Виктор стоял у окна больничной палаты, глядя на серый октябрьский дождь. Врач только что вышел, оставив за собой тяжелое молчание.
— Ты слышал, что он сказал? — голос Анны был слабым, почти шепотом. — Операция дорогая. Очень дорогая.
— Слышал, — Виктор не оборачивался.
— Сколько мы накопили на квартиру?
— Достаточно для первого взноса. Почти три миллиона.
Анна закрыла глаза. Двадцать два года брака, двадцать два года экономии на всем. Она шила себе платья сама, он ездил на старой машине. Дочь Катя выросла, вышла замуж, уехала в другой город. А они все копили на собственное жилье, на квартиру, где можно встретить старость.
— Операция стоит два с половиной, — сказала она. — Почти все наши деньги.
— Я знаю.
— А если не поможет?
Виктор наконец повернулся. В его глазах она не увидела того, что искала. Не увидела решимости, готовности отдать все. Вместо этого там было что-то другое — усталость, раздражение, может быть, даже облегчение.
— Врач сказал — пятьдесят на пятьдесят, — произнес он медленно. — Половина шансов. А если не поможет, мы останемся ни с чем. Без денег, без квартиры. И без тебя.
Анна почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Не от страха смерти. От понимания.
— Ты не хочешь рисковать деньгами, — это не было вопросом.
— Аня, будь реалистичнее. Тебе пятьдесят один. У тебя рак четвертой стадии. Даже после операции врачи дают максимум два года. Максимум! А скорее всего — меньше. И эти два года ты проведешь в больницах, на химии, в боли. Оно того стоит?
— Для тебя — не стоит, — она отвернулась к стене.
— Я не об этом. Я о тебе думаю. Зачем мучиться? Есть же паллиативная помощь, обезболивающие…
— Ты уже все решил.
Виктор подошел ближе, но не коснулся ее.
— Я узнавал про хороший участок. На Северном кладбище, под березами. Тихое место. Я оплачу все как надо, поставлю памятник, какой ты захочешь. Мраморный. С твоей фотографией, где ты еще молодая, красивая.
Анна засмеялась, и смех этот был страшнее слез.
— Ты уже выбрал мне место на кладбище. Пока я еще жива.
— Не надо так. Я просто хочу, чтобы ты не волновалась. Чтобы знала — о тебе позаботятся.
— Обо мне позаботятся, когда я умру. А пока я жива — ты хочешь сохранить деньги на квартиру.
— На нашу квартиру! Где я буду жить! Мне же еще жить и жить, Аня. Мне пятьдесят четыре. Что мне делать без жилья, без денег?
Она закрыла глаза. Дальше говорить не было смысла.
Катя прилетела через два дня. Высокая, красивая, похожая на мать в молодости. Села рядом с больничной койкой и взяла руку Анны.
— Мама, я все узнала. Я могу дать денег на операцию. У меня есть сбережения.
— Нет, — Анна покачала головой. — Это твои деньги. Тебе растить детей. Мне папа уже объяснил — операция, скорее всего, не поможет.
— Мама!
— Он прав, Катенька. Зачем переводить деньги? Лучше внукам отложите на образование.
Катя заплакала, уткнувшись лицом в материнскую руку. А Анна гладила ее по голове и думала о том, что защищает дочь от правды. От знания, что ее отец отказался спасать жену ради квартиры.
Виктор появился вечером. Принес фрукты, которые Анна не могла есть.
— Я завтра уезжаю на неделю, — сказал он, не глядя в глаза. — Командировка. В Париж.
— В Париж? — Анна даже приподнялась на подушке. — Какая командировка? Ты никогда не ездил в Париж по работе.
— Первый раз. Важные переговоры. Я не мог отказаться.
— Не мог отказаться, — повторила она. — Я умираю, а ты не можешь отказаться от поездки в Париж.
— Ты не умираешь! Врачи сказали — у тебя есть месяца три-четыре, может, даже полгода. Я не могу все бросить. У меня работа, обязательства.
— Понятно. Иди. Иди в свой Париж.
Он ушел быстро, даже не поцеловав ее на прощание.
Соседка по палате, пожилая женщина с больными почками, тихо сказала:
— Он не один поедет.
— Что?
— Твой муж. Я видела, как он разговаривал в коридоре с женщиной. Молодая такая, смазливая. Секретарша из их фирмы, что ли. Они обнимались.
Анна закрыла глаза. Вот оно. Вот настоящая причина. Не деньги даже. Или не только деньги. У него есть другая. Молодая, здоровая. И он уже видит свою новую жизнь. В новой квартире, на их с Анной деньги. С новой женщиной.
А жена — просто груз, от которого надо избавиться. Не убить, конечно. Просто подождать, пока природа все решит сама.
Неделя тянулась мучительно. Виктор звонил раз в день, коротко, между делом. Рассказывал про Эйфелеву башню, про Лувр, про французскую кухню. Голос его звучал виноватым, но счастливым.
Анна слабела. Боли усиливались, обезболивающие помогали все меньше. Но она держалась. Ждала.
Катя приезжала каждый день после работы, сидела рядом, читала вслух. Не говорила об отце. Может быть, тоже что-то поняла.
На седьмой день появилась Марина, бывшая жена Виктора, с которой он был еще в институте. Они не виделись лет двадцать.
— Аня, я случайно узнала, что ты в больнице, — она села на стул для посетителей, элегантная, ухоженная. — Хотела навестить. Как ты?
— Умираю, — просто ответила Анна. — А ты?
— Я… — Марина замялась. — Слушай, мне неловко, но я должна сказать. Я провожала сестру в аэропорт, увидела там Витю… Он сказал, что собирается в Париж.
— Он сейчас там в командировке.
— Он был не один. С ним была девушка. Молодая, лет тридцати. Они стояли рядом, она обнимала его. Они… они вели себя как пара.
Анна кивнула.
— Я знаю.
— Знаешь?
— Догадывалась. Спасибо, что пришла. Спасибо, что сказала правду.
Марина сжала ее руку.
— Если нужны деньги на лечение…
— Не нужны. Поздно уже.
После ухода Марины Анна долго лежала, глядя в потолок. Внутри не было ни боли, ни обиды. Была странная ясность. И решимость.
Виктор вернулся загорелым, отдохнувшим. Принес духи, которые Анна уже не сможет носить.
— Как ты? — спросил он бодро, избегая долгого взгляда.
— Хорошо. Я решила.
— Что решила?
— Я хочу умереть дома. Не в больнице. Выпиши меня. Отвези домой.
Виктор явно не ожидал такого.
— Дома? Но там же нет оборудования, врачей…
— Мне не нужны врачи. Мне нужен мой дом. Моя постель. Мои стены. Я хочу умереть там, где прожила большую часть жизни.
— Хорошо, — он явно был рад, что она не закатывает сцен, не спрашивает про Париж. — Я все организую.
Однокомнатную квартиру на окраине снимали двадцать два года. Тесная, старая, но это был их дом. Виктор помог Анне лечь на диван-кровать, принес воды.
— Тебе нужно что-нибудь?
— Нет. Иди на работу. Не надо тратить на меня отпуск.
— Ты уверена?
— Уверена. Катя придет вечером. А днем я полежу, посплю.
Он ушел с явным облегчением.
Анна дождалась, пока за ним закроется дверь, потом встала. Двигалась медленно, через боль, но целенаправленно. Села за старый компьютер, который Катя настроила для них несколько лет назад.
Открыла электронную почту Виктора. Пароль он никогда не менял — дата их свадьбы. Ирония.
Письма были там. Все. Переписка с Людой, секретаршей из офиса. Переписка, которая началась полгода назад, задолго до ее, Анны, диагноза. Планы на будущее. Люда писала: «Когда она наконец умрет, мы сможем пожениться. Представляешь, новая квартира, новая жизнь!»
Виктор отвечал: «Скоро, милая. Врачи дают ей максимум полгода. Операцию я делать не буду — зачем тратить наши деньги? Нужно просто подождать».
Анна распечатала все письма. Сложила в конверт.
Потом открыла банковское приложение. У нее был доступ к общему счету — Виктор уже и не думал, что она сможет им воспользоваться. Все деньги, все их накопления. Два миллиона восемьсот тысяч рублей.
Она перевела их на счет Кати. Все до последней копейки. В назначении платежа написала: «На образование внуков. От мамы с любовью».
После этого написала завещание от руки. Оставила Кате все, что у нее было — старые украшения, книги, свою часть квартиры, если когда-нибудь удастся ее приватизировать.
И написала письмо. Длинное, честное.
«Катенька, моя дорогая девочка.
Когда ты будешь читать это, меня уже не будет. Прости, что не сказала тебе правды раньше. Не хотела, чтобы ты жила со знанием, какой на самом деле твой отец.
Он отказался делать мне операцию. Не потому что она бесполезна — врачи давали пятьдесят процентов шансов. А потому что не хотел тратить деньги на умирающую жену. Эти деньги он берег на новую жизнь. С новой женщиной.
В конверте — их переписка. Читать не советую, но если захочешь знать правду — она там.
Я перевела все деньги на твой счет. Это наши с тобой деньги. Я зарабатывала их двадцать два года. Они не достанутся ему и его любовнице.
Не суди его слишком строго. Люди слабы. Но и не прощай слишком легко. Некоторые вещи непростительны.
Живи счастливо, моя хорошая. Люби своих детей. Помни меня иногда.
Твоя мама.»
Запечатала письмо, положила на стол на видное место, подписала: «Кате. Срочно».
Потом легла на диван и закрыла глаза. Сил больше не было.
Виктор вернулся с работы в приподнятом настроении. Люда обещала приготовить ужин сегодня вечером, у нее на съемной квартире. Нужно только убедиться, что с Анной все в порядке.
Он вошел в комнату и сразу понял — что-то не так. Слишком тихо. Слишком неподвижно.
— Аня?
Подошел ближе. Ее лицо было спокойным, почти умиротворенным. Дышала она едва заметно.
— Аня! — он потряс ее за плечо.
Она открыла глаза. Посмотрела на него долгим взглядом.
— Пришел, — прошептала.
— Что случилось? Тебе плохо?
— Все хорошо, Витя. Все очень хорошо. Посмотри на столе. Письмо. Для Кати.
— Какое письмо? — он обернулся, увидел конверт. — Зачем ты пишешь письма? Ты еще…
— Посмотри в банке. На нашем счете, — ее голос слабел. — Посмотри.
Виктор достал телефон, открыл приложение. Сначала не понял. Потом как будто в пропасть провалился.
— Где деньги?! Где наши деньги?!
Анна улыбнулась.
— Наши? Мои, Витя. Я зарабатывала их двадцать два года. Я и распорядилась ими.
— Что ты сделала?! — он схватил ее за плечи. — Ты отправила их Кате?! Все?!
— Все. До последней копейки. На внуков. На образование. Не на твою любовницу. Не на твою новую квартиру. Не на твою новую жизнь без меня.
— Ты… ты знала?
— Знала, — она закашлялась. — Марина видела вас в Париже. И письма твои я прочитала. Все письма. Они тоже в конверте. Для Кати. Пусть знает, кто ее отец.
Виктор опустился на стул, белый как мел.
— Ты не имела права! Это были общие деньги!
— У тебя было право не делать мне операцию? Выбрать мне место на кладбище, пока я жива? Ездить в Париж с любовницей, пока я умираю?
— Я… я собирался тебе сказать. После…
— После моей смерти? Как благородно.
Она закрыла глаза. Дыхание становилось все реже.
— Аня, — голос его сорвался. — Аня, прости. Я был слаб. Я испугался. Испугался старости один, без денег, без будущего. Ты должна понять…
— Я поняла, — прошептала она. — Поняла все. И сделала выводы.
— Верни деньги. Пожалуйста. Мы можем все начать сначала. Я брошу Люду. Я сделаю тебе операцию. Только верни деньги!
Но Анна больше не отвечала. Она ушла тихо, как и жила — не создавая проблем, не требуя внимания.
Виктор сидел рядом, держа ее холодеющую руку, и плакал. Но слезы эти были не о ней. Они были о деньгах. О разрушенных планах. О том, что теперь придется объяснять Люде.
Катя прилетела на следующий день. Прочитала письмо, прочитала переписку отца с любовницей. Лицо ее оставалось каменным.
— Похороны я организую сама, — сказала она отцу. — Ты можешь не приходить.
— Катя, дай мне объяснить…
— Объясни своей Люде, почему у вас больше нет денег на квартиру. Мама оставила тебе в наследство то, что ты заслужил. Ничего.
— Она не имела права! Я могу оспорить перевод! Доказать, что она была невменяема!
— Попробуй, — Катя посмотрела на него с таким презрением, что он отступил. — Попробуй доказать, что мама была невменяема. Тогда я покажу суду вашу переписку. Покажу, как ты отказался делать операцию. Расскажу всем, кто ты на самом деле. Ты этого хочешь?
Виктор молчал.
— Вот и я так думаю. Убирайся из этой квартиры. Сегодня. Я не хочу тебя здесь видеть.
Хоронили Анну холодным октябрьским днем. Виктор стоял поодаль, не решаясь подойти ближе. Люда не пришла — когда узнала про деньги, быстро нашла себе другого мужчину поперспективнее.
На могиле не было мраморного памятника, который он обещал. Была простая плита с именем, датами и фотографией — молодая Анна, красивая, с счастливыми глазами.
Катя посадила рядом куст белых роз.
— Мама любила розы, — сказала она, не глядя на отца.
Виктор хотел что-то сказать. Объясниться. Попросить прощения. Но слова застряли в горле.
Он ушел один, под осенним дождем, в съемную квартиру на окраине, без денег, без жены, без дочери, без будущего.
А на кладбище под березами осыпались белые лепестки роз, и казалось — это Анна прощает мир за все, что он с ней сделал.
Но его — она не простила.
