— Замолчи, — сказала Марина. — Просто замолчи хоть на пять минут.
— Да что я такого сказал? — Алексей даже не поднял глаз от телефона. — Правда глаза колет, вот и заводишься.
Это утро было похоже на сотни других. Неприбранная кухня, липкая кружка с чаем на краю стола, крошки под локтем. В квартире пахло чем-то несвежим, смесью пыли и вчерашней жареной картошки. И вот это всё — как будто сама жизнь застряла в этом состоянии недомытости, недоделанности, когда руки всё время заняты, но результат — всегда ноль.
Марина знала: через сорок минут ей бежать на автобус, потом дежурство, потом другая подработка. И ни секунды тишины. А он — муж, мужчина, как сам себя любит величать — лежит, листает новостную ленту. Читает, будто судьба страны зависит от его пролистанного пальцем заголовка.
— Лёша, я тебя прошу: убери за собой. — Голос её дрогнул, будто она обращалась не к взрослому человеку, а к подростку.
— Потом. — И снова палец скользнул по экрану.
— Ты каждый день говоришь «потом».
— Марин, ну не начинай!
Вот здесь — в этой фразе «не начинай» — было всё. Весь их брак, все три года после его увольнения. Она начинала, а он заканчивал двумя словами. И всё.
Марина молча накинула старую куртку, взяла сумку с белым халатом. В прихожей тускло горела лампочка, под ногами валялись чужие ботинки — Алексей так и не убрал свою старую пару, протёртую до дыр, с вылезшей набок подошвой.
— Когда вернёшься? — спросил он уже безразлично.
— Поздно. — Марина не уточнила время. Поздно — это было и в жизни, и в браке, и вообще во всём.
Она вышла в подъезд, где пахло кошками и сыростью, и впервые за долгое время захотела разрыдаться прямо там, на лестничной клетке. Но знала: нельзя. Если начнёт сейчас, то потом на работе будет невозможно держаться. А там люди, больные, капельницы, чужие страдания.
Автобус качался, окна дрожали в ржавых рамах. Марина прислонилась щекой к стеклу и видела в отражении не себя, а какую-то чужую женщину: кожа землистая, глаза потухшие, волосы давно просят ножниц и краски. «Тридцать, — подумала она. — А выгляжу как сорок пять. Может, и больше».
Вспомнилась соседка по подъезду, тётя Галя. Та всё жалуется, что муж — инвалид, пенсия крошечная, а сама таскает сумки из «Пятёрочки» и всё равно ухитряется накрасить губы. «Даже тётя Галя лучше выглядит», — с горечью отметила Марина.
И тут в автобусе за её спиной начался разговор — громкий, как всегда. Молодая девушка рассказывала подруге, что её парень купил ей новое пальто и скоро собирается сделать предложение. Марина слушала, и внутри всё сжималось. «У меня муж даже резинку для волос не купил за три года. Ни разу».
Она не завидовала. Нет, это было другое чувство — как будто где-то идёт жизнь, настоящая, с подарками, поездками, планами. А у неё — эта бесконечная рутина: дом-работа-дом.
Больница встретила привычным запахом антисептика и кислого пота. Палаты переполнены, в коридоре на раскладушке дремал дед с повязкой на глазу.
— Марина Васильевна, — строго сказала заведующая. — Вы опять карточки перепутали.
Валентина Сергеевна была женщиной сухой, как палка. Никогда не улыбалась, всегда следила за порядком, будто здесь, в отделении, спасают не больных, а саму дисциплину.
— Извините, я… устала немного.
— Устала? В тридцать лет? — в её голосе сквозила насмешка.
Марина промолчала. Ей хотелось ответить, что в её «тридцать» умещается столько, что другим на две жизни хватит. Но знала: всё равно не поймёт.
После больницы — частная клиника. Там было светлее, чище, и пациенты платили деньги, а значит, улыбки были обязательны. Администратор Светлана щеголяла в яркой помаде и вечно говорила:
— Девочки, держим марку. Клиенты любят глазами.
Марина иногда думала, что работает не в медицине, а в каком-то театре. Тут главное — не вылечить, а произвести впечатление.
В одиннадцать вечера она возвращалась домой. В квартире темно. Алексей спал. Ужин из холодильника — так и не разогрет. На столе крошки, грязная тарелка. Всё как всегда.
Марина разогрела себе суп, поела стоя. Потом убрала кухню, развесила бельё. Легла после полуночи.
— Чего поздно? — спросил сквозь сон муж.
— Работа была.
— Ага. Спи.
Это была их жизнь. День за днём. Работать, убирать, терпеть упрёки.
— Что за суп? — ворчал он утром. — Вода водой.
— Я после ночной готовила…
— Ну и что? Мужика баландой кормить нельзя.
Или так:
— Пол грязный, когда мыла?
— Вчера.
— Не видно. Тряпку надо чаще полоскать.
Она отвечала: «Лёша, сам помой». Он говорил: «У меня дела. Резюме рассылаю». И после этой фразы садился играть в свои бесконечные онлайн-игры.
Вечером в субботу пошли в магазин. Марина тянула тележку, считала копейки, выбирала самое дешёвое. Алексей кидал туда печенье, шоколад, какие-то соусы.
— Лёша, это лишнее. Давай обойдёмся без сладкого.
— Мы что, нищие? Каждую копейку считаешь.
У кассы пакеты получились тяжёлые. Марина взяла два. Алексей — хлеб в отдельном кулёчке.
— Помоги, руки отваливаются.
— Хлеб помнётся. Женское дело — сумки таскать.
И они шли по улице. Марина с тяжёлыми пакетами, Алексей — с хлебом, насвистывающий что-то из фильма.
И вот — мимо прошла пара. Девушка в розовом платье, парень нёс её сумку и пакет, держал за руку. «Зайка, может, такси вызовем?» — говорил он. «Да нет, прогуляемся».
Марина глянула в витрину. Там — она, в старых джинсах, с усталым лицом. А рядом муж, который смотрит на чужую женщину.
— Красивая, — вслух сказал Алексей.
Эти два слова — как удар.
— Кто? — спросила Марина.
— Та девушка. Ухоженная. Вот как надо выглядеть.
Она молчала. Но внутри уже что-то переломилось.
— Тебе тридцать, а выглядишь на сорок, — холодно сказал муж. — Стыдно рядом идти.
Марина остановилась. Слёзы подступили к глазам.
— Что ты сказал?
— Правду. Ты замухрышка.
И в этот момент — прямо на улице, с пакетами в руках, с хлебом в его кулёчке, — Марина впервые поняла: это конец.
Марина ушла тогда с пакетами вперёд, не дожидаясь Алексея. Он догонял её, что-то говорил про «правду» и «обиду», но слова отскакивали, как дождь от асфальта. Внутри у неё уже гремел другой голос: «Хватит. Конец. Больше не могу».
Но как это — «конец»? Они же женаты. Они живут в этой квартире. Разве можно вот так взять и вычеркнуть несколько лет жизни? Можно ли вообще так просто уйти?
На следующий день в больнице случилось странное. В палату привезли мужчину лет шестидесяти. Обычный такой: серый костюм, потертая кепка. Врачи сказали, инсульт лёгкой формы. Марина делала укол, поправляла капельницу, а он вдруг заговорил:
— Девушка, а вы знаете, что глаза у вас как у моей жены в молодости?
Марина смутилась.
— Вы отдыхайте, не разговаривайте пока.
— Нет, слушайте, — настаивал он. — Жена у меня была золотая. Всю жизнь меня тащила. Я без работы ходил, а она зарабатывала. Терпела меня. Только я поздно понял, что жизнь её украл.
Марина замерла. Ей показалось, что чужой старик произнёс её собственную судьбу.
— Она умерла, — тихо сказал он. — А я сижу и думаю: зачем жил? Жену измучил, детей разогнал. Так и кончилось всё. Не повторяйте моих ошибок, девушка.
Он закрыл глаза, и Марина почувствовала, как сердце стучит где-то в горле. Всё её естество кричало: «Беги! Пока не поздно!»
Домой возвращаться не хотелось. И Марина пошла пешком — целый час по холодным улицам. Фонари тускло горели, из окон били голубые экраны телевизоров. Везде — чужая жизнь, чужие ужины, чужие разговоры.
К дому подошла уже ближе к полуночи. Алексей сидел на кухне, смотрел сериал. На столе пустые банки из-под пива.
— Где была? — спросил он.
— На работе.
— А потом?
— Потом гуляла.
— Ты чё, охренела? — голос его стал резким. — Женщина должна домой бежать, а ты по улицам шляешься!
Марина сняла куртку, молча прошла в комнату. Внутри закипала злость. «Женщина должна». «Женщина обязана». А он что-то должен? Или это право отменяется, как ненужный закон?
Через несколько дней в их подъезде появилась новая соседка. Молодая, с ребёнком лет пяти. Говорили, что муж бросил, ушёл к другой. Соседка звали Оля.
Оля была не красавица, но в ней было что-то живое: смех, открытая улыбка, волосы собраны кое-как, но глаза сияют. Сын её — Миша — вечно бегал по лестнице, путался под ногами.
Однажды Марина задержалась у подъезда с сумками, и Оля подошла:
— Давайте помогу.
И взяла тяжёлый пакет без всяких разговоров. Алексей бы никогда так не сделал.
— Спасибо, — сказала Марина.
— Да ладно, — улыбнулась Оля. — Мы же соседи.
И вдруг — словно от прикосновения этой девушки — Марина почувствовала, что есть другой мир. Где люди помогают просто так, без упрёков.
Алексей, наоборот, раздражался всё больше.
— Ты с этой своей Олькой поменьше болтай, — говорил он. — Разведёнка, с бабами такими только испортишься.
— Она не разведёнка, а брошенная.
— Какая разница? Мужика не удержала — значит, пустая.
Марина смотрела на мужа и думала: «А меня зачем держать? Чтобы унижать каждый день?»
Субботним утром Оля позвонила в дверь. В руках у неё был термос и контейнер.
— Я тут кофе заварила, пирожки испекла. Думала, вместе посидим.
Марина смутилась. Она давно уже не пила кофе «для удовольствия». Всегда — на бегу, чтобы не уснуть. А тут — просто так.
Они сидели на кухне, ели пирожки, смеялись. И Марина вдруг поймала себя на том, что расслабилась. Забыла, что рядом с ней муж.
Алексей вышел из комнаты, увидел эту сцену и скривился:
— Чего ржёте, как куры?
Марина хотела возразить, но Оля сама резко сказала:
— А вам какое дело? Пусть человек хоть немного отдохнёт!
Алексей прикусил язык. И ушёл обратно.
Марина почувствовала благодарность. Но и тревогу: за такую фразу Алексей потом обязательно будет мстить.
И правда. Вечером он начал:
— Тебе мало своих проблем, так ты ещё с чужими бабами водишься?
— Оля мне подруга.
— Подруга… Знаю я таких. Сегодня пирожки принесла, завтра тебя в кабак потянет.
Марина устало сказала:
— Лёша, перестань.
— Нет, ты скажи: зачем тебе подруги? У тебя муж есть.
Она посмотрела на него и вдруг рассмеялась. Сначала тихо, потом громко.
— Муж? — спросила она сквозь смех. — Где он? Покажи мне его. Я три года его ищу.
Алексей побледнел.
— Ты чего, совсем сдурела?
И в этот момент Марина поняла: он боится. Боится потерять привычный порядок, в котором жена кормит, стирает, терпит, а он царствует на диване.
На работе всё становилось тяжелее. Врачей не хватало, пациенты грубили, администраторша в клинике всё чаще делала замечания. И вдруг — среди всего этого — Марина поймала себя на мысли: она хочет перемен. Страшно, но хочет.
Пациент-старик с инсультом снова заговорил:
— Девушка, а вы не думали уехать?
— Куда?
— Хоть в другой город. Хоть в деревню. Только не тратьте жизнь зря.
Эти слова застряли в голове. Уехать. Начать заново.
Вечером дома Алексей снова завёлся.
— Я тут думал… Может, ты мне денег дашь? На одно дело.
— На какое?
— Друг один предложил вложиться. Бизнес.
— Какой бизнес?
— Да не твоё дело, — буркнул он. — Главное — шанс подняться.
Марина рассмеялась.
— Ты три года ни копейки не принёс, а теперь хочешь, чтобы я дала на «бизнес»?
— Вот поэтому у нас ничего нет! Потому что ты жадная!
Он кричал, она молчала. И вдруг — в дверь постучали. Это был Миша, сын Оли.
— Тётя Марина, мама просила соль одолжить.
Алексей мгновенно стих. Глянул на ребёнка и пробормотал:
— Вечно эти соседские…
Марина дала соль. Мальчик поблагодарил и убежал.
И в этой детской искренности — «спасибо» и улыбка — Марина почувствовала, как внутри разжимается узел. «Вот ради таких слов и стоит жить. А не ради его криков».
— Ты думаешь, я шутил? — спросил Алексей. Голос его был глухим, как в подвале. — Я серьёзно сказал: если ты не изменишься, я найду другую.
Марина молчала. В ней уже не было той боли, что раньше. Осталась усталость, но поверх неё — какая-то ясность, как будто пелена с глаз упала.
— Найдёшь — и что? — наконец спросила она.
— Как «что»? Жить буду нормально, как мужик!
— А сейчас как живёшь?
Он замялся, отвёл глаза.
— Да я… стараюсь…
— Стараешься? — Марина горько усмехнулась. — Ты стараешься только одно — чтобы я работала и молчала.
Алексей вскочил, начал ходить по кухне.
— Вот так всегда! Все вокруг виноваты! Работы нет, потому что кризис! Жена виновата, потому что «мало зарабатывает»! А я, значит, плохой!
Марина смотрела на него и понимала: перед ней ребёнок в теле взрослого мужчины. Большой, обидчивый, ленивый.
— Я подам на развод, — сказала она спокойно.
Алексей замер.
— Чего?
— Раз-вод. — Она специально разделила слово на слоги, чтобы дошло.
Он побледнел.
— Да ты без меня пропадёшь!
— Нет, Лёша. Это ты без меня пропадёшь.
В тот вечер он ушёл — хлопнул дверью, громко ругаясь. Вернулся только ночью, с запахом дешёвого алкоголя. Сразу завалился на диван и уснул.
А утром пришла Оля. Постучала осторожно:
— Марина, ты в порядке? Слышала, он кричал.
Марина открыла дверь и впервые за долгое время заплакала. Не от обиды даже, а от того, что рядом оказался человек, которому не всё равно.
Оля обняла её.
— Знаешь что, — сказала она. — Ты сильнее, чем думаешь.
Через неделю Марина подала заявление. Алексей в ЗАГСе не возражал, но глаза его метали искры: унижение для него было хуже смерти.
После этого он несколько раз приходил к дому, звонил, стучал в дверь. Орал под окнами:
— Марина, выйди! Мы же семья! Ты без меня никто!
Соседи шептались, кто-то жаловался в ЖЭК. Оля как-то вышла и сказала ему в лицо:
— Уйди отсюда. Хватит женщину мучить.
Алексей посмотрел на неё так, будто убить хотел. Но ушёл.
Марина впервые за три года пошла в салон красоты. Волосы покрасили, подстригли. Лицо ожило. В зеркале она увидела женщину — не измученную тётку, а себя настоящую.
Вечером, уже дома, она поймала своё отражение в окне.
— Ну здравствуй, новая жизнь, — тихо сказала она.
И в этот момент ей показалось, что где-то там, за стеклом, старик-пациент из больницы кивает ей головой: «Молодец, девочка. Успела».
