Вера две недели провела в санатории — первый нормальный отдых за годы. Вернулась домой и не поверила глазам: в коридоре три мусорных мешка с её вещами, а из комнаты выходит бывший муж Глеб с новой женой Ликой.
Оказалось, пока Вера отдыхала, Глеб специально расписался с Ликой и заселил её в квартиру. Три года после развода они не могли поделить жильё — Глеб требовал продать и разъехаться, Вера отказывалась, потому что на её половину денег не купишь ничего нормального для неё и пятнадцатилетнего сына Максима.
Глеб решил действовать назло — выжить бывшую из квартиры, заставить согласиться на продажу. Вера поняла, что это месть, и ушла жить к подруге Тамаре.
Первую неделю Вера жила у Тамары. Днём ходила на работу, вечером возвращалась. Глеб звонил.
— Ну что, одумалась?
— Нет.
— Продавай квартиру. Получишь деньги, съедешь. Будет всем хорошо.
— Не продам.
— Тогда приезжай, забирай вещи. Лика уже всё по шкафам разложила. Твои шмотки в мешках мешают.
Вера молча сбрасывала звонок.
На второй неделе решила — надо забрать вещи. Хотя бы одежду, документы.
Позвонила Глебу:
— Когда вас не будет дома?
— А зачем ждать? Мы постоянно тут.
— Не хочу вас видеть.
— Ну тогда не знаю. Приезжай когда хочешь. Дверь откроем.
Вера приехала вечером. Поднялась на четвёртый этаж, позвонила.
Открыла Лика. Вид усталый, глаза красные, припухшие. Видно, плакала.
— Здравствуйте. Проходите.
Вера зашла. Мешки стояли на том же месте в коридоре.
— Я вещи заберу.
— Да, конечно. Глеб на кухне.
Вера начала перебирать мешки. Доставать одежду, складывать в большую сумку, которую принесла с собой.
С кухни доносились голоса. Глеб говорил громко, раздражённо. Лика тихо, всхлипывая.
— …опять ревёшь? От чего?
— Просто устала, Глеб.
— От чего устала? Дома сидишь целыми днями.
— Твоя мама приходила опять.
— Ну и что?
— Она говорила, что я деньги на ветер трачу. Что йогурты дорогие покупаю, когда можно кефир. Что стиральный порошок беру импортный — зачем переплачивать? Что из-за меня ты в долги влез — я, видите ли, слишком много хочу.
— Мама у меня такая. Привыкай. да и задумалась бы, а не сопли разводила.
— Глеб, я не могу так. Она каждый день приходит. И требует поклонения, потому что её сын мне крышу над головой дал. Каждый день придирается. А ты молчишь, не защищаешь.
— Лик, ну хватит уже ныть. Ты должна уважать.
Всхлип. Громкий, надрывный.
Потом топот — Лика выбежала из кухни, прошла мимо Веры, не глядя. Скрылась в комнате. Хлопнула дверью.
Глеб вышел следом. Увидел Веру, остановился:
— А, ты. Шмотки забираешь?
— Да.
— Ну забирай быстрее. Мешки тут место занимают.
Вера молча продолжала складывать вещи. Глеб постоял, посмотрел, вернулся на кухню.
Из комнаты доносился тихий плач. Лика рыдала, не сдерживаясь.
Вера собрала две большие сумки. Тяжёлые, еле подняла.
Вышла из квартиры, не попрощавшись.
На лестнице остановилась, перевела дыхание.
Лика плакала. Свекровь её доставала. Глеб не защищал.
Вера усмехнулась. Нина Фёдоровна — та ещё штучка. Своего сына обожала до безумия, а невесток терпеть не могла. Веру тоже доставала когда-то — придиралась ко всему. Говорила, что готовит она неправильно, что дом содержит плохо, что сына вместо мужа балует.
Глеб тогда тоже молчал. Говорил — не бери в голову, она у меня такая.
А теперь Лика то же самое переживает.
Вера дотащила сумки до дома Тамары. Поднялась, рухнула на раскладушку.
— Ну как? — спросила Тамара.
— Нормально. Вещи забрала.
— А они?
— Живут. Ругаются. Лика плачет — свекровь её доедает.
Тамара хмыкнула:
— Нина Фёдоровна в деле?
— Ага. Каждый день приходит, пилит.
— Скоро Лика сбежит.
— Ой не знаю. Посмотрим.
Прошёл месяц. Вера нашла комнату в коммуналке. Десять тысяч в месяц. Убитая, соседи загульные, но хоть крыша.
Переехала. Привезла свои вещи. Обустроилась как могла.
Глеб больше не звонил. Вера тоже. Молчали оба.
Максим вернулся из деревни в конце июля. Загорелый, весёлый. Вера встретила его на вокзале, обняла.
— Мам, а чего мы не домой едем?
— Потом объясню.
Привезла сына в коммуналку. Объяснила ситуацию — как могла, без подробностей.
Максим слушал, хмурился:
— Папа совсем уже того?
— Не ругайся.
— Ну а что? Он же реально…
— Знаю. Потерпим пока. Разберёмся.
Они жили вдвоём в комнате. Тесно, неудобно. Соседи шумели по ночам. Но держались.
Однажды вечером позвонила Нина Фёдоровна.
— Верочка, ты?
— Я. Здравствуйте.
— Здравствуй, доченька. Слушай, ты не знаешь, что у Глебушки произошло?
— Нет. А что?
— Да Лика его бросила. Позавчера. Вещи собрала и ушла.
Вера села на кровать, зажав телефон между ухом и плечом.
— Как бросила?
— Ну вот так. Я к нему вчера прихожу, смотрю — один сидит. Хмурый весь, злой. Говорю — где Лика? А он — ушла, говорит. Не выдержала.
— Чего не выдержала?
— Да меня, наверное, — вздохнула Нина Фёдоровна. — Я ей, конечно, говорила всякое. Что Глебушку моего от меня уводит. Ну я же правду говорила!
— Понятно.
— Вот. А она обиделась. Собралась и ушла. Даже на развод подала. Говорит, не могу больше жить в этой квартире, не могу терпеть свекровь.
Вера молчала. Внутри поднималась волна облегчения, смешанного с злорадством.
— И знаешь, что я ему сказала? — продолжала Нина Фёдоровна. — Говорю — Глеб, ты же мужик. А с женщинами справиться не можешь. Слабак какой-то. Неумеха. Ни Веру не удержал, ни эту Лику. Стыдно мне за тебя, сынок.
— И что он?
— Молчит. Дуется. Ходит мрачный, злой.
— Ясно.
— Я тебе позвонила, подумала — может, вы помиритесь теперь? Сойдётесь обратно? А?
— Нет, Нина Фёдоровна. Не помиримся.
— Ну жалко. Я за него переживаю. Совсем один остался.
— Сами виноваты.
— Как это мы виноваты?
— А так. Вы Лику выжили своими придирками. Вот она и ушла.
— Да я же правду говорила!
— Нина Фёдоровна, мне некогда. До свидания.
Вера отключилась.
Села на кровати, уставившись в стену.
Лика ушла. Месяц не выдержала жизни с Глебом и его матерью.
Свекровь приходила каждый день. Придиралась, пилила, доставала. Глеб молчал, не защищал. Лика терпела-терпела — и сбежала.
Вера усмехнулась. Первый раз за месяц.
Глеб хотел ей насолить. Женился на Лике, заселил её в квартиру. Вещи Веры в мешки засунул. Думал — выживу бывшую, заставлю продать.
А получилось — сам ещё и остался один. Жена сбежала. Мать считает его недомужиком.
Вера взяла телефон, написала Глебу:
«Слышала, Лика ушла. Ну что, будешь третью искать? Или всё-таки договоримся по-человечески?»
Ответа не было час. Потом пришло:
«Отстань.»
Вера улыбнулась.
Он проиграл. Свою же игру.
Ещё через неделю Глеб позвонил сам. Голос усталый, почти жалобный:
— Слушай, Вера. Давай поговорим нормально.
— О чём?
— О квартире. Ну пожалуйста. Давай уже продадим её. Поделим деньги, разъедемся. Я устал от всего этого.
Вера молчала. Слушала.
— Ты три года меня уговаривал. Я отказывалась. Что изменилось?
— Всё изменилось! — он почти кричал. — Я понял, что ты не сдашься! Я пытался по-разному, ничего не работает! Вера, ну послушай. Ты же в коммуналке живёшь! В комнате убитой! С пьющими соседями! Максим там учиться нормально не может!
— И что?
— Ты получишь деньги, купишь себе нормальное жильё! Однушку хотя бы! Своё! А я тоже наконец закрою этот вопрос!
— Глеб, ты три года меня заставлял продавать. Я не хотела. Сейчас тоже не хочу.
— Вера, ну пожалуйста! — в голосе отчаяние. — Я даже доплачу тебе! Слышишь? Сверху накину! Сто тысяч! Двести! Только согласись! Мне эта квартира как кость в горле! Не могу больше там находиться! Мать каждый день приходит, теперь меня пилит! Говорит, что я неудачник! Что ни одну бабу удержать не могу! Она Лику из дома этого выжила — мне нужно купить квартиру! Мне нужно жить отдельно от нее! Вера, прошу тебя!
Вера молчала. Слушала, как он дышит в трубку. Слышала отчаяние. Услышала то, чего ждала три года — он сломался.
— Ты готов доплатить?
— Да! Что угодно! Только чтобы уже закрыть этот проклятый вопрос! Продадим, поделим — я тебе двести тысяч сверху дам! Нет, триста! Только согласись!
Вера подумала. Максим живёт в коммуналке. Соседи гуляют по ночам, орут. Мальчику скоро экзамены, учиться невозможно. Денег от продажи хватит на очень маленькую однушку. Свою.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Согласна. Но не на твоих условиях. На моих.
— Каких?! Я же сказал, доплачу!
— Шестьдесят процентов мне, сорок тебе.
Пауза. Долгая. Вера слышала, как Глеб дышит, сопит.
— Ты… ты серьёзно?
— Абсолютно. Ты три года пытался меня выжить. Женился на Лике назло. Вещи мои в мешки засунул. Издевался надо мной. Думал, я сломаюсь, соглашусь продать на твоих условиях. Не вышло. Теперь мои условия. Шестьдесят на сорок.
— Вера, это нечестно! По закону половина на половину!
— По закону я могу подать на раздел и потребовать компенсацию за моральный ущерб. За то, что ты меня незаконно выселил. Заселил туда постороннего человека. Суд учтёт всё это. Могу и больше шестидесяти отсудить через суд. Тем более я с ребенком. Но я не жадная. Предлагаю шестьдесят на сорок. Сейчас. Сразу. Без долгих судов. Думай.
Тишина. Очень долгая. Вера слышала, как Глеб тяжело дышит.
— Сколько времени на раздумья?
— До завтра. Утра. До десяти. Потом иду к адвокату, подаю на раздел через суд. Там вообще непонятно, сколько времени уйдёт и что ты в итоге получишь. Может, вообще меньше сорока.
Глеб молчал. Потом, с трудом, процедил:
— Ладно. Шестьдесят-сорок. Только быстрее оформим всё.
— Быстро не получится. Через суд оформлять придётся — ты же не согласишься добровольно мне больше отдать по документам. Месяца три минимум.
— Три месяца?!
— Ага. Твои проблемы, Глеб. Сам виноват. Надо было не козни строить, а по-человечески договариваться.
Отключилась.
Максим сидел за столом, делал уроки. Поднял голову:
— Это папа?
— Да.
— Что хотел?
— Умолял продать квартиру. Согласилась.
Максим отложил ручку:
— Серьёзно? А ты же не хотела.
— Не хотела. Но теперь хочу. Он согласился на мои условия. Получу больше половины. Купим себе нормальное жильё.
— Сколько больше?
— Шестьдесят процентов вместо пятидесяти.
Максим присвистнул:
— Круто. Он согласился?
— Ещё как. Умолял. Даже готов был доплачивать сверху, лишь бы я согласилась продавать.
— А почему ты отказалась от доплаты?
Вера усмехнулась:
— Потому что шестьдесят процентов от продажи — это больше, чем пятьдесят плюс его триста тысяч доплаты. Я посчитала.
Максим кивнул, улыбнулся:
— Умная моя мама.
— Стараюсь.
Она села у окна. Смотрела на улицу, на вечерние огни города.
Глеб сломался. Полностью. Умолял, упрашивал, готов был доплачивать.
И теперь он сам пришёл на коленях. Просить.
А она согласилась. Но на своих условиях.
Шестьдесят процентов. За всё, что он ей устроил. За мешки с вещами. За унижение. За месяц в коммуналке.
Справедливо.
На следующее утро в девять Глеб позвонил снова:
— Я подумал. Согласен. Шестьдесят-сорок. Когда начинаем оформлять?
— Сегодня иду к адвокату. Подам документы на раздел. Потом ждём суд.
Глеб выдохнул тяжело:
— Ладно. Только давай без задержек. Мне уже всё надоело.
— Мне тоже.
Отключились.
Вера пошла к адвокату в тот же день.
— Понятно. Раздел имущества с требованием компенсации морального вреда. Основание — незаконное выселение из жилого помещения, в котором вы зарегистрированы, и заселение постороннего лица. Это даёт вам право требовать больше половины.
— Сколько реально получить?
— Шестьдесят процентов — вполне реально. Суд учтёт обстоятельства. Бывший муж действовал недобросовестно, пытался вас выжить.
— Хорошо. Подавайте.
Адвокат подготовила документы. Вера подписала. Через неделю дело ушло в суд.
Суд назначили через два месяца. Декабрь. Холодно, снег.
Вера пришла с адвокатом. Глеб — со своим. Сидели в коридоре, ждали вызова. Не разговаривали.
Глеб выглядел плохо. Осунулся, постарел. Волосы седые на висках, под глазами мешки.
Вера смотрела на него и чувствовала — жалости нет.
Вызвали. Зашли в зал. Судья — женщина лет пятидесяти, строгое лицо.
Адвокат Веры изложил требования: раздел долей при продаже в пропорции шестьдесят на сорок в пользу истца. Основание — самоуправство ответчика, незаконное лишение доступа к жилому помещению, моральный ущерб.
Судья посмотрела на Глеба:
— Ответчик, вы признаёте исковые требования?
Глеб кивнул, не поднимая головы:
— Признаю. Согласен на шестьдесят-сорок.
Адвокат его сидел молча. Видимо, Глеб заранее предупредил — не оспаривать.
Судья записала, посмотрела на документы:
— Исковые требования признаны ответчиком полностью. В таком случае суд выносит решение без удаления на совещание.
Она зачитала:
— Исковые требования удовлетворить в полном объёме. Определить доли при продаже квартиры следующим образом: истцу — шестьдесят процентов, ответчику — сорок процентов. Взыскать с ответчика судебные расходы истца в размере пятидесяти тысяч рублей. Решение вступает в силу немедленно.
Глеб сидел, глядя в пол. Не шевелился.
Вера встала. Вышла из зала. Спокойная.
Всё кончено.
Квартиру продавать начали в январе. Риелтор оценил в четыре миллиона триста тысяч. Покупатель нашёлся быстро.
Сделку провели в феврале. Деньги разделили по решению суда.
Вера получила два миллиона пятьсот восемьдесят тысяч. Глеб — миллион семьсот двадцать.
Он забрал деньги, не глядя на Веру. Вышел из нотариальной конторы, хлопнув дверью.
Вера стояла с выпиской в руках. Смотрела на цифры.
Два миллиона пятьсот восемьдесят тысяч.
Свои. Заработанные терпением и упрямством.
Она нашла однушку за два миллиона. Небольшая, тридцать два метра, но светлая. С ремонтом. Своя.
Купили в марте. Переехали с Максимом сразу.
Сын помогал разбирать коробки, расставлять мебель. Устал, сел на подоконник:
— Мам, а тут правда классно. Вид нормальный. И тихо.
— Да, — кивнула Вера. — Тихо.
Она стояла посреди комнаты. Оглядывала стены, потолок, окно.
Своё. Впервые за много месяцев — своё.
Без Глеба. Без его злости, козней, мести.
Он хотел её сломать. Выжить. Заставить продать на его условиях.
Не вышло.
А в итоге сам пришёл на коленях. Умолял. Упрашивал. Готов был доплачивать.
И согласился на её условия.
Вера села на диван. Посмотрела на сына, который возился с коробками.
Свекровь добила Глеба окончательно. Он остался один. С матерью, которая его презирала.
Куда он делся — Вера не знала. И знать не хотела.
Её это больше не касалось.
