За окном мелькали столбы, редкие берёзовые перелески и выцветшие на солнце рекламные щиты. Духота города осталась позади, и с каждым километром воздух в машине становился чище, пах свежескошенной травой.
– Хорошо-то как, Вить… – откинулась на сиденье и прикрыла глаза. – Просто дышать. Представляешь, я ведь нашла тот самый сорт пионов, как у мамы был. Кремовые, с розовинкой на кончиках лепестков, посажу прямо у крыльца, чтобы сразу было видно.
Виктор дёрнул плечом, не отрывая глаз от дороги.
– Угу.
– И салат мой должен был уже взойти, свой, не то что этот магазинный, резиновый. Сорвёшь пару листиков, огурчик с грядки, укроп… Свежестью пахнет.
Он молчал, только барабанил пальцами по рулю в такт какой-то своей неслышной мелодии. Что-то было не так, обычно перед поездкой на дачу он оживлялся, строил планы про шашлыки и рыбалку. А сейчас ехал насупленный, словно вёз не рассаду на любимый огород, а тяжёлый груз.
Машина впереди резко затормозила, и Виктор среагировал с опозданием, нас ощутимо качнуло вперёд, я упёрлась руками в переднюю панель.
– Вить, ты чего?
– Нормально всё, задумался.
Несколько минут ехали в тишине, напряжение сгущалось в маленьком салоне.
– Оль, а раскладушки… они в сарае у нас, да? Старые те…
Я удивлённо на него посмотрела.
– В сарае, наверное, а зачем тебе? Нас же двое.
– Да так… вспомнилось что-то. Смотри, вот наш поворот.
Я отмахнулась от странного предчувствия, наверное, просто устал за неделю, завал на работе. Впереди уже виднелась знакомая водонапорная башня нашего садового товарищества, и сердце забилось чуть радостнее. Мы почти дома.
Цветов тебе жалко? Сестра мужа нагло заселилась на дачу, а её сын повредил мои пионы. Но она ещё не знала, как долго продлится её отпуск
Знакомый скрип калитки отозвался в душе чем-то тёплым и родным. Я провела ладонью по шершавому стволу старой антоновки, вдыхая сладковатый запах флоксов, густо разросшихся вдоль забора. Вот она, тишина, ради этого мы и ехали.
Но вместо тишины с веранды донёсся гогот, звон посуды и запах дыма от мангала. На увитой диким виноградом веранде, в старом плетёном кресле, сидела сестра Виктора, Лариса. Рядом её муж Геннадий, хмурый и молчаливый, вертел в руках шампур, дети весело носились по участку.
– О! А вот и хозяева! – громко сказала Лариса, заметив нас. – Ну что, родственнички, принимайте гостей! Мы тут к вам нагрянули!
Я смотрела мимо них, на свою маленькую, огороженную грядку у дома. Ту самую, где ещё неделю назад должны были пробиваться нежные ростки салата, о которых я рассказывала Вите, теперь там было просто месиво из мокрой земли и отпечатков кроссовок.
– Здорово, Ларка, – улыбнулся Виктор. – А вы… это…
– А мы это, решили у вас всё лето кантоваться! Олечка, ну ты же не выгонишь родню? У детей каникулы, а поездки нынче дорогие, сама понимаешь, а у вас тут воздух, огород, природа! Витюша так радовался!
Её сын, Димка, пробегая мимо, сшиб длинной палкой головки тюльпанов, яркие лепестки осыпались на землю.
– Дима!
– Ой, да ладно тебе, Оль! Это же дети! Цветов тебе жалко, что ли? Новые вырастут!
– Лар, ну вы хоть бы позвонили… – начал Виктор, но тут же осёкся под её напористым взглядом.
– А зачем звонить? Сюрприз! Ты что, нам не рад?
Он тут же сдулся.
– Да нет, что ты… Рад, конечно. Проходите… то есть… располагайтесь.
Я молча высвободилась из её объятий и, не глядя ни на кого, шагнула к дому. На стене в рамочке висела фотография: мама, молодая, в ситцевом платье, с лейкой в руках. Поставила коробку с уцелевшей рассадой на подоконник и замерла, прислушиваясь к чужому шуму в своём саду.
Родня мужа за неделю съела мясо, осушила воду и повредила отцовский секатор. Когда муж сказал Потерпим, я поняла: выгонять их буду я
Вечер прошёл в тумане, я механически накрывала на стол, доставала тарелки, вилки, стараясь не замечать, как племянники весело бегают друг за другом с недозрелой клубникой, оставляя зелёные пятна на чистой скатерти. Геннадий, муж Ларисы, молча накладывал себе самый большой кусок мяса, едва Виктор успевал снять его с мангала.
– Оль, а что картошка не поджаристая? – поинтересовалась Лариса, ковыряя вилкой в тарелке. – Гена любит, чтоб с корочкой была, ты в следующий раз масла не жалей.
Ничего не ответила, только крепче сжала вилку. Она не унималась, уже осматриваясь по сторонам хозяйским взглядом.
– Так, шторы эти надо бы постирать, какие-то они пыльные, и диван этот старый… может, на веранду его вытащим? А сюда надувной матрас кинем, чтобы детям просторнее было.
Она говорила о вещах в доме моей мамы так, будто это её собственная квартира, в которой давно не было ремонта. Я молча встала и начала мыть посуду, повернувшись ко всем спиной. С силой скребла тарелку, стараясь заглушить скрежетом обрывки разговоров за спиной: «…интернет здесь плохо ловит…», «…а баня у вас есть? Надо бы растопить…», «…комаров-то сколько!».
Ночью, когда все, наконец, угомонились, я повернулась к Виктору в темноте. Сквозь тонкую стенку доносился приглушённый шёпот Ларисы и Геннадия.
– Витя, это что такое было? Они что, и правда собираются здесь жить всё лето?
Он тяжело вздохнул.
– Оль, ну не начинай, это же сестра моя, родня, неудобно как-то выгонять… У них с деньгами сейчас не очень, потерпим немного. Что тебе, неудобно?
Говорил так, будто я была виновата, будто это прихоть не желать делить дом с людьми, которые ведут себя как захватчики. Отвернулась к стене, в этот момент впервые почувствовала себя в доме чужой.
Утром вышла на крыльцо и застыла. Большая пластиковая бочка, которую я всегда с вечера наполняла для полива, была почти пуста. Рядом валялись пластиковые бутылки, племянники, видимо, устроили вчера «водную битву». Лариса сидела на ступеньках с чашкой кофе.
– Доброе утро! А мы тут вчера охлаждались немного! Жарища-то какая!
– Лариса, это вода для огорода.
– Ой, да ладно! Наберём ещё, делов-то!
Чуть позже, обходя участок, я наткнулась на брошенный отцовский секатор. Старый, ещё советский, с деревянными ручками, на которых он когда-то вырезал свои инициалы. Одна ручка была сломана под корень, я подняла его и подошла к Геннадию, который сидел на веранде, уткнувшись в телефон.
– Геннадий, это вы?
Он оторвал взгляд от экрана.
– Ну я, он просто не удержал, я нажал посильнее, и он треснул, китайское барахло.
Он не извинился, просто обесценил то, что было мне дорого. Я пошла к Виктору, протянула ему сломанный секатор, посмотрел на него, потом на меня.
– Оль, ну он же не специально, перестань из-за каждой мелочи заводиться, купим новый, лучше этого.
Смотрела на него и понимала, что он не видит разницы. Для него это была просто старая железка, а для меня, память.
Родня мужа осушила бочку, а утром я поняла: они довели до дна и колодец, который копала моя мама. Я выставила им такой счёт, что они уехали в тот же день
Утром я проснулась от непривычной тишины. Не было ни детского смеха, ни громких разговоров Ларисы с Геннадием, только шелест листьев за окном. Наверное, ещё спят, тихо встала, накинула халат и вышла на крыльцо.
Привычно пошла к умывальнику, что стоял у стены дома, дёрнула за железный штырёк раз, другой. В ответ только сухое клацанье, ни капли. Вспомнились вчерашние крики и плеск у бочки, сердце ёкнуло, подошла к большой пластиковой бочке и заглянула внутрь. На дне, среди нескольких опавших листьев, было сухо.
Надо набрать воды, пошла к колодцу, начала крутить. Ведро рухнуло вниз, и цепь звякнула о стенки сруба пустым звуком. Крутила ручку в обратную сторону, обычно ведро шло тяжело, с усилием, сейчас цепь наматывалась легко, почти без сопротивления. Заглянула в ведро, оно было почти пустым. На дне плескалась мутноватая вода с песком и прошлогодними листьями, настоящей воды не было.
Стояла, не шевелясь. Взгляд сам собой нашёл выцветшую фотографию на стене домика: мама, молодая, в ситцевом платье, с лейкой в руках — улыбается солнцу. И в ушах прозвучал её тихий голос из детства: «Эх, доча, нам бы колодец поглубже, тогда бы и зажили…»
Я выпрямилась. Злость, которая кипела во мне вторые сутки, вдруг ушла. Вместо неё появилась холодная, звенящая пустота и ясность. Та самая ясность, которая приходит, когда выбора уже нет, когда не осталось сомнений и надежды, что всё как-нибудь само уладится. Не уладится.
Держалась за холодный, влажный сруб и чувствовала, как эта ясность превращается в твёрдое решение.
Бассейн надувной надо! – громко заявила Лариса. Я улыбнулась и поставила всех перед фактом: 50 тысяч на новый колодец или вёдра в руки
За завтраком все были вялые, сонные. Лариса громко жаловалась на комаров и недостаток сна.
– Надо бассейн надувной поставить, большой такой, детям радость, да и самим приятно. Представляешь, Вить? Лежишь себе в прохладной воде, а комары до тебя не доберутся!
Я молча пила чай, давая ей выговориться, Виктор что-то неопределённо мычал в ответ.
– Бассейн, это потом, – сказала я, все за столом замерли и посмотрели на меня. – У нас проблема посерьёзнее.
Я сделала паузу.
– Воды нет совсем, колодец обмелел. На двоих ещё кое-как хватало, а на такую компанию никак.
– И что теперь? – спросил Геннадий, откладывая бутерброд.
– Новый копать, по-другому никак.
– Да ну! – замахала руками Лариса. – Мы же тут так, на лето, копать из-за этого целый колодец? Ты с ума сошла, Олька?
В этот момент за забором послышался скрип калитки соседского участка, увидела седую голову дяди Вани, поливал из лейки свои огурцы. Встала из-за стола и громко, чтобы все слышали, позвала:
– Дядя Ваня, здравствуйте! А вы не знаете, кто у нас колодцами занимается? Вода, кажется, уходит.
Он выпрямился, опёрся на забор:
– Так давно пора, Оленька! Я ж твоему отцу ещё говорил! Есть ребята знакомые, толковые, делают на совесть. Дорого нынче, тысяч сто приготовь, но за неделю управятся, и будет у тебя вода, хоть пей, хоть купайся. Дать телефончик?
– Давайте, дядя Ваня.
Я села на своё место, взяла чашку с остывшим чаем.
– Ну что, слышали? Раз уж мы теперь одна большая семья и собираемся всё лето тут жить, значит, и расходы у нас общие. С нас с Витей пятьдесят тысяч, с вас Лариса и Геннадий, – тоже пятьдесят. К вечеру жду ответа.
Улыбка медленно сползала с лица Ларисы.
– Ты что, Оль, сдурела? Какие ещё пятьдесят тысяч? Это же твоя дача, твой колодец!
– Так и ваш тоже, раз вы тут живёте или есть другой вариант? Ведра в руки и на речку. Три километра туда, три обратно, бесплатный фитнес, очень полезно для здоровья.
– Да это… развод какой-то! – взорвался Геннадий. – Ты что удумала, на нас свои траты вешать?!
Я посмотрела ему прямо в глаза.
– Никто вас здесь не держит. Хотите жить с водой – участвуйте. Не хотите – вот калитка, вот дорога.
Виктор ёрзал на стуле, пряча глаза, смотрел то на меня, то на сестру.
– Лар, ну, может, и правда… надо подумать… – пробормотал он.
– Подумать?! Да я лучше в городе в душной квартире буду сидеть, чем чужой колодец оплачивать! Это наглость!
Племянники, до этого молча пережёвывавшие завтрак, переглянулись. Кажется, до них тоже начало доходить, что «бесплатная романтика» закончилась.
Сноха принесла ключи со словами: Спасибо за гостеприимство. Я указала им на калитку, и в нашем доме наступила долгожданная тишина
Вечер прошёл в напряженном молчании. Лариса с Геннадием собирали сумки, хлопали дверцами шкафов, перекладывали вещи. Я сидела на кухне и слышала обрывки их приглушённых разговоров из комнаты.
– Я тебе говорил, не надо было сюда ехать! – ворчал Геннадий. – Из-за какой-то воды…
– Да кто ж знал, что она такая решительная окажется! Всю жизнь молчала, а тут проявила характер!
Они вытащили свои сумки на веранду. Дети, поняв, что веселье закончилось, хныкали и просили внимания.
– Мы домой, – бросила Лариса. – Диме в лагерь нужно ехать срочно.
Она швырнула на стол ключи от своей квартиры, которые мы хранили на всякий случай.
– Спасибо за гостеприимство, – произнесла она.
Я смотрела на них спокойно, без злости и обиды, просто наблюдала, как за чужими людьми. Лариса не выдержала моего взгляда, дёрнула мужа за рукав, и они потащили свои чемоданы к калитке.
Смотрела, как их машина отъезжает от нашего забора, и впервые за последние дни вздохнула полной грудью.
Виктор подошёл сзади, постоял немного.
– Ну ты и… это… прямо в лоб. Я думал, разговор будет длиться до ночи.
– Он и был, только теперь у нас снова тишина.
Он попытался меня обнять, положить руки на плечи, но я чуть заметно отодвинулась.
– Оль, ну зачем так… можно же было поговорить иначе…
Повернулась к нему, впервые за долгое время смотрела ему прямо в глаза, и он отводил взгляд.
– А это и было по-человечески, Витя, я просто назвала вещи своими именами. Дом, это дом, гости, это гости, а за удобства нужно платить.
Он смотрел на меня, и я видела, как до него постепенно начинает доходить, что его тихая, покладистая Оля изменилась, что как раньше уже не будет.
Я отвернулась и подошла к старому колодцу, положила ладонь, ощущая шероховатость дерева и прохладу камня.
«Мам, я справилась», – прозвучало у меня в голове.
Вокруг стояла звенящая тишина, нарушал её только лёгкий шелест листьев на старой антоновке.
