– Оля что-нибудь приготовит, как всегда… – раздался голос Виктора, когда отвечал родне, глядя на пустой холодильник. Я не стала готовить, а решила оформить учёт за съеденные продукты.
Открыла холодильник и замерла на мгновение, вглядываясь в пустоту. На средней полке одиноко стояла банка с рассолом, в которой плавал последний огурчик. Рядом кусочек засохшего сыра и маленький пакет майонеза, всё.
Пальцем провела по холодной полке. Ещё вчера здесь стояла большая кастрюля с борщом, котлеты, аккуратно завернутые в фольгу, контейнер с салатом. В морозилке только лёд и одинокий пакет с укропом, замороженным ещё в августе.
В коридоре зазвонил телефон, Виктор снял трубку, а я осталась на кухне, вытирая и без того чистый стол, и ловила обрывки разговора.
– Да, мам, привет…Да, конечно, помним… Нет-нет, ничего не планировали…Что, и Света тоже будет? Отлично…
Я замерла с тряпкой в руке, знакомое неприятное ощущение медленно сжало живот.
– Конечно, приезжайте. Да, Оля что-нибудь вкусненькое приготовит, как всегда…
Положила тряпку на стол. Его слова звучали так, будто я была не женой, а штатной частью семейной системы, функцией «приготовить вкусненькое». Повесил трубку и осторожно посмотрел на меня.
Взгляд упал на пустую полку, где ещё вчера стоял медовик. Всего две недели назад полдня возилась с ним по маминому рецепту: раскатывала тонкие, как бумага, коржи, варила заварной крем, собирала торт и обсыпала крошкой.
За столом Анна Петровна, его мать, взяла маленький кусочек, попробовала и, обращаясь к сыну, произнесла:
– Вкусно, конечно, Витюша, но сладко очень. В нашем возрасте за сахаром следить надо…
Сестра Света добавила с лёгким сочувствием:
– Мама, ну что ты, Оля старалась… наверное.
Это «наверное» прозвучало как тихий приговор. Торт остался на столе, надкусанный, символ впустую потраченных усилий.
И вот теперь холодильник снова был пуст, но на этот раз холод чувствовался внутри меня.
Свекровь не ест химию из магазина, а муж позвал её на пустые полки. Я составила список самых дорогих продуктов: пусть эта традиция теперь бьёт его по карману
– Что значит купи еду для твоих родственников? – я нарушила молчание.
Виктор смотрел в пол, руки в карманах, словно искал там, на линолеуме, спасительный люк.
– Ну… мама… Света… ты же знаешь. Приедут… неудобно будет, если стол пустой.
– Неудобно – это когда меня ставят перед фактом, – распахнула дверцу холодильника, показывая результат чужих аппетитов. – Это, Витя, не неудобство, а закономерность.
Почесал затылок.
– Ну… семейные традиции…
– Семейные традиции…У нас в семье тоже были традиции. Гостей встречали тем, что есть в доме, радовались им, а не работали на них, как на заводской столовой. А ещё была традиция приходить с маленьким тортиком.
Переступил с ноги на ногу, словно больше нечего было сказать.
– Хорошо, раз у нас такие гости, нужно подготовиться.
Взяла с полки красивый блокнот в кожаной обложке, который он когда-то подарил, и хорошую ручку. Мои движения были медленные. Это было не начало истерики, а начало продуманной операции.
– Диктуй, что твоя мама любит.
Удивлённо поднял на меня глаза, в них мелькнуло облегчение, будто буря миновала.
– Ну… говяжья вырезка, только с центрального рынка у тёти Маши, помнишь?
– Помню, та, что по тысяче за килограмм, или можно попроще?
– Ах, только та…Дальше.
– Творог… деревенский 9%, который утром привозят в лавочку у парка.
– Есть. Вить, а почему твоя мама не ест магазинный творог?
– Ну… там химия.
– Ясно, химия. Что ещё?
Не чувствуя подвоха, начал немного воодушевляться.
– О! И сыр тот, с дырочками, который Света любит, только швейцарский, не наш. В магазинчике на углу бывает, но не всегда.
– Значит, проверим.
– И конфеты «Птичье молоко». Только «Рот Фронт», другие она не признаёт.
– Конечно. Всё?
– Всё, больше вроде ничего такого.
Посмотрела на аккуратный выведенный список.
– Ты молодец, Витя.
Давай посмотрим, во сколько нам обходится мамина любовь! Я отправила мужа за швейцарским сыром. И он впервые увидел, как дорого стоит наглость его родни
Субботнее утро. Тронула мужа за плечо, он спал, отвернувшись к стене.
– Вставай, добытчик.
Виктор что-то промычал и попытался натянуть одеяло на голову, положила перед ним на подушку вчерашний список, банковскую карту и распечатку карты города.
– Пора за продуктами.
Он сел на кровати, протирая глаза, несколько секунд смотрел на бумаги, потом перевёл сонный, непонимающий взгляд на меня.
– Оль… ты чего? Может, в супермаркете все купим, рядом с домом?
Я изобразила удивление.
– Ты что? Для мамы? Разве можно? Она сразу почувствует не то, обидится.
Виктор тяжело вздохнул и потянулся к джинсам, висевшим на стуле. Знал этот тон, спорить было бесполезно.
– Вот тут рынок. Мясо у Петровича, он с шести утра торгует. Скажешь, что от Ольги, он отложит лучший кусок, только не опоздай, а то всё уйдет оптовикам. А здесь, лавочка с творогом, свежий завоз ровно в семь.
Я протянула ему карту.
– Деньги на карточке, там должно хватить, чеки только все собери, хорошо? Интересно, во сколько нам мамина любовь обходится.
Вздрогнул от последней фразы, молча взял ключи от машины и вышел.
Через час раздался первый звонок.
– Оль, я на рынке, не могу найти твоего Петровича!
– Витя, ты же мужчина, спроси у людей. Ты справишься, я в тебя верю.
И повесила трубку.
Второй звонок был из сырного магазина.
– Оль, ты видела, сколько он стоит?! – почти кричал. – Этот швейцарский, он как крыло от самолёта! Может, наш возьмём? Пошехонский?
– Витя, ты же знаешь, Света «наш» не любит, расстроится, не экономь на родных. Пожалуйста, милый, не заставляй меня краснеть перед сестрой.
В трубке послышался тяжелый вздох.
Апогеем стал звонок от Анны Петровны.
– Ольга, что ты удумала?! Мне сейчас Витенька звонил! Ты заставила сына по каким-то складам мотаться! Ребёнок устал!
– Анна Петровна, что вы! Это же его инициатива! Он говорит: «Хочу мамочку порадовать, сам всё выберу, самое лучшее!». Настоящий сын, ваша гордость! Я им так восхищаюсь в этот момент! Не мешайте ему делать вам приятное.
На том конце провода повисла тишина.
Свекровь смутилась, увидев пустые кастрюли, а я сказала: Витя сам готовил стол. Давайте поблагодарим его! В этот момент он впервые понял, что я сделала
К вечеру Виктор вернулся, буквально ввалился в квартиру, толкнув дверь плечом. Три огромных, неподъемных пакета с глухим стуком опустились на пол в коридоре. Был весь красный, волосы мокрые.
Сел на пуфик, тяжело дыша, молча расшнуровывая ботинки. Не поднял головы, сгорбившись, смотрел в одну точку.
Вскоре раздался звонок в дверь, родня. Вошли шумные, веселые, предвкушающие сытный ужин.
– Оленька, привет! А чем это у нас так вкусно пахнет? – начала Анна Петровна, хотя в квартире пахло лишь усталостью мужа.
– Здравствуйте, а вы у Виктора спросите, он сегодня за главного.
Они прошли на кухню, взгляды скользнули по пустому столу, потом остановились на меня. Светлана заглянула в пустые кастрюли на плите.
– А что… у нас на ужин?
Я кивнула на пакеты в коридоре.
– Вот, Витя принёс. Всё самое свежее, деликатесное. Боюсь к таким продуктам прикасаться, ещё испорчу. Наверное, просто нарежем всё: сыр, вырезку…
Наступила неловкая тишина, Анна Петровна и Светлана переглянулись. Им пришлось самим распаковывать сумки, доставать трофеи сына и брата, искать тарелки. Я же просто сидела, сложив руки на коленях, наблюдая.
За столом царило напряжение, они ели дорогую вырезку и швейцарский сыр, но без прежнего удовольствия. Потому что теперь у этой еды был вкус Витиных мучений на рынке, его злости по телефону. Он сидел рядом, плечи опущены, ковырял вилкой в тарелке, почти не поднимая глаз.
Когда пауза стала невыносимой, я мягко улыбнулась:
– Мама, не ругайте меня, если что-то не так. Это все Витя, сам выбирал, сам покупал, сам привёз. Настоящий заботливый сын, давайте его поблагодарим.
Анна Петровна растеряно моргнула с куском сыра на вилке, Светлана уткнулась в тарелку, а Виктор поднял на меня тяжелый, полный обиды взгляд. И в этом взгляде я впервые увидела не только обиду, но и понимание, он всё понял.
Муж сам отменил визит к своей маме, когда я раскрыла пустой блокнот. Он понял, что мой список — это цена его слабости, которую он больше не готов платить
Ужин закончился быстро, разговоры не клеились. Родственники ушли почти сразу после еды, сославшись на усталость. Никаких «до следующих выходных» и «было очень вкусно».
На прощание Анна Петровна похлопала сына по плечу:
– Отдыхай, сынок, устал ты что-то.
Это была последняя шпилька, адресованная, конечно, не ему, а мне.
Мы с Виктором остались одни среди грязной посуды и остатков дорогой еды на столе. Он долго молчал, собирая тарелки и складывая их в раковину, потом повернулся ко мне:
– Зачем ты так?
– А как, Витя? Как по-другому? Я пыталась говорить, ты не слышал, теперь почувствовал.
Ничего не ответил, просто отвернулся и включил воду.
Неделя прошла в молчании, почти не разговаривали, ограничиваясь бытовыми фразами, напряжение висело в квартире.
В пятницу вечером он подошел ко мне, когда я поливала цветы, мялся подбирая слова.
– Оль… может… в выходные… гости… – видела, как тяжело ему произносить эти слова.
Я молчала, поставила лейку, подошла к комоду, достала блокнот в кожаной обложке и ручку. Села за стол, раскрыла на чистой странице.
Он смотрел на меня, потом на пустой лист, и в его глазах промелькнула паника. Понял, это не угроза, просто напоминание.
Молча развернулся, взял телефон и вышел на балкон, плотно прикрыв за собой дверь. Сквозь стекло видела его силуэт, стоял спиной ко мне, поднеся трубку к уху. Голос был твёрдый, без детских заискивающих ноток:
– Мам, привет. Да. Мы в эти выходные к родителям Оли едем на блины. Да, уже договорились. В следующие? Мам, давай на неделе созвонимся, посмотрим. Всё, пока.
Вернулся, положил телефон на стол и прошёл мимо, не глядя.
Убрала ручку и блокнот в ящик комода, подошла к холодильнику. Та же банка с рассолом и пакет майонеза, но теперь эта пустота уже не угнетала, а была символом свободы.
Взяла большое красное яблоко из вазы, и впервые за долгое время по-настоящему улыбнулась.
