Ключи со связкой детских фотографий упали на паркет с металлическим звоном. Галина Петровна смотрела на Лену сверху вниз, как на попрошайку.
— Собирай своих сопляков и катись отсюда! — повторила свекровь, сжимая связку в руке. — Хватит на шее у меня сидеть.
— Галина Петровна, но вы сами говорили — квартира для Сергея…
— Для Сергея! А его больше нет, — голос свекрови звенел от злости. — И чужим детям здесь не место.
Чужим. Слово ударило, как пощёчина. Восемь лет брака, двое внуков — и она чужая.
— Мам, может, не так резко? — из коридора вышла Ирина. Сорокалетняя золовка жила с родителями и избегала Лениного взгляда. — Дети маленькие…
— Не твоё дело. У неё есть родители в деревне.
За дверью детской заплакала трёхлетняя Маша. Семилетний Дима выглянул в коридор:
— Мама, а почему бабушка кричит?
Лена обняла сына, чувствуя, как внутри всё обрывается.
— Мы поедем к дедушке с бабушкой.
— А наши игрушки?
— И игрушки тоже.
Она складывала вещи, а в голове билась одна мысль: так несправедливо не бывает. Галина Петровна не сможет просто выбросить внуков и жить спокойно.
Поселок встретил февральской стужей и десятиметровой комнатой. Мать расстелила матрасы на полу, отец принёс раскладушку.
Лена устроилась техничкой в школу за копейки. Вечерами смотрела страницы свекрови — словно ковыряла незаживающую рану.
Через год Ирина вышла замуж за предпринимателя. Роскошная свадьба, дорогой ресторан, счастливая Галина Петровна в новом костюме.
— Зачем ты себя мучаешь? — спрашивала мать.
— Хочу знать, как устроились.
Через полгода золовка объявила о беременности двойней. Лена захлопнула телефон и вышла подышать морозным воздухом.
Годы ползли медленно. Лена перебралась в район, сняла однокомнатную, работала в аптеке. Личная жизнь не складывалась — кому нужна женщина с двумя детьми?
А на экране множились фотографии чужого счастья. Близнецы в дорогих платьях, поездки в Грецию, новые машины, ремонты. Галина Петровна учила внучек лепить пельмени — точно так же, как когда-то учила Диму и Машу.
— Мам, а почему бабушка нас не навещает? — спросила восьмилетняя Маша.
— У неё теперь другие внучки.
— А мы ей больше не внуки?
Лена промолчала. Как объяснить ребёнку, что бабушка их выбросила, как ненужную вещь?
Прошло десять лет. Дима поступил в техникум, Маша училась в девятом. И вдруг районная газета вышла с громким заголовком: «Предпринимательница арестована за налоговые махинации».
На фотографии — Ирина в наручниках.
— Мам, это тётя Ира! — Маша заглянула через плечо.
Лена перечитывала статью. Ирина с мужем пять лет скрывали доходы, всё имущество арестовано — включая квартиры родителей.
Странное чувство облегчения накрыло её. Наконец-то.
Страница Галины Петровны замолчала. Последнее фото — месячной давности, внучки в дорогих нарядах. Больше обновлений не было.
— Значит, есть справедливость, — прошептала Лена.
Звонок раздался через две недели. Незнакомый номер.
— Лена? Это… Галина Петровна.
Голос дрожал. Двенадцать лет Лена его не слышала.
— Слушаю.
— Можем встретиться? Поговорить нужно.
— О чём?
— О детях. О внуках. У нас… катастрофа.
Пауза затянулась. Лена наслаждалась моментом.
— Где встретимся?
— Где скажешь. Мы… мы сейчас без жилья.
Кафе на вокзале. Галина Петровна в дешёвой куртке сидела согнувшись. Рядом постаревший свёкор. От прежнего величия не осталось следа.
— Ирину посадили, — начала свекровь надломленным голосом. — Всё арестовали — квартиры, счета, машины.
— И что вы от меня хотите?
— Лена, я знаю, мы поступили жестоко. Но внучки остались одни — муж Ирины подал на развод, детей забрала опека.
Лена молчала, наблюдая, как женщина, выгнавшая её с детьми, теперь просит помощи.
— Нам некуда идти, — продолжала Галина Петровна. — Можем пожить у тебя? Мы поможем по хозяйству, с детьми…
Свёкор впервые заговорил:
— Леночка, мы виноваты. Очень виноваты. Но мы старые, больные…
— А тогда вы об этом думали? — голос Лены стал ледяным. — Когда выгоняли нас в февральскую стужу?
— Вы помните свои слова, Галина Петровна?
Свекровь кивнула, по щекам текли слёзы.
— Помню. «Собирай сопляков и катись».
Лена встала из-за столика.
— Вот и катитесь. Отсюда.
— Лена…
— Двенадцать лет назад у вас было три квартиры. У меня — двое детей и десять метров в родительском доме. Но это была моя проблема, помните?
— Мы же родственники…
— Родственники? — Лена наклонилась к столу. — Тогда вы назвали нас чужой кровью. Ничего не изменилось.
— Лена, но близнецы…
— А мои дети разве не ваши внуки? Дима — копия отца, Маша его улыбку унаследовала. Но вас это не остановило.
Она достала телефон, показала фотографию.
— Видите? Дима на выпускном. Сам на костюм заработал. А это Маша с олимпиады — в университет поступать будет. Выросли без ваших денег, без вашей любви.
Галина Петровна плакала открыто:
— Что теперь будет с внучками?
— А что было с моими детьми, когда вы нас выгоняли? — Лена убрала телефон. — Ничего, выжили. И ваши выживут.
— Они в детдоме!
— Лучше честный детдом, чем ваша фальшивая любовь.
Лена надела куртку, но у двери обернулась:
— Знаете, что самое смешное? Я двенадцать лет ждала этого момента. Представляла, как вы приползёте просить прощения. И вот — приползли.
— Лена, пожалуйста…
— Поздно. Тогда у меня были маленькие дети, которые плакали от голода. А у вас — три квартиры и жестокое сердце. Сейчас всё наоборот.
Она шагнула к выходу, но голос свёкра остановил её:
— А внучки? Ты же их заберёшь?
Лена медленно повернулась:
— А вы моих детей забрали тогда? Защитили? Помогли?
— Мы не знали…
— Знали! Просто было плевать. Как сейчас мне плевать на вас.
— Но они же ни в чём не виноваты! — Галина Петровна встала, хватая Лену за рукав.
— И мои дети ни в чём не были виноваты, — Лена освободилась. — Но это вас не волновало.
— Лена, ради Бога…
— Какого Бога? — голос Лены стал жёстким. — Того, который двенадцать лет молчал, пока мои дети спали на полу? Или того, который позволил вам купаться в роскоши на краденые деньги?
Она посмотрела на них последний раз — двух сломленных стариков в дешёвой одежде.
— Справедливость, оказывается, существует. Просто приходит поздно.
На улице Лена достала телефон. Пальцы дрожали, когда она набирала номер органов опеки.
— Алло? Я хочу подать документы на опекунство над детьми Ирины Петровны…
— Мам, ты что делаешь? — рядом появилась Маша с Димой.
— Забираю ваших сестёр из детдома.
— А бабушка с дедушкой?
Лена посмотрела в окно кафе, где две согбенные фигуры всё ещё сидели за столиком.
— А они пусть сами о себе позаботятся. Как когда-то сказали нам.
— Мам, но где мы всех разместим? — спросил Дима. — У нас однокомнатная…
— Разместим. Как тогда разместились у дедушки. В тесноте, да не в обиде.
Маша взяла маму за руку:
— А если они придут к нам?
— Не придут. Гордость не позволит.
— А если всё-таки придут?
Лена остановилась, подумала.
— Тогда скажем то же, что они нам двенадцать лет назад: «Собирайте вещи и катитесь отсюда». Только добавим: «А внучек мы воспитаем сами. Без ваших денег, но с любовью».
Дима усмехнулся:
— Мам, а ты не боишься, что они скажут про справедливость?
— Справедливость? — Лена оглянулась на кафе. — А где была справедливость, когда нас выгоняли? Справедливость — это когда каждый получает по заслугам. Они получили.
Автобус тронулся. Лена смотрела в окно на знакомые улицы, где когда-то была счастлива с мужем. Теперь эти места принадлежали прошлому.
Впереди ждал новый дом — тесный, но честный. И четверо детей, которые будут расти в любви, а не в роскоши на краденые деньги.
— Мам, — шепнула Маша, — а ты их простишь когда-нибудь?
— Может быть, — ответила Лена. — Когда они по-настоящему поймут, что натворили. А не просто придут просить помощи.
— А если поймут?
— Тогда увидимся. За большим столом, с четырьмя внуками. Но правила теперь буду устанавливать я.
Автобус набирал скорость, увозя их к новой жизни. А где-то в кафе на вокзале два старика сидели над остывшим чаем, наконец понимая цену своей жестокости.
Справедливость иногда приходит поздно. Но она всегда приходит.
