На крыльцо с чашкой кофе вышел Сергей.
– Хорошо-то как! Воздух!
Любил этот дом, любил его как дачник, как гость – за результат. За яблоки на столе, за чистый воздух, за тишину. А я любила его изнутри, за сам процесс, приятную усталость в спине после прополки, за натруженные руки от секатора, за запах земли под ногтями.
Позже, когда я несла ему в мастерскую тарелку с оладьями, услышала его голос через приоткрытую дверь, говорил по телефону с матерью, Алевтиной Павловной. Замерла, прижимая к себе теплую тарелку.
– Покажи ей, кто в доме хозяин, сынок! Мы в твой дом переедем, жён может быть много, а мать и сестра – единственные.
Стояла не дыша.
– Мам, ну перестань, Оля хорошая…Ну какой я хозяин, мы вместе всё решаем…
– Вот именно, что вместе! А должен решать ты, мужик!
– Я поговорю с ней, конечно, поговорю…
Тихо вернулась на кухню, поставила тарелку на стол, оладьи остывали, а в ушах стучало. Вечером он попытался начать тот самый разговор, ходил вокруг да около, мялся, теребил пуговицу на рубашке.
– Оль, тут такое дело… Мама с Ларисой квартиру свою продали… Понимаешь, им помочь надо… Может, поживут у нас немного, пока не определятся?
Смотрел на меня виноватыми глазами, представляя этот переезд как акт милосердия, я долго смотрела на него, на вечное желание быть для всех хорошим.
– Хорошо, Сергей, пусть приезжают.
Обрадовался, выдохнул с облегчением, не понял, я не сдалась, просто поняла, что словами здесь ничего не решить. Противостояние будет вестись на моей территории, и по моим правилам.
Родня вошла в мой дом, как ураган, и сразу начала его «улучшать». Я позволила им хозяйничать, чтобы они почувствовали себя главными
Они приехали через неделю, не с двумя чемоданами, а будто переезжала целая ярмарка. Коробки, узлы, старый торшер с выцветшим абажуром, привезли с собой свой мир, который тут же начал вытеснять мой.
– Ну что, мы решили, – объявила Алевтина Павловна с порога, оглядывая прихожую хозяйским взглядом. – Продали квартиру, нам в пыли этой, делать нечего, тут простор, воздух, помогать будем.
Первое, что она сделала, войдя на кухню, – достала из сумки цветастую, ярко-жёлтую клеёнку и решительно застелила ею старый дубовый стол, который я только прошлой осенью долго и старательно приводила в порядок, снимая слои старого лака.
– Вот! Так-то веселее! – заявила она.
Лариса тут же включила на телефоне громкую музыку, дом наполнился чужими звуками, запахом духов, суетой.
На следующий день Алевтина Павловна вышла в сад, я как раз полола грядки с морковью, она встала надо мной, уперев руки в бока.
– Да что это такое? Картошка редкая, всё сорняками заросло, а рассаду ты зачем так густо посадила? Пропадёт же! – недолго думая, наклонилась и выдернула несколько самых крепких кустиков моих помидоров. – Вот так надо! Чтобы дышало!
Смотрела на вырванные с корнем растения, на их корешках. К горлу подступил комок.
– Мне так удобнее.
В доме хозяйничала Лариса.
– Шторы у тебя тёмные, в комнате мрак, как в подвале, – стягивая с карниза мои льняные занавески. – Их срочно поменять надо! Вот, у меня с собой были, повеселее будут.
– А это пианино зачем? Пылесборник, полкомнаты занимает, лучше бы шкаф-купе сюда поставили, современно.
Поставила на полированную крышку старого «Беккера» чашку с горячим чаем. Когда она ушла, я увидела на тёмном дереве неприятный белый круг.
Перестала с ними спорить, просто слушала, и продолжала каждый день вставать в шесть утра. Уходила в свой сад, к грядкам, к розам, к яблоням. Там, среди тишины и запаха земли, снова становилась собой. Это был способ защиты, накопить силы. Знала, что главное испытание еще впереди.
– Я тебе покажу, как надо хозяйничать! – заявила свекровь
Август наступил, это было моё время заготовок. В один из дней к воротам подкатил грузовичок и во двор выгрузили деревянные ящики с помидорами и несколько мешков с огурцами.
Вышла на летнюю кухню, вынесла огромные эмалированные тазы, начистила до блеска банки, наточила ножи, это был мой ежегодный ритуал.
– Ой, батюшки! – всплеснула руками Алевтина Павловна, увидев масштабы. – Да ты одна не справишься! Ну, белоручка, держись! Сейчас я тебе покажу, как надо по-настоящему хозяйничать! Мы же тебе помочь приехали!
Её глаза загорелись, увидела в этом свой шанс доказать своё превосходство, стать главной.
– Так, огурцы в этот таз! Чеснок сюда! Укроп туда! Лариса, бери нож, чего стоишь?!
Лариса взяла нож, её дорогой маникюр явно не был предназначен для чистки овощей. Неумело ковыряла помидор, потом громко ойкнула, чиркнув ножом по пальцу. Замотала его платком, но через полчаса, попав под струю горячего пара от кипящей кастрюли, сдалась окончательно.
– Ой, что-то мне нехорошо, пойду в дом, прилягу, и исчезла.
Алевтина Павловна осталась, пыталась командовать, давала ценные указания, критиковала каждый мой шаг. Но командовать, это не работать, через час непрерывного стояния на ногах в жаре и пару, от которого слезились глаза, её лицо побледнело, а энтузиазм иссяк.
– Ох… что-то… устала я, – прошептала она, приложив руку к груди и тяжело опускаясь на табуретку. – Всё, я лягу, а ты тут без меня ничего не перепутай.
Я помогла ей дойти до дома, уложила на диван, принесла воды. Вернулась обратно, в свою парную, пахнущую укропом и уксусом, и снова взялась за нож, банки ждали.
– Покажи ей, кто в доме хозяин! – требовала свекровь, но мой муж закричал, защищая меня от неё: — Хочешь помочь — помогай молча!
Вечером летняя кухня напоминала мастерскую после долгого рабочего дня. Горы горячих банок стояли на столешнице, на полу чесночная шелуха и капли рассола, в воздухе густой пар. Я сидела за столом, спина устала, пальцы не слушались, но я методично продолжала чистить последнюю горсть чеснока.
Вернулся Сергей с работы уставший, молча постоял на пороге, глядя на весь этот беспорядок.
– Серёж, – попросила не поднимая головы. – Почисти, пожалуйста, чеснок, руки не слушаются.
Это была не хитрость, действительно устала. Вздохнул, сел напротив, взял нож и тарелку, сидели в тишине, чистил, морщился от едкого запаха, тёр глаза. Стал не просто наблюдателем, а участником тяжёлого труда.
В этот момент в кухню, отдохнувшая вошла Алевтина Павловна. Увидела, что её сын, её «хозяин дома», сидит и выполняет женскую работу по указке невестки, стало для неё последней каплей.
– Ну что вы тут ковыряетесь? Всё не так! Огурцы наверняка мягкие будут, я видела, ты уксуса переборщила! Сколько можно повторять! В доме беспорядок, в саду сорняки, а ты всё по-своему! Ещё и сына заставила!
Сергей сжимал в руке маленький ножик, терпел минуту, две, а потом резко вскочил, с грохотом опрокинув табуретку.
– Мама! Хватит! Хочешь помочь, помогай молча! Не хочешь, иди отсюда и не мешай! Ты хоть видишь, она одна на всех нас работает?! Одна!
Тишина, наступившая после его крика оглушила, Алевтина Павловна растерянно заморгала, отшатнулась.
– Серёженька… я же… я же для тебя хотела, как лучше…
– Все, мама, хватит.
Посмотрела на него, потом на меня, в её глазах больше не было власти, только растерянность и обида, отступила к двери с поникшим видом и скрылась в доме.
– Ну, Ольга, смотри тут за сыном моим! – бросила свекровь, уезжая. Я села рядом с мужем на крыльце и поняла: я осталась хозяйкой
После того вечера дом замер. Алевтина Павловна и Лариса закрылись в своей комнате, выходя только на кухню, чтобы заварить чай. Больше не давали советов, не критиковали, не пытались ничего переставить, стали чужими в моем доме.
Атмосфера была тяжёлой, ждали, что Сергей придёт извиняться, он не шёл. Молча ел мои супы, уходил в свою мастерскую и возвращался поздно, стараясь ни с кем не сталкиваться.
Через неделю Алевтина Павловна, объявила сыну за ужином:
– Мы уезжаем, Серёженька. Решили воздух, видно, не подходит, да и Ларисе работу в городе искать надо.
Это была попытка сохранить лицо, не хотели признавать, что были неправы, просто не смогли жить в этих неподходящих условиях.
Я помогала им собирать вещи, те же самые коробки и узлы, с которыми они приехали. Молча сворачивала их цветастые халаты, упаковывала старый торшер, когда уже стояли в прихожей, я вынесла из погреба трёхлитровую банку огурцов.
– Возьмите, мама, в дороге пригодятся.
Она на мгновение растерялась, но банку взяла. Это был не упрек и не насмешка, а жест хозяйки, которая провожает гостей. У калитки, прощаясь всё-таки не выдержала, посмотрела на меня холодными глазами.
– Ну, Ольга, смотри тут… за сыном моим.
Я только кивнула, такси тронулось, постояла у ворот, пока машина не скрылась за поворотом, а потом медленно пошла обратно к дому. Дом снова наполнился своими, родными звуками.
Вечером нашла Сергея на крыльце, сидел на ступеньках и сосредоточенно что-то мастерил из дерева. Движения его были медленными, уверенными, не был больше ни «хозяином дома», ни виноватым сыном, был просто мужчиной, который делает свою мужскую работу.
Села рядом, долго молчали, глядя, как солнце садится за лесом.
– Устал?
Он отложил работу, кивнул.
– Устал, но, знаешь… дома легче дышится.
Ничего не ответила, просто положила свою руку на шершавые доски крыльца, чувствуя их тепло.
