Звонок в дверь, рука дрогнула, и кремовая линия смазалась, оставив на белоснежной глазури некрасивую полосу. Вытерла руки и пошла открывать, чувствуя тревогу. На пороге стояла вся семья мужа: свекровь, свёкор и между ними, в старом инвалидном кресле, — его очень слабая бабушка, худенькая, с усталым взглядом. А за ними — Кирилл, мой муж.
— Ну, встречай, невестка, — скомандовала свекровь, не разуваясь, проходя на кухню, чтобы попить водички. — Только на время, Настя, пока ей не станет лучше.
— Что случилось?
— Старость случилась! Мы же не чужие люди, чтоб родную мать в приют сдавать. Ты же понимаешь, это было бы неправильно.
Произнесла это с нажимом, сразу вешая на меня ответственность, если я посмею возразить. Свёкор, стоявший у порога улыбнулся и кивнул.
Посмотрела на Кирилла. Он суетился, помогая вкатить кресло в узкий коридор, и всё так же не смотрел на меня.
— Кир, мы же не говорили об этом…
— Насть, ну ты понимаешь, это же мама… Бабушка… Надо помочь.
— В гостиную? — спросила,, глядя, как они катят кресло в сторону моей единственной комнаты, служившей и мастерской, и местом отдыха.
— Куда ж еще? — подтвердила свекровь, уже осматриваясь хозяйским взглядом. — У окна поставим, ей свет нужен.
Они всё решили без меня. Мой дом, моё личное пространство, моя мастерская — всё это перестало существовать в одну секунду.
— Настя какая-то нервная стала, — они пили мой чай, пока я ухаживала за их пожилой матерью
Вместо привычного гула миксера или тихой музыки, которую включала для вдохновения, теперь был сиплый кашель из гостиной. Шарканье тапок свекрови, которая ходила по квартире, словно проверяющая, и бубнеж телевизора.
Кирилл, приходя с работы, тут же включал его на полную громкость, чтобы отгородиться от давящей реальности. Я попала в круговорот бесконечного труда, утром, до того как приступить к тортам, помогала бабушке с утренними процедурами.
Однажды в коридоре я столкнулась с Кириллом, увидел предметы ухода у меня в руках и поспешно юркнул в комнату, делая вид, что ему срочно позвонили.
Днём я с ложечки кормила бабушку, в этот момент на кухню обязательно заходила свекровь.
— Что ты ей даешь эту жижу? Ей еда посытнее нужна, для сил!
Не предлагала помочь, а обесценивала мой труд, заглушая собственную совесть. Свёкор, заходивший следом, всегда поддакивал:
— Правильно мать говорит, надо проще к жизни относиться.
Я помогала беспомощной пожилой женщине, это был тяжёлый физический и моральный труд, делала это одна. А они в это время сидели на кухне, пили чай и обсуждали, что Настя какая-то нервная стала.
Последней каплей стала ситуация с моей работой, позвонила постоянная клиентка, которая заказывала у меня торты на все семейные праздники.
— Настенька, извините, но мы, наверное, в этот раз у других закажем. У вас последние два торта… они с каким-то странным привкусом были…
Повесила трубку, моё творчество было испорчено. Сидела на кухне, смотрела на свои руки в муке, и впервые за всё это время почувствовала, как по щекам потекли слёзы.
Свекровь увидела беспорядок на кухне и упрекнула: — Надо лучше стараться! Я сняла фартук и тихо сказала: — Я вам не прислуга. Ухаживайте сами
Накануне я почти не спала, был очень важный заказ — свадебный торт, трёхъярусный. Мой шанс доказать себе, что ещё могу создавать красоту, а не только заниматься тяжёлым уходом.
Ночью бабушка спала беспокойно, звала кого-то, несколько раз вставала, чтобы помочь ей, принести воды, к утру я была выжата как лимон.
Утром приехали свёкор со свекровью свежие, отдохнувшие, выспавшиеся. Вошли, и свекровь тут же сморщила нос, увидели хаос, царивший на кухне: остатки бессонной ночи, горы посуды, рассыпанную муку — и восприняли это не как следы тяжёлого труда, а как мою некомпетентность.
— Что-то ты, Настя, совсем расслабилась, надо лучше стараться.
Сказала это именно в тот момент, когда я, с трясущимися от усталости руками, пыталась нанести на нижний ярус торта тончайший узор из крема.
Кирилл стоял рядом, видел мои тёмные круги под глазами, гору грязного белья в ванной, мою усталость, но молчал. Это молчание стало последней каплей.
Я выключила миксер. Внезапная тишина заставила всех вздрогнуть, даже кашель из гостиной на мгновение прекратился, все уставились на меня.
— Я вам не прислуга, а за своей бабушкой ухаживайте сами.
Повисла тишина.
— Ты что себе позволяешь?! — первой опомнилась свекровь. — Мы же тебе по-хорошему, добра желаем!
— Вот и хорошо, теперь покажите мне, как надо.
— Вы же её дочь. Покажите мне, как правильно, — и я молча протянула свекрови бельё, которое нужно было поменять
Они начали стыдить меня хором.
— Да как ты смеешь! — кричала свекровь. — Неблагодарная! Мы тебе мать родную доверили!
— Мы тебе добра желаем, а ты… — тут же подхватил свёкр.
— Настя, ну перестань, не устраивай сцен, — попытался вмешаться Кирилл.
Не отвечала, молча развернулась и пошла из кухни. Вошла в гостиную, бабушке снова требовалась помощь. Молча, привычным движением сняла с кровати простынь, которую нужно было немедленно менять.
Вернулась на кухню, они всё ещё говорили, но, увидев меня с этой ношей, осеклись.
Подошла к свекрови, которая громче всех говорила о долге, и молча протянула ей эту простынь.
— Вы же ее дочь, — сказала я тихо, но с ледяным спокойствием в голосе. — Вы лучше знаете, как надо. Покажите мне, как правильно.
Свекровь отшатнулась от меня, на её лице отразилось отвращение.
— Ты… ты в своём уме! Убери это!
Свёкор отвернулся к стене, делая вид, что рассматривает узор на обоях. Кирилл побледнел, смотрел на простынь в моих руках, и я видела, как до него наконец-то доходит вся глубина той реальности, в которую они меня погрузили.
Их святой долг, забота о матери вдруг перестали быть красивыми словами.
— Фу… да убери же! — почти взвизгнула свекровь.
— А я так каждый день, три раза, иногда четыре.
Свёкор кашлянул и дёрнул сына за рукав.
— Поехали, Кирилл, тут… говорить не о чем.
Они уходили не глядя на меня. Хлопнула входная дверь.
Я осталась стоять посреди кухни, всё ещё держа в руках это молчаливое доказательство их лицемерия. Потом молча пошла в ванную и, не снимая перчаток, засунула простынь в стиральную машину.
— Я не знал, что тебе так тяжело. Прости. Муж тащил матрас к мусорке, а я мыла дом с хлоркой
Когда дверь за ними захлопнулась, я осталась стоять посреди кухни, не чувствовала ни триумфа, ни облегчения, только пустоту.
Подошла к свадебному торту, на котором так и застыла смазанная полоса от моей дрогнувшей руки. Посмотрела на него, потом взяла и, не колеблясь, выбросила в мусорное ведро. Кирилл вернулся поздно, когда уже стемнело, вошёл тихо. Попытался начать с какой-то мелочи, спросил, есть ли ужин, молча поставила перед ним тарелку с гречкой.
— Они решили, пансионат нашли с хорошим уходом.
Говорил так, будто это было их взвешенное решение, а не поспешное бегство.
— Пусть платят, их мать.
Он вздрогнул от холода в моём голосе.
— Ты сегодня… жёстко с ними.
— А по-другому они не понимают.
Долго сидел, ковыряя вилкой в тарелке, потом встал, подошёл ко мне сзади, нерешительно положил руки на плечи.
— Прости… я не знал, что тебе так тяжело.
— Теперь знаешь.
Я не приняла его извинений, просто констатировала факт. Постоял ещё немного и ушёл в комнату.
На следующий день распахнула настежь все окна, впуская в квартиру холодный воздух, который выдувал застоявшиеся запахи.
— Кирилл, помоги мне.
Мы вдвоём вытащили из гостиной старый матрас, мыла полы с хлоркой. Вечером, когда квартира была вымыта до блеска и пахла свежестью, зашла на кухню. Достала из шкафчика муку, яйца, сахар и маленькую бутылочку с ванильным экстрактом.
Кирилл вошёл на кухню, увидел, что я делаю, и молча поставил рядом со мной чашку свежезаваренного чая. Включила миксер и рабочий гул наполнил мой дом.
Я снова была в нём хозяйкой, не помощницей по уходу, не прислугой, а кондитером. И в этой новой, звенящей тишине снова рождалась красота.
