мы все знаем. Теперь она точно придет за долгом.
— Ничего она не придет, — упрямо мотнул головой Дима. — Я все улажу. Просто… не говори пока ничего. Дай мне время.
Алина кивнула, но сердце ее сжалось от дурного предчувствия. Она поняла, что в этой битве она пока одна. Дима еще не был готов сражаться против собственной матери. Он выбрал молчание, надеясь, что буря пройдет стороной. Но Алина знала — ураган уже на пороге их дома. И цена их молчания может оказаться непомерно высокой.
***
Прошла неделя. Неделя тяжелого, гнетущего молчания. Дима так и не поговорил с матерью. Он делал вид, что ничего не произошло, но стал раздражительным и замкнутым. Алина чувствовала, как напряжение нарастает с каждым днем. Тамара Ивановна не звонила, и эта тишина была страшнее любого крика.
Развязка наступила в субботу вечером. Раздался резкий звонок в дверь. Алина знала, кто это. На пороге стояла Тамара Ивановна. Она не была одна. С ней была ее младшая сестра, тетя Вера, женщина с таким же жестким взглядом и поджатыми губами. Группа поддержки.
— Мы пришли поговорить, — без предисловий заявила свекровь, проходя в квартиру.
Дима вышел в коридор, бледный как полотно.
— Мам, здравствуй. Тетя Вера…
— Некогда мне тут здороваться, — отрезала Тамара Ивановна, останавливаясь посреди гостиной. — Верните мою вещь.
Алина молча вышла из кухни и протянула ей черную тетрадь. Свекровь выхватила ее, прижала к груди, как сокровище.
— Так, значит, читали, — констатировала она, и в ее голосе зазвенел металл. — Любопытные какие. В чужие вещи заглядывать.
— Мама, мы не… — начал было Дима, но она его оборвала.
— Молчи! Я не с тобой говорю. С ней, — она ткнула пальцем в Алину. — Ну что, невестка, посчитала, во сколько тебе моя доброта обошлась? Понравилась сумма?
— Тамара Ивановна, это не доброта, — тихо, но твердо сказала Алина. — Это шантаж.
Тетя Вера ахнула, а лицо свекрови исказилось от ярости.
— Шантаж?! Ах ты, змея, которую я пригрела на груди! Я вам жизнь спасала, из нищеты вытаскивала, а это, оказывается, шантаж!
— Если бы вы хотели помочь, вы бы не вели эту тетрадь, — не отступала Алина. — Вы бы не записывали каждую буханку хлеба.
— А как же мне еще? — вскричала Тамара Ивановна. — Чтобы вы потом сказали, что ничего не брали? Чтобы сели мне на шею и ножки свесили? Нет, голубушка, я женщина ученая. Каждая копейка счет любит. И теперь пришло время платить по счетам.
Она сделала паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Я тут подумала. Раз вы такие неблагодарные, раз моя помощь вам не нужна, то верните мне все. До копейки. Два миллиона.
Дима пошатнулся.
— Мама, ты в своем уме? Где мы возьмем такие деньги?
— А это уже не моя забота! — отрезала она. — Продавайте машину, берите кредит, просите у ее родителей, — она с презрением посмотрела на Алину. — Хотя что с них взять, с голытьбы.
— Мы не сможем собрать такую сумму, — прошептала Алина.
— Ну, раз не можете… — свекровь хищно улыбнулась, — то есть другой вариант. Я же не изверг, я все понимаю. Вы переписываете на меня долю Алины в этой квартире. В счет долга. И продолжаете жить здесь, но уже на моих условиях. Будете делать все, что я скажу. И ты, — она снова вперила взгляд в Алину, — будешь ходить по струнке. И благодарить за каждый кусок хлеба.
Она говорила это спокойно, почти буднично, и от этого ее слова звучали еще страшнее.
— А если не согласитесь… — продолжала она, — то я не поленюсь. Обзвоню всю родню. Вашу и нашу. Расскажу, как мой сын-подкаблучник и его алчная жена вытянули из больной матери-пенсионерки два миллиона, а теперь отказываются возвращать. Расскажу, какие вы неблагодарные твари. Посмотрим, как вам после этого будут в глаза смотреть.
Она выдержала паузу. В комнате повисла звенящая тишина.
— Я даю вам на раздумье месяц. Ровно через месяц я жду либо деньги, либо документы на квартиру. Решайте.
С этими словами она развернулась и, сопровождаемая тенью тети Веры, вышла из квартиры. Дверь захлопнулась, отрезая путь к отступлению. Алина и Дима остались одни посреди комнаты, раздавленные тяжестью ультиматума. Ловушка захлопнулась.
***
Первые несколько дней после ультиматума прошли в густом, как кисель, отчаянии. Дима был сломлен. Он ходил по квартире тенью, не ел, почти не разговаривал. Предательство матери, такое циничное и жестокое, подкосило его. Он то впадал в апатию, то взрывался неконтролируемым гневом.
— Она не могла так поступить! Не могла! — кричал он, ударяя кулаком по стене. — Это все ты! Ты ее спровоцировала! Если бы ты не полезла в эту тетрадь, ничего бы не было!
— Я спровоцировала? — голос Алины срывался от обиды. — То есть, по-твоему, мы должны были и дальше жить в этой лжи, пока она не решила бы, что пора выставить нам счет? Дима, она бы все равно это сделала, рано или поздно!
Они ссорились до хрипоты, до слез, до полного изнеможения. Обвиняли друг друга, жалели себя, но потом, оставшись в тишине, понимали, что враг у них один. И он был за стенами их квартиры.
Однажды ночью Алина, не в силах уснуть, села на кухне и начала просто писать на листке бумаги все возможные варианты.
-
Продать машину. Старенький «Логан» Димы. В лучшем случае — 400 тысяч. Капля в море.
-
Занять у друзей. У кого? Все их друзья были такими же молодыми ипотечниками. Суммы, которые они могли бы одолжить, были смехотворными.
-
Попросить у моих родителей. Алина с горечью зачеркнула этот пункт. Ее родители жили в маленьком городке, от зарплаты до зарплаты. Просить у них помощи было равносильно тому, чтобы обобрать их до нитки.
-
Переписать долю. Алина смотрела на эти слова, и ее охватывал ледяной ужас. Это означало сдаться. Превратиться в рабов. Позволить Тамаре Ивановне разрушить их семью окончательно. Нет. Никогда.
-
Кредит.
Слово «кредит» висело, как дамоклов меч. Еще один кредит поверх ипотеки. Это кабала на долгие годы. Но это была кабала, выбранная ими самими. Это был шанс купить свободу.
Утром она показала список Диме. Он долго смотрел на последний пункт.
— Мы не потянем, — сказал он глухо. — Ипотека, плюс еще один кредит… Нам на еду не останется.
— Мы потянем, — твердо сказала Алина. В ней что-то изменилось за эти дни. Отчаяние сменилось холодной решимостью. — Я выйду на работу. Мишу — в садик. Ты возьмешь подработку. Мы будем есть картошку и макароны, но мы соберем эти деньги. Мы выкупим свою жизнь обратно.
В ее глазах была такая стальная уверенность, что Дима впервые за долгое время поднял голову и посмотрел на нее по-настоящему. Он увидел не испуганную девочку, а сильную женщину, готовую сражаться за свою семью. И ему стало стыдно за свою слабость.
— Ты права, — сказал он. — Мы справимся.
С этого дня их жизнь превратилась в сумасшедший марафон. Алина, бухгалтер по образованию, нашла удаленную работу на полставки. Дима, инженер, по вечерам и выходным начал «таксовать» на их стареньком «Логане». Они спали по четыре-пять часов в сутки. Экономили на всем. Забыли, что такое кино, кафе или новая одежда.
Это было невероятно тяжело. Они уставали, срывались друг на друга, но теперь в их ссорах не было отчаяния. Была усталость, но была и общая цель, которая сплотила их, как никогда раньше. Они стали командой.
Они подали заявки в несколько банков. Получали отказы. С их ипотечной нагрузкой и скромными официальными доходами они были не самыми желанными клиентами. Но в конце концов один из банков одобрил им потребительский кредит. Не всю сумму, но большую часть — полтора миллиона. Остальные 500 тысяч они наскребли, продав машину и заняв небольшие суммы у нескольких самых близких друзей, честно объяснив ситуацию.
За два дня до истечения срока, назначенного свекровью, вся сумма была у них на руках. Два миллиона рублей. Пачки новеньких, хрустящих купюр. Они лежали на столе в их маленькой кухне, и это были самые тяжелые и самые дорогие деньги в их жизни.
***
В назначенный день, в субботу, ровно в шесть часов вечера, Алина и Дима стояли перед дверью квартиры Тамары Ивановны. Дима держал в руках тяжелый спортивный рюкзак. Алина крепко сжимала его руку. Ее ладонь была ледяной, но внутри все горело от решимости.
Дверь открыла свекровь. Увидев их на пороге, она победно улыбнулась.
— А, голубчики, явились. Ну что, надумали? Документы на квартиру принесли?
— Мы пришли поговорить, — ровным голосом сказал Дима.
— Заходите, — она пропустила их в комнату, где уже сидела на диване тетя Вера. Свидетельница триумфа.
— Ну, я слушаю, — сказала Тамара Ивановна, садясь в кресло напротив них, как королева на трон.
Дима молча поставил рюкзак на пол, расстегнул его и начал выкладывать на журнальный столик пачки денег. Одну за другой. Ровными столбиками. Пятитысячные купюры. Десять пачек. Двадцать. Тридцать. Сорок.
В комнате повисла оглушительная тишина. Было слышно только, как шуршат купюры. Улыбка сползла с лица Тамары Ивановны. Она смотрела на растущую гору денег с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось недоверие, смешанное с шоком. Тетя Вера застыла с открытым ртом.
Когда последняя пачка легла на стол, Дима отступил на шаг.
— Здесь два миллиона, — сказал он спокойно и отчетливо. — До копейки. Можете пересчитать.
Тамара Ивановна смотрела то на деньги, то на сына, то на Алину. Она не могла произнести ни слова. Этот сценарий она точно не просчитывала. Она была уверена, что они придут униженными, раздавленными, готовыми на все. А они пришли с деньгами.
— Как… откуда? — наконец выдавила она.
— Это уже не ваше дело, — твердо ответила Алина. — Вы хотели получить свой долг. Вот он. Мы вам больше ничего не должны.
Она впервые в жизни смотрела на свекровь не со страхом или подобострастием, а прямо и открыто. И видела перед собой не всесильную хозяйку их жизней, а растерянную, алчную старуху, чей план с треском провалился.
— Спасибо вам за помощь, Тамара Ивановна, — продолжил Дима, и в его голосе прозвучал лед. — Мы ее очень ценим. Но больше мы в ней не нуждаемся. Никогда.
Лицо свекрови начало наливаться багровой краской. Шок сменился яростью.
— Да как вы смеете! — закричала она, вскакивая. — Вы… вы… Я же мать! Я тебе жизнь дала!
— Жизнь мне дали, это правда, — кивнул Дима. — А потом тридцать лет пытались ее контролировать. Хватит. С сегодняшнего дня мы живем своей жизнью. Сами.
— Да вы без меня пропадете! Сгниете в своей ипотеке! — визжала она, брызгая слюной.
— Возможно, — пожала плечами Алина. — Но это будет наша жизнь. И наши ошибки. А теперь нам пора. Прощайте.
Она взяла Диму под руку, и они, не оборачиваясь, пошли к выходу. В спину им неслись проклятия и угрозы.
— Я всем расскажу! Я вас опозорю! Вы еще приползете ко мне на коленях!
Но они уже не слушали. Они открыли дверь и шагнули на лестничную площадку. За спиной с грохотом захлопнулась дверь, отрезая их от прошлого. Они стояли несколько секунд в тишине, прислушиваясь к своим ощущениям. А потом посмотрели друг на друга и впервые за много недель — улыбнулись.
***
Выйдя из подъезда свекрови, они не поехали домой. Они просто пошли пешком по вечернему городу. Холодный октябрьский ветер трепал волосы, но им было тепло. Они шли, крепко держась за руки, и молчали. Слова были не нужны.
Они дошли до набережной. Город сиял тысячами огней, отражаясь в темной воде.
— Все, — выдохнул Дима. — Все закончилось.
— Нет, — улыбнулась Алина. — Все только начинается.
Он обнял ее крепко-крепко.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что я был таким слепым идиотом. Что не верил тебе.
— Я не держу зла, — ответила она. — Это была твоя мама. Я понимаю, как тебе было тяжело.
— Она мне больше не мама, — сказал он глухо. — Мать так не поступает.
В его голосе было столько боли, что Алина прижалась к нему еще сильнее. Она знала, что рана в его душе будет заживать еще очень долго. Он потерял мать, но в то же время обрел себя.
Через несколько дней, как и ожидалось, начались звонки. Звонили тетки, дядья, двоюродные братья. Тамара Ивановна выполнила свою угрозу — она обзвонила всю родню, представив свою версию событий. Версию о неблагодарных детях, которые выманили у больной матери последние сбережения и вышвырнули ее из своей жизни.
Некоторые верили ей и обрушивали на Диму и Алину потоки упреков. С ними они просто перестали общаться. Но, к их удивлению, были и те, кто усомнился. Двоюродная сестра Димы, Катя, позвонила и сказала: «Я знаю Тамару Ивановну. Она всегда любила все контролировать. Расскажите, как было на самом деле».
И они рассказывали. Спокойно, без истерик, просто излагали факты. И многие им верили. Оказалось, что они были не единственными, кто страдал от манипуляций «заботливой» родственницы.
Жизнь стала другой. Невероятно трудной финансово. Они жили в режиме жесточайшей экономии. Но они никогда не чувствовали себя такими счастливыми. Из их жизни ушел постоянный страх, унижение и чувство вины. Они дышали полной грудью.
Им больше не нужно было отчитываться за каждую покупку. Они могли купить себе пиццу в пятницу вечером, не боясь, что завтра им за это предъявят счет. Они могли спорить о том, какие обои поклеить в детской, и это был их спор, их решение. Они стали хозяевами своей маленькой квартиры и своей жизни.
Однажды, спустя полгода, Дима пришел домой с огромным букетом цветов и тортом.
— Что за праздник? — удивилась Алина.
— Мы сегодня закрыли первый платеж по «кредиту свободы», — улыбнулся он. — Осталось еще пятьдесят девять. Но мы справимся.
Они сидели на своей маленькой кухне, пили чай с тортом и смеялись. Они смотрели друг на друга и понимали, что прошли через ад, но вышли из него другими людьми. Сильными. Едиными. Свободными.
Они заплатили за свою свободу очень высокую цену. Два миллиона рублей. Но, глядя в любимые глаза напротив, Алина знала — оно того стоило. Каждая копейка.
