Телефон завибрировал в десятый раз за последний час. Я посмотрела на экран и снова увидела имя «Свекровь». Пальцы дрожали, когда я нажала на зеленую кнопку.
— Как ты посмела бросить моего сына? Кто теперь будет выплачивать его кредит и его ипотеку на квартиру? — злобно верещала свекровь мне в трубку.
Я устало прислонилась к стене съемной студии, в которую переехала три дня назад. Картонные коробки с моими вещами все еще стояли нераспакованные.
— Галина Петровна, я уже объясняла…
— Ничего ты не объясняла! — перебила она. — Семь лет прожили вместе! Семь лет! И вот так просто взяла и ушла! А кредиты? А обязательства? У Игорька зарплата двадцать пять тысяч, он не потянет один!
«Двадцать пять тысяч официально», — подумала я, но промолчала. Неофициально Игорь получал в три раза больше, но свекрови об этом знать было не положено. Как и о том, что последние два года именно я выплачивала большую часть ипотеки.
— Галина Петровна, мы развелись. Квартира остается Игорю, я отказалась от своей доли. Кредит на машину он взял на себя, это его решение. Я тут ни при чем.
— Ни при чем?! — голос свекрови взлетел на октаву выше. — Ты жена! Ты должна! Это твой долг перед семьей!
— Я больше не жена. Мы официально в разводе с понедельника.
В трубке наступила короткая пауза, а потом:
— Все равно! Ты не можешь просто так взять и уйти! У Игорька депрессия началась! Он на работу через день ходит! Его могут уволить!
Я закрыла глаза. Депрессия. Конечно. Игорь всегда умел играть жертву, когда ему это было выгодно.
— Галина Петровна, я не психолог Игоря и не его финансовый консультант. Мне жаль, что у него проблемы, но я больше не могу…
— Не можешь? А семь лет могла! — в голосе свекрови прорезалась настоящая ненависть. — Я всегда говорила Игорьку, что ты неподходящая партия. Карьеристка чертова. Вместо того чтобы дома сидеть, детей рожать, ты в своем офисе пропадала!
Я сжала телефон сильнее. Это был старый, затертый до дыр аргумент.
— У меня работа, Галина Петровна. Кто-то же должен был зарабатывать деньги на эту самую ипотеку.
— Мужчина должен зарабатывать! А женщина — дом создавать! — отчеканила свекровь. — Ты испортила моего мальчика! Он у меня золотой был, а с тобой стал каким-то потерянным!
Золотой. Тридцатидвухлетний «мальчик», который не умел готовить ничего, кроме яичницы, не стирал свои вещи, потому что «не понимал режимы стиральной машины», и искренне считал, что мытье посуды — женская обязанность.
— Галина Петровна, я не хочу продолжать этот разговор.
— А я хочу! — взвизгнула она. — Ты думаешь, ты такая умная? Думаешь, найдешь себе кого-то лучше? Тебе уже тридцать! Тридцать! Старая дева! Кому ты нужна в таком возрасте?
Я почувствовала, как внутри что-то сжимается. Не от боли — от усталости. Бесконечной, всепроникающей усталости от этих разговоров.
— Мне достаточно быть нужной самой себе.
— Что?!
— Мне больше не нужен человек, который считает мытье собственных ботинок достойным огромной благодарности. Мне не нужен мужчина, который в тридцать два года просит маму разобраться в его конфликтах. Мне не нужна жизнь, где я одновременно жена, мать, экономка, психолог и единственный взрослый в доме.
— Как ты смеешь так говорить о моем сыне?! — задохнулась от возмущения свекровь.
— Я говорю правду. Ту самую, которую вы не хотели видеть семь лет. Игорь неплохой человек, но он абсолютно не готов к равноправным отношениям. Он ищет не партнера, а замену маме. А мне тридцать, и я хочу жить свою жизнь, а не обслуживать чужую.
В трубке повисла тишина. Потом свекровь заговорила тише, но от этого ее слова стали только ядовитее:
— Значит, все дело в деньгах, да? Ты считаешь, что зарабатываешь больше, вот и возгордилась? Забыла, что я вам на первоначальный взнос на квартиру скинула? Забыла, что новую машину вы взяли за счет машины, которая досталась Игорю от покойного отца?
Я усмехнулась. Вот мы и дошли до главного.
— Галина Петровна, вы «скинули» триста тысяч семь лет назад. За эти семь лет я выплатила почти три миллиона ипотеки. Одна. Потому что проекты Игоря то взлетали, то нет. А машину брали исключительно по инициативе Игоря, он на ней и ездил, я за руль садилась только для того, чтобы его пьяного забрать из гостей…
— Ты неблагодарная…
— Нет, Галина Петровна. Я просто устала быть благодарной за возможность тянуть на себе взрослого мужчину и его мать. Устала слушать, какая я плохая жена, когда прихожу с работы в девять вечера и не хочу готовить ужин мужу, который весь день играл в приставку. Устала извиняться за то, что у меня карьера, а не «сидение дома».
— Ну вот видишь! Карьера! — торжествующе выкрикнула свекровь. — Я так и знала! Ты из-за своей гордыни семью разрушила!
Я посмотрела на свое отражение в темном окне. Худое лицо, темные круги под глазами, которые не проходили уже месяцами. Я действительно выглядела на все тридцать пять, а то и больше.
— Знаете, что было последней каплей, Галина Петровна? — тихо спросила я. — Три недели назад я слегла с температурой сорок. Грипп. Игорь в этот день пригласил друзей футбол посмотреть. Я попросила его хотя бы сходить в аптеку, купить мне лекарства. А он сказал: «Не сейчас, матч же». Я пролежала с температурой, пока они пили пиво и орали на весь дом. Когда они ушли в два часа ночи, Игорь зашел в спальню и сказал: «Слушай, а ты завтра уберешь? А то они намусорили». Вот тогда я поняла, что больше не могу.
Свекровь молчала несколько секунд.
— Подожди, это… Это же такая мелочь! Из-за такой ерунды разводиться! Все мужики такие! Ты что, идеала ищешь?
Я рассмеялась. Устало и горько.
— Нет, Галина Петровна. Я ищу человека, который в состоянии дойти до аптеки, когда его жена лежит с сорокоградусной температурой. Это не идеал. Это базовое человеческое участие. Эмпатия. Забота.
— Ты слишком много требуешь от мужчины! — отрезала свекровь. — В моё время женщины не выпендривались! Терпели! И счастливы были!
— В ваше время у женщин не было выбора, — устало ответила я. — А сейчас есть. И я делаю свой выбор.
— Будешь одна! — с каким-то мрачным предсказательным пафосом произнесла Галина Петровна. — Будешь жалеть! Все бабы жалеют, когда остаются одни! Особенно когда старость придет!
Я подошла к окну. С восьмого этажа открывался вид на вечерний город — тысячи огней, тысячи окон, тысячи жизней.
— Знаете, Галина Петровна, вы можете быть правы. Может, я действительно останусь одна. Но знаете, что я точно знаю? Одиночество в пустой квартире лучше, чем одиночество рядом с человеком, который тебя не видит. Я семь лет была одинока в браке. Сейчас я просто одна. И это огромная разница.
— Философия у тебя, — презрительно фыркнула свекровь. — От философии жить легче не станет. Кто тебе на старости лет стакан воды подаст?
— Я сама себе подам. Как делала это последние семь лет, когда болела. А вот у Игоря теперь действительно проблема — ему придется учиться быть взрослым. И это, Галина Петровна, ваша проблема тоже. Потому что вы вырастили прекрасного мальчика, но не научили его быть мужчиной.
Я услышала, как свекровь задохнулась от возмущения.
— Как ты смеешь! Я…
— Галина Петровна, я устала. Очень устала. Последние семь лет я держалась из последних сил, улыбалась, когда хотелось плакать, работала на двоих, тянула быт, слушала упреки в том, что я недостаточно хорошая жена. Игорь хороший сын, правда. И хороший друг. Добрый, веселый. Но плохой муж. И для меня он был потребителем. Он потреблял мою заботу, мои деньги, мое время, мое терпение — и не давал ничего взамен, кроме обид и претензий. Это не партнерство. Это эксплуатация. И я больше не согласна на такие отношения.
— Значит, решила! — голос свекрови стал холодным, как лед. — Погуляла с моим сыном и бросила! Использовала семь лет и выкинула!
Я почувствовала, как внутри что-то ломается. Последняя тонкая ниточка терпения.
— Использовала? — переспросила я тихо. — Я «использовала»? Простите, но кто из нас платил за квартиру? Кто покупал продукты? Кто стирал, готовил, убирал? Кто ходил на работу каждый день, а потом еще и дома работал? Кто отказывался от поездок с друзьями, от хобби, от личного времени, потому что «в семье не должно быть эгоизма»? Семь лет, Галина Петровна. Семь лет я была идеальной женой по вашим меркам. И знаете, что я получила в итоге? Депрессию, бессонницу, панические атаки и ощущение, что жизнь проходит мимо меня.
— У всех депрессия нынче, — отмахнулась свекровь. — Модно стало болячки выдумывать. В наше время…
— В ваше время женщины спивались от «несчастной жизни» и заедали одиночество, — жестко перебила я. — Только называлось это не депрессией, а «нервами». Я не хочу такой жизни. Не хочу через двадцать лет оглянуться назад и понять, что потратила лучшие годы на человека, который не умеет даже «спасибо» сказать.
— Игорек всегда благодарил! — возмутилась свекровь.
— Игорь говорил «спасибо», когда я готовила. Как официантке в ресторане. Он никогда не говорил «спасибо за то, что ты есть». За то, что я поддерживала его, когда он менял работу в пятый раз. За то, что я не упрекала, когда он спускал деньги на очередную компьютерную штуку. За то, что я закрывала глаза на то, что он «забывал» о наших годовщинах, днях рождениях, праздниках. Понимаете разницу?
Свекровь молчала.
— Я не ухожу от Игоря, чтобы ему сделать плохо, — продолжила я тише. — Я ухожу, чтобы спасти себя. Чтобы хоть что-то от себя осталось. Потому что еще год-два в этом браке — и я просто перестану существовать как личность. Я стану просто функцией. Психологом-банкоматом-уборщицей-поваром. А я хочу быть человеком.
— Красиво говоришь, — холодно бросила Галина Петровна. — Только Игорька ты бросила. И наделала ему проблем. А он мой сын, и я не дам его в обиду!
Я усмехнулась.
— Вот именно в этом и проблема, Галина Петровна. Ему тридцать два года, а он все еще «мамин сын», которого надо защищать. От кого? От ответственности? От взрослой жизни? От последствий собственных решений? Вы сделали из него инфантила, а потом требовали, чтобы я это исправила. Но я не мать Игоря. Я была его женой. И я устала играть обе роли.
— Ты бессердечная, — с ненавистью произнесла свекровь. — Холодная и бессердечная. Я всегда это чувствовала.
— Возможно, — согласилась я. — Или, возможно, я просто научилась защищать себя. Потому что никто другой этого не делал. Знаете, Галина Петровна, когда мы только поженились, я была совсем другой. Я была мягкой, доверчивой, готовой идти на компромиссы. Но каждый раз, когда я шла навстречу, от меня требовали пройти еще дальше. Каждый раз, когда я уступала, мои уступки воспринимались как должное. Так что да, может быть, я стала холодной. Это защитная реакция. Выживание.
— И что ты теперь будешь делать? — спросила свекровь, и в ее голосе послышалось что-то похожее на любопытство, смешанное с презрением. — Карьеру строить? Начальницей быть?
— Я буду жить, — просто ответила я. — Просто жить. Спать, сколько хочу. Читать книги, на которые не было времени. Встречаться с друзьями, которых не видела годами. Может быть, заведу собаку — Игорь всегда был против. Может быть, поеду куда-нибудь. В Прагу, например. Я всегда хотела. А еще я хочу по выходным просыпаться и не составлять в уме список дел. Не думать, что надо постирать, убрать, приготовить. Просто проснуться и подумать: «А что я сегодня хочу?»
— Эгоистка, — резюмировала свекровь.
— Наверное, — согласилась я. — Если забота о себе — это эгоизм, то да. Я эгоистка. И знаете что? Мне уже все равно. Семь лет я пыталась быть «правильной». Не скандалила, не упрекала, не требовала. Улыбалась на ваших семейных праздниках, когда вы при всех рассказывали, какая я плохая хозяйка. Молчала, когда Игорь забывал про мой день рождения в третий раз подряд. Делала вид, что не вижу, как он часами переписывается с бывшей девушкой, потому что «они просто друзья». Я была удобной. А теперь я хочу быть счастливой. Даже если счастье — это всего лишь отсутствие несчастья.
— Пожалеешь, — повторила свекровь, но в голосе уже не было прежней уверенности. — Все равно пожалеешь.
— Может быть, — устало согласилась я. — Но знаете, что точно? Я никогда не пожалею о том, что попыталась. Что не сдалась. Что не провела остаток жизни в браке, который убивал меня по капле каждый день. А вот если бы осталась — точно бы пожалела. Уже жалела каждое утро последние два года.
Повисла долгая пауза. Потом свекровь заговорила тише:
— Значит, решение окончательное?
— Да.
— И я ничего не смогу сказать, чтобы ты передумала?
— Нет, Галина Петровна. Не сможете. Это не импульсивное решение. Я думала об этом полтора года. Ходила к психологу. Взвешивала все «за» и «против». Пыталась понять, есть ли в наших отношениях то, ради чего стоит остаться. И поняла, что нет. Есть привычка. Есть страх перемен. Есть социальное давление. Но нет любви, нет уважения, нет партнерства. А без этого брак — просто пустая оболочка.
Свекровь тяжело вздохнула.
— Ну что ж. Значит, я зря звонила.
— Да, — честно ответила я. — Зря. Я не вернусь. Никогда. Даже если Игорь изменится — а он не изменится, потому что не видит проблемы — я все равно не вернусь. Потому что я изменилась. Я наконец поставила себя на первое место. И это не эгоизм. Это самосохранение.
— Передать Игорьку что-нибудь хочешь? — спросила свекровь уже совсем другим тоном — усталым, опустошенным.
Я задумалась.
— Передайте, что я желаю ему счастья. Честно. Пусть найдет кого-то, кто будет счастлив в той роли, которая меня убивала. Пусть найдет женщину, которая хочет быть домохозяйкой и матерью-женой. Такие есть, и это нормально. Просто я не такая. И пусть он научится ценить людей, пока они рядом. А не после того, как они уйдут.
— Хорошо, — тихо сказала Галина Петровна. — Передам.
Она помолчала, а потом добавила:
— Знаешь, я вот о чем подумала. Может, ты и права. Немного. Я действительно его слишком… опекала. Он у меня единственный. После развода с его отцом я все силы в Игорька вложила. Может, и правда перестаралась.
Я прикрыла глаза. Это было похоже на извинение. Максимум того, на что была способна эта женщина.
— Не поздно научить его быть самостоятельным, — мягко сказала я. — Ему тридцать два. Люди и в сорок меняются, если захотят.
— Ага, — хмыкнула свекровь. — Если захотят. А он и не хочет пока. Говорит, ты вернешься.
— Не вернусь, — твердо повторила я. — И чем быстрее он это примет, тем быстрее сможет двигаться дальше.
— Ладно, — вздохнула Галина Петровна. — Не буду больше звонить. Обещаю. Просто… сама понимаешь, он мой сын. Трудно смотреть, как он страдает.
— Понимаю, — сказала я. — Я тоже страдала. Семь лет. Теперь его очередь. Может, это научит его чему-то.
— Может, — неопределенно откликнулась свекровь. — Ну, бывай.
— Бывайте, Галина Петровна.
Я нажала красную кнопку и опустилась на пол, прислонившись спиной к холодной стене. Телефон выскользнул из рук. Я сидела и смотрела в потолок, чувствуя, как по щекам текут слезы.
Не слезы сожаления. Слезы облегчения. Наконец-то это закончилось. Наконец-то я могла выдохнуть.
Телефон снова завибрировал. Я подняла его и увидела сообщение от подруги Кати: «Ну как ты там? Держись! Помни: ты молодец, ты справилась, и у тебя впереди целая жизнь. Своя жизнь».
Я улыбнулась сквозь слезы и ответила: «Пережила атаку свекрови. Кажется, последнюю. Держусь! Спасибо, что ты есть».
Потом встала, подошла к окну и распахнула его. Холодный осенний ветер ворвался в комнату, растрепав волосы. Где-то внизу играла музыка, смеялись люди, жила своей жизнью ночной город.
И я была частью этой жизни. Наконец-то. Снова. Впервые за семь лет.
Я была свободна.
И это было лучшее чувство в мире.
