— Нет, Анна, только черный. Серый — это уступка, а мы не идем на уступки, когда речь идет о репутации, — голос Ирины Дмитриевны, твердый и не допускающий возражений, прозвучал в стерильном пространстве бутика элитной мебели. Она уверенным жестом указала на массивный кожаный диван, занимавший центральное место в зале. — Он будет безупречно смотреться в вашей гостиной. Подчеркивать положение.
Максим молча стоял поодаль, чувствуя себя лишним на этом показе чужого вкуса. Он видел ценник, прикрепленный к дивану, и цифры казались ему нелепой шуткой. За эти деньги можно было купить хорошую машину. Его машину.
— Мам, он, конечно, впечатляет, но может, рассмотрим что-то более удобное? — Анна, как всегда, попыталась найти обходной путь, чтобы не вступать в прямой конфликт. — Черная кожа… Мы же думаем о… ну, о будущем…
— В будущем вы наймете клининговую службу, которая будет поддерживать чистоту, — отрезала Ирина Дмитриевна, даже не поворачивая головы. Она уже разговаривала с менеджером, обсуждая условия доставки. — Не будете же вы сами мыть полы в трехкомнатных апартаментах? Не говорите ерунды.
Максим стиснул зубы. «Ваша гостиная», «ваши апартаменты». С тех пор как теща объявила о своем свадебном подарке — той самой трешке в престижном жилом комплексе, — он не слышал от нее местоимений «вы» или «ваше». Все подавалось через призму ее личного проекта: «Я подобрала вам плитку для санузла», «Я уже договорилась с архитектором», «Мы установим здесь немецкую кухню». Молодоженов в этом уравнении, казалось, не существовало. Были лишь исполнители ее воли.
— Мне кажется, такой диван слишком массивен, — все же решился вставить слово Максим. — Он займет все свободное пространство. Может, рассмотрим угловую модель, из текстиля?
Ирина Дмитриевна медленно обернулась и окинула зятя взглядом, каким смотрят на неразумного ребенка. — Максим, дорогой, угловые диваны из текстиля — это для типовых квартир. Вы теперь — семья иного уровня. Моя дочь не будет существовать в атмосфере студенческого быта. Я полагала, ты это осознаешь.
Она произнесла это без злобы, с ледяным снисхождением, которое ранило сильнее открытой агрессии. Анна бросила на мужа виноватый взгляд, мол, «прости, потерпи». И он терпел. Ради нее. Он любил Анну и был признателен теще за поддержку, но с каждым днем эта признательность все больше напоминала тяжелый, удушающий долг.
После мебельного салона они направились в квартиру. Там уже кипела работа — бригада, нанятая Ириной Дмитриевной, заканчивала отделку. Теща ходила по комнатам, как командующий по завоеванной территории, отдавая короткие, четкие распоряжения.
— Так, эту стену оставляем под художественную роспись. Здесь будет детская. Анна, я уже записала тебя к ведущему репродуктологу города, на следующей неделе начнете наблюдение. С этим вопросом медлить нельзя, время работает против нас.
Максим замер на пороге будущей детской. Они с Анной даже не обсуждали это серьезно, планируя пожить несколько лет для себя. А тут, оказывается, все уже предрешено. И врач, и сроки, и комната. Его мнение снова никого не интересовало. Он почувствовал, как внутри поднимается глухое раздражение, холодное и тяжелое, как свинец.
Вечером, когда они наконец остались одни в своей съемной квартире, Анна обняла его.
— Максим, не сердись на маму. Она просто желает нам всего самого лучшего.
— Лучшего по ее разумению, Аня, — тихо ответил он. — Она не оставляет нам даже возможности выбрать самостоятельно. Создается впечатление, что это ее квартира, а мы в ней лишь временные обитатели.
Разговор не клеился. Анна была измотана, а Максим чувствовал себя загнанным в угол. Кульминация наступила на следующий день. Ирина Дмитриевна позвонила ему в офис.
— Максим, добрый день. Не отвлекаю? У меня для тебя новость. Я пообщалась со старым партнером, у него крупная девелоперская компания. Он готов принять тебя руководителем отдела логистики. Доход втрое превышает твой нынешний.
Максим молчал в трубку, не веря своим ушам.
— Ты же понимаешь, что зять Ирины Дмитриевны не может работать рядовым специалистом в какой-то фирме. Это не соответствует статусу. Так что настраивайся. Собеседование формальное, я все устроила. В пятницу, в одиннадцать утра. Жду тебя затем на ланч, обсудим детали.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Максим сидел, уставившись в монитор. Он любил свою работу, свой коллектив, свои задачи. А теперь ему предлагали стать марионеткой в чужой корпорации, просто чтобы соответствовать вымышленному статусу. В этот момент он ясно осознал, что квартира была не подарком. Это был аванс за покупку их с Анной жизней. И золотая уздечка, накинутая ему на шею, начала неумолимо затягиваться.
Предложение о работе пришло по электронной почте в разгар рабочего дня. Оно лежало в его ящике, как яркий, чужеродный объект среди серой рутины писем и задач. Максим перечитал его несколько раз, и с каждым прочтением слова на экране, казалось, начинали вибрировать, наполняясь почти осязаемой энергией. Возглавить новый IT-направление в быстрорастущей компании. В другом городе. Полная самостоятельность, карт-бланш на формирование команды, проект с чистого листа под его личное руководство. Это была не просто работа. Это был шанс. Шанс создать что-то свое, настоящее, без оглядки на чужие ожидания и «положение в обществе».
Весь оставшийся день он двигался как в тумане, автоматически отвечая на звонки и выполняя поручения. Но внутри у него все гудело. Это была свобода. Осязаемая, реальная возможность вырвать себя и Анну из липкой паутины опеки Ирины Дмитриевны, которая с каждым днем все туже опутывала их существование.
Вечером он рассказал все Анне. Он не стал начинать с того, что это бегство. Он говорил о возможностях, о проекте, о новом городе. Он видел, как ее глаза загораются тем же огнем, что горел в нем. Она видела не трудности, а приключение.
— Максим, это же фантастика! — она вскочила с дивана и обняла его. — Свое направление! Ты же всегда хотел этого! Мы уедем, снимем сначала небольшую квартиру, потом оформим ипотеку… Купим ту забавную красную кофемолку, которую видели. Все будет так, как мы сами решим!
В ее голосе звучал неподдельный восторг. В этот момент Максим понял, что она чувствует то же удушье, что и он, просто боится себе в этом признаться, разрываясь между любовью к нему и дочерней привязанностью. Их общая радость была такой сильной и чистой, что на какое-то время им показалось, будто все уже решено и никаких преград не существует. Они сидели до глубокой ночи, строя планы, смеясь, и впервые за последние месяцы дышали полной грудью.
Решение сообщить новость Ирине Дмитриевне созрело само собой. Они решили сделать это вместе, по телефону. Попытаться объяснить все спокойно и по-взрослому. Наивные.
Анна набрала номер.
— Мам, привет. У нас важные новости, — начала она бодрым, но слегка напряженным голосом.
— Какие еще новости? Вы передумали насчет росписи? Я уже внесла предоплату, — раздался в трубке деловой тон Ирины Дмитриевны.
— Нет, мам, дело не в этом. Максиму поступило блестящее предложение по работе. Руководящая позиция, очень перспективный проект.
— Ну наконец-то, — в голосе тещи послышалось удовлетворение. — Я же говорила, что его таланты оценят, когда он окажется в достойном окружении. Это в корпорации у Аркадия Петровича?
— Нет, мам. Это в другой компании. И… в другом городе. Мы приняли решение переехать.
На том конце провода на несколько секунд воцарилась пустота. Не тишина, а именно вакуум, в котором, казалось, застыли все звуки.
— Ты сейчас шутишь, я надеюсь, — ледяным тоном произнесла Ирина Дмитриевна. Это был уже не вопрос, а констатация.
— Мам, это огромная возможность для Максима, для нас…
— Ни о каком переезде речи быть не может, — оборвала ее мать. Голос ее стал твердым, как сталь. — Вы никуда не уедете. Или ты забыла про апартаменты? Я дарю их вам, чтобы вы жили здесь, в достойных условиях, а не для того, чтобы вы скитались по каким-то захолустьям. Чтобы мои внуки появились на свет и выросли в столице.
— Но это наша жизнь…
— Ваша жизнь неразрывно связана со мной. Я не позволю этому выскочке утащить тебя на край света и разрушить все, что я для вас создаю. Разговор окончен. В субботу жду вас на ужин. У меня. Мы это обсудим.
Короткие гудки. Анна медленно опустила телефон. Радостное возбуждение, которое наполняло их маленькую гостиную всего минуту назад, испарилось без следа. Вместо него остался холодный, липкий страх. Она смотрела на Максима, и в ее взгляде он увидел то, чего боялся больше всего — сомнение. Она уже не была так уверена в их решении. Предстоящий ужин не сулил ничего хорошего. Это была не просьба приехать в гости. Это был вызов на ковер. И Максим понимал, что в субботу ему предстоит бой не только за свою карьеру и свободу, но и за свою жену.
Дом Ирины Дмитриевны встретил их холодной, безупречной роскошью. Здесь не было ни одной случайной детали, ни одной пылинки на глянцевых поверхностях. Все, от тяжелых портьер до столового фарфора, свидетельствовало о статусе и полном контроле хозяйки над своим пространством. Ужин был сервирован в просторной столовой, и стол, накрытый на троих, выглядел абсурдно пустым и церемонным.
Ирина Дмитриевна вела себя так, будто никакого тревожного звонка не было. Она с улыбкой налила в бокалы дорогое вино и начала непринужденную беседу о последних тенденциях в мире финансов. Она говорила о слияниях холдингов, о колебаниях рынка, о своих планах на инвестиции. Максим молча ел, чувствуя, как пища становится комом в горле. Анна сидела напряженная, как струна, лишь изредка вставляя ничего не значащие «да» и «разумеется». Это была тактика. Теща демонстрировала им, насколько ничтожны и незначительны их проблемы на фоне ее грандиозных дел.
— Кстати, общалась сегодня с ректором академии, той самой, что рядом с вашим домом, — как бы между прочим заметила Ирина Дмитриевна, разрезая кусок трюфеля. — Прекрасное учебное заведение. Я уже договорилась, что моих внуков туда зачислят без вступительных испытаний, когда придет время. Нужно планировать наперед.
Это был выстрел. Точный и выверенный. Она не спрашивала, она констатировала. Она выстраивала их жизнь на десятилетия вперед, игнорируя тот факт, что они собираются уехать.
— Ирина Дмитриевна, мы приехали обсудить иной вопрос, — ровным голосом сказал Максим, откладывая нож. — О моем предложении по работе.
Теща подняла на него глаза. Взгляд был холодным и изучающим, как у биолога, разглядывающего препарат.
— Я полагала, мы уже исчерпали эту тему. Никакой работы в другом городе не предвидится. Это не подлежит обсуждению.
— Это не вам решать, — Максим почувствовал, как внутри него лопнула последняя нить терпения. — Это наша с Аней жизнь, и мы будем проживать ее там, где считаем нужным.
— Ваша жизнь? — в голосе Ирины Дмитриевны появились стальные нотки. — Твоя жизнь, Максим, до встречи с моей дочерью ограничивалась съемной однушкой и скромным заработком. Я предоставляю вам старт, о котором ты не мог и мечтать. Я даю вам апартаменты, положение, перспективы. А ты в ответ пытаешься увлечь Анну в какую-то глушь, движимый своими местечковыми амбициями.
— Мама, прекрати, — тихо проговорила Анна, но ее голос потонул в нарастающем напряжении.
— Нет, пусть выслушает! — Ирина Дмитриевна перевела весь свой гнев на зятя. — Ты просто неблагодарный. Ты получил все на блюдечке с голубой каемочкой и возомнил, что теперь можешь предъявлять права. Думал, я позволю тебе распоряжаться моей дочерью и моими ресурсами? Этот вопрос закрыт. Окончательно. А ты, Анна, я надеюсь, одумаешься и разъяснишь своему мужу его настоящую роль.
Это было последней каплей. Максим медленно поднялся из-за стола. Он не кричал. Его голос был на удивление спокойным, но от этого спокойствия по коже пробежали мурашки. Он посмотрел прямо в глаза своей теще, и в его взгляде она не увидела ни страха, ни почтения. Только холодную, твердую решимость.
— Что ж, мамуля, забирайте свои апартаменты вместе со своими предписаниями! Мы лучше в съемной поживем, чем с таким ярмом на шее!
Прошел год. Их новая жизнь пахла свежесваренным кофе и запахом краски от недавно собранного книжного шкафа. Квартира была небольшой, взятой в ипотеку, которую они выплачивали с первой же зарплаты Максима. В ней не было дизайнерской мебели и художественных росписей. Вместо этого — простой стеллаж из магазина, заставленный книгами, старый, но уютный плед на диване и та самая забавная красная кофемолка, гудящая на кухне. Солнечные лучи падали на потертый паркет, и в этой простой, незамысловатой обстановке было больше настоящего дома, чем во всех холодных залах, которые им проектировала Ирина Дмитриевна.
Максим вошел на кухню и обнял Анну со спины, положив руки на ее большой, уже хорошо заметный живот. Она повернула голову и улыбнулась ему. В ее взгляде не было ни тени сомнения или сожаления. За этот год она расцвела, сбросив с себя невидимый груз дочернего долга. Они были командой. Они были семьей.
Резкий, требовательный звонок в дверь прорезал утреннюю тишину, как нож. Они переглянулись. Гостей они не ждали. Максим пошел открывать.
На пороге стояла Ирина Дмитриевна. Она не изменилась — тот же безупречный костюм, холодная укладка, оценивающий взгляд. Она приехала без предупреждения, очевидно, рассчитывая застать их врасплох. Ее глаза скользнули по Максиму и устремились вглубь квартиры. Она ожидала увидеть нищету, уныние, раскаяние. Подтверждение своей правоты.
— Я так и думала, — произнесла она, проходя внутрь без приглашения. Ее голос был полон ледяного презрения. Она обвела взглядом их скромное жилище, и на ее лице отразилось брезгливое удовлетворение. — Лачуга. Я предлагала вам дворец, а вы выбрали эту лачугу.
— Здравствуйте, Ирина Дмитриевна, — спокойно сказал Максим, закрывая за ней дверь. — Мы вас не ждали.
Она проигнорировала его. Ее внимание переключилось на вышедшую из кухни Анну. При виде живота дочери ее лицо исказилось. Это была не радость будущей бабушки. Это была ярость от окончательной потери контроля. Ребенок был последним, неоспоримым доказательством того, что их новая жизнь — это не временный каприз, а свершившийся факт.
— И ты решила рожать в таких условиях? В этой норе? — выплюнула она, указывая на их маленькую гостиную. — Ты хоть осознаешь, на что ты обрекаешь моего внука? На существование без всяких перспектив, рядом с этим… неудачником.
— Мама, у нас все прекрасно, — твердо ответила Анна, подходя к Максиму и беря его за руку. — Мы счастливы.
— Счастливы? — Ирина Дмитриевна рассмеялась. Смех был коротким и злым. — Не смей меня смешить. Посмотри, во что он тебя превратил. В обывательницу в ипотечной кабале. Я сулила тебе вселенную, а ты выбрала это болото. Но ничего, еще не поздно все исправить. Собирай вещи. Мы уезжаем.
Она шагнула к Анне, намереваясь схватить ее за руку, чтобы силой увести за собой. Ее лицо было перекошено от гнева и осознания собственного бессилия. Она видела перед собой не взрослую женщину, а свою собственность, которую нужно было вернуть на место.
В этот момент Максим двинулся. Без крика, без слов, без единого лишнего движения. Он просто шагнул вперед, оказавшись между женой и ее матерью. Он не оттолкнул тещу. Он мягко, но с силой стали, взял ее под локоть и за плечо. Ирина Дмитриевна на секунду опешила от такой наглости. Она попыталась вырваться, но хватка была железной.
Он молча развернул ее и повел к выходу. Это не было похоже на выдворение. Это было похоже на то, как убирают с доски проигравшую фигуру. Неотвратимо и окончательно. Она что-то шипела ему в спину, какие-то угрозы, проклятия, но он не слушал. Он открыл входную дверь, выставил ее на лестничную клетку и посмотрел на неё. В его глазах не было ни злости, ни ненависти. Только холодная, абсолютная пустота.
Затем он просто закрыл дверь. Щелчок замка прозвучал в тишине квартиры оглушительно громко. Это был звук обрывающейся цепи. Последний звук их прошлой жизни. Больше они никогда не виделись.
