Игорь сказал это в машине. Буднично — как сообщают, что заедут за хлебом.
— Квартиру запишу на маму.
Я не поняла сразу. Обернулась. Он смотрел на дорогу, прищурившись от солнца.
— Что ты сказал?
— На маму оформлю. Она давала мне денег, помнишь? Теперь хочет квартиру на себя. Так проще — не надо возвращать долг.
Проще.
Я молчала. Смотрела, как мелькают дома. В сумке лежала Викина медицинская карта — я с утра возила её на прививку, потом на кружок, забрала из школы. Игорь даже не спросил, как прошёл день. Он вообще не спрашивал. Жил так, будто всё само собой происходит: чистые рубашки, ужин, дочь при делах.
— Лен, ты что молчишь?
— Думаю.
— О чём думать? Всё логично же.
Логично.
Мы приехали смотреть квартиру. Три комнаты, светлая, ремонт свежий. Игорь ходил по комнатам, кивал, что-то мерил шагами. Я стояла у окна и смотрела вниз. Думала: он сейчас купит эту квартиру. На деньги от бабушкиной. И запишет на мать. А я буду жить здесь как… гостья.
— Нравится? — спросил он.
— Да.
— Тогда берём. Завтра позвоню, договоримся.
В машине обратно он был доволен. Рассказывал, как расставит мебель, где будет Викина комната. Я слушала и понимала: для него я — часть интерьера. Удобная. Привычная. Но не обязательная.
Дома я долго стояла на кухне. Смотрела на холодильник — магниты с моря, Викина пятёрка, мой список покупок его почерком. Десять лет этих списков. Десять лет этой жизни.
Вспомнила, как восемь лет назад у него провалился бизнес. Я работала на двух работах. Он лежал на диване и говорил, что всё кончено. Я говорила: «Справимся». Справились.
А теперь он покупает квартиру на маму.
Я достала телефон. Написала подруге Марине, с которой не виделась три года:
«Можем встретиться? Срочно».
На следующий день позвонила свекровь. Попросила зайти — «обсудить квартиру».
Я пришла. Она встретила меня в домашнем костюме, с укладкой — всегда при параде. Посадила за стол, поставила печенье.
— Игорь сказал тебе про квартиру?
— Сказал.
— И ты понимаешь, почему так надо?
— Нет. Не понимаю.
Она чуть нахмурилась.
— Леночка, ну ты же взрослая женщина. Я вложила в его бизнес всё, что было. Теперь хочу гарантии. Квартира на моё имя — это справедливо.
— А я? — спросила я тихо. — Я десять лет в эту семью вкладывала. Где мои гарантии?
Она усмехнулась. Вот это усмешка — я её запомню навсегда.
— Милая, ты же жена. Это твой долг. А я — мать. Это другое.
Я встала.
— Спасибо за разъяснение.
— Ты же не будешь устраивать сцены? — В её голосе прозвучало предупреждение.
— Нет, — сказала я. — Не буду.
Я ушла. И на лестнице поняла: всё. Хватит.
Вечером встретилась с Мариной. Рассказала всё. Она слушала, не перебивая. Потом сказала:
— Уходи. Прямо сейчас. Завтра.
— Марин…
— Лена, ты для них прислуга. Удобная. Бесплатная. Они тебя не видят. Уходи, пока не поздно.
— А Вика?
— Бери с собой. Она должна видеть, что мама себя уважает.
Марина дала мне телефон юриста. Я записала. Но главное — она сказала:
— Живи у меня. Сколько надо.
Я выдохнула. Впервые за неделю — по-настоящему.
Три дня я собирала документы. Тихо, по вечерам. Складывала вещи — только самое нужное. Игорь ничего не замечал. Приходил, спрашивал:
— Где рубашка?
— В шкафу.
— Ужин готов?
— Да.
Он даже не смотрел на меня. Однажды вечером я не выдержала:
— Игорь, посмотри на меня.
Он оторвался от телефона. Удивлённо:
— Что случилось?
— Скажи, ты меня вообще видишь?
— О чём ты?
— Ни о чём, — сказала я. — Забудь.
Он пожал плечами. Вернулся к экрану.
А я села на край дивана и поняла: он не изменится. Никогда. Потому что для него так нормально.
В субботу утром, когда Игорь уехал, я позвонила Марине. Она приехала через полчаса. Мы погрузили сумки. Вика сидела сзади, тихая, с рюкзаком на коленях.
Я закрыла дверь. Постояла. Положила ключи в карман.
— Поехали.
Игорю написала только вечером:
«Мы с Викой уехали. Не звони».
Он позвонил через минуту. Я сбросила. Написал:
«Ты что творишь? Вернись домой немедленно!»
Я выключила звук.
Три дня он названивал, писал. Сообщения менялись: от «Давай поговорим» до «Ты ведёшь себя как ребёнок». На четвёртый день приехал к Марине. Она вышла к нему. Я смотрела из окна — он размахивал руками, она качала головой. Потом развернулась и ушла.
Поднявшись, Марина сказала:
— Он требует, чтобы ты вернулась. Говорит, ты устраиваешь истерику из-за ерунды.
— Из-за ерунды.
— Да. И что готов «обсудить вопрос с квартирой». Как милость.
Я усмехнулась. Даже сейчас он не понимал.
Через неделю я подала на развод. Вышла из здания суда — был ветер, холодно. Я стояла на ступеньках и думала: черта проведена.
Игорь узнал через два дня. Позвонил вечером. Голос ледяной:
— Ты подала на развод? Серьёзно?
— Да.
— Из-за какой-то квартиры?! Лена, ты в своём уме?
— Не из-за квартиры.
— А из-за чего тогда? Я тебя бил? Пил? Изменял? Ну была одна история, но мы же решили всё!
— Ты меня не видишь, Игорь.
— Что за бред?
— Десять лет ты ни разу не спросил, чего хочу я. Ты решал. За себя, за маму, за всех. А я должна была кивать.
Пауза. Долгая.
— Ты сошла с ума. Я всегда с тобой советовался!
— Нет. Ты говорил мне, что решил. Это разные вещи.
— Приезжай, поговорим нормально.
— Нет.
— То есть всё? Развод? Ты правда это хочешь?
— Да.
Я положила трубку. Руки дрожали — но от облегчения.
Через три дня позвонила свекровь. Голос сладкий, но твёрдый:
— Леночка, что это такое? Игорь весь на нервах. Вика страдает. Ты же умная женщина.
— Поэтому и ухожу.
— Из-за формальности? Квартира же семейная, просто на мне оформлена! Для порядка!
— Для вашего порядка.
— Не будь эгоисткой! Мы же семья!
— Нет, — сказала я. — Семья — это когда спрашивают. А не ставят перед фактом.
Она помолчала. Потом голос стал жёстче:
— Пожалеешь!. Игорь найдёт другую. Нормальную. Которая не истерит по пустякам.
— Желаю ей удачи.
Я отключилась. Села на диван. Марина принесла два стакана воды.
— Она?
— Она.
— Что сказала?
— Что я пожалею.
— А ты?
— Уже нет.
Игорь купил квартиру через месяц. Вика проговорилась — он позвонил ей, сказал, что въезжает с бабушкой. «Временно, — объяснил. — Пока освоюсь».
— Там большая комната для меня, — сказала Вика тихо.
— Это хорошо, милая.
— Мам, а ты точно не вернёшься?
Я обняла её.
— Точно.
— Он плохой?
— Нет. Просто мы с ним разные. И вместе было неправильно.
Она прижалась ко мне. Я гладила её по спине и думала: она поймёт. Когда-нибудь.
Развод оформили через два месяца. Игорь пришёл в суд мрачный, с тёмными кругами под глазами. Мы сидели на разных скамейках. Он несколько раз смотрел в мою сторону, но молчал.
Когда судья спросила о претензиях, я сказала:
— Нет.
Игорь удивлённо посмотрел на меня. Ждал скандала. Но я просто хотела закрыть эту главу.
Мы расписались. Вышли в коридор. Он окликнул меня:
— Лена.
Я остановилась.
— Я не думал, что ты и правда уйдёшь.
— Знаю.
— Если бы я знал… может, было бы иначе.
Я посмотрела на него — на человека, с которым прожила десять лет. И поняла: нет. Он бы не изменился.
— Может быть, — сказала я. — Уже неважно.
Я пошла к выходу. Он не последовал.
Через месяц Вика вернулась от отца странная. Молчаливая. Я спросила:
— Как там?
— Нормально. Только бабушка командует всем. Куда мебель ставить, когда приходить, что готовить. Папа злился.
— Злился?
— Угу. Сказал ей, что это его квартира. А она показала бумаги и говорит: нет, моя. Он ничего не ответил. Ушёл на балкон.
Вика посмотрела на меня внимательно.
— А ещё она сказала, что мы с тобой можем приходить в гости. Но жить там не будем. Потому что это её квартира, и она решает.
— Понятно.
— Мам, а ты знала, что так будет?
Я погладила её по волосам.
— Нет. Но я знала, что нам нужно быть там, где нас уважают.
Она крепко обняла меня.
Мы сняли маленькую квартиру на окраине. Две комнаты, старый дом, но окна в парк. Обустраивались медленно — покупали мебель, вешали шторы. Однажды Вика сказала:
— Знаешь, мне нравится, как мы живём.
— Правда?
— Тихо. Спокойно. Никто не хлопает дверями, не кричит.
Я вспомнила: Игорь постоянно хлопал дверями. Когда злился, когда спешил. А я привыкла.
— Мне тоже нравится.
Прошёл год. Я устроилась на новую работу. Вика пошла в новую школу, нашла подруг. Мы научились жить вдвоём — легко, без напряжения.
Игорь звонил Вике редко. Забирал на выходные ещё реже. То дела, то мать плохо себя чувствует. Вика не жаловалась, но я видела — ей не хватало отца. Того, которого она придумала.
Однажды она вернулась от него и сказала:
— Он хочет съехать от бабушки.
— Да?
— Угу. Говорит, хочет снять своё жильё. А она ответила, что он не может — у него долги перед ней. И если съедет, она не будет помогать.
Вика помолчала.
— Он потом долго сидел молча. Я спросила, что случилось. Он сказал: «Устал просто, дочка».
Мне не было жалко Игоря. Он сделал выбор. И живёт с последствиями.
Через полтора года после развода он написал мне. Поздно вечером:
«Лена, я понял. Прости».
Я смотрела на экран. Перечитала.
Понял. Прости.
Два слова. Которые ничего не меняли. Которые пришли слишком поздно.
Я не ответила. Просто поставила телефон на зарядку и выключила экран.
Налила воды. Посмотрела в окно — качались деревья, горели фонари.
Я больше ничего ему не должна.
Прошло почти два года. Вика выросла — выше меня, стала серьёзнее. С отцом видится редко.
Он всё ещё живёт с матерью — Вика говорит, они почти не разговаривают. Сосуществуют.
Я не думаю о нём. Не злюсь, не жалею. Просто живу — с дочерью, в нашей квартире, где пахнет кофе по утрам и Викиными учебниками.
Иногда она спрашивает:
— Мам, а ты не хочешь снова замуж?
— Не знаю, милая. Может, когда-нибудь.
— А тебе не одиноко?
Я смотрю на неё — на умные глаза, на то, как она заплетает косу перед зеркалом. И понимаю: нет.
— Нет. Со мной же ты.
Она обнимает меня крепко.
А я думаю: я сделала правильно. Ушла. Не стала терпеть. Не стала быть невидимой.
Это самое важное, чему я могу её научить.
