— Родители завтра приедут.
Лариса оторвалась от швейной машинки. Олег стоял в дверях детской, листал что-то в телефоне.
— Надолго?
— Дней на двенадцать. Отцу путёвку дали в санаторий, процедуры там, но без проживания. Им нужно где-то жить, пока он ходит на лечение.
Она отпустила педаль. Нитка натянулась и оборвалась.
— Ты хотел со мной посоветоваться?
Олег поднял глаза от экрана, посмотрел на неё так, будто не понял вопроса.
— Это мои родители. Куда им ещё деваться?
Лариса сжала в руке край юбки, которую подшивала. Хотела сказать, что квартиру снимают они, что последние три месяца платит она одна, пока он ищет работу. Что у неё заказы, сроки, швейная машинка в углу детской — единственное место, где она может работать. Что двенадцать дней — это почти две недели.
Но Кирилл сидел за письменным столом у батареи, делал уроки, и она видела, как он насторожился, услышав их разговор.
— Хорошо, — сказала она.
Олег кивнул и ушёл. Лариса вдела новую нитку в иголку, но руки дрожали, и она никак не могла попасть в ушко.
На следующий день они приехали к обеду. Лариса открыла дверь, помогла занести сумки. Валентина Степановна вошла в прихожую, остановилась, принюхалась.
— Ларочка, у вас так душно. Окна когда проветривали?
— Сегодня утром.
— Надо чаще, милая. А то запах какой-то затхлый стоит.
Борис Михайлович молча прошёл в комнату, поставил сумку у стены. Валентина Степановна сняла пальто, прошла на кухню. Остановилась у плиты, провела пальцем по столешнице.
— Ну и пыли-то сколько. Олег, ты бы жене помогал, она же одна не справляется.
Лариса стояла в дверях, сжимая в руках чужое пальто. Олег промолчал.
— Мам, проходи, присядь, — сказал он. — Сейчас чай поставим.
— Да я сама, сама, — Валентина Степановна уже открывала шкафчики, доставала чашки. — Вот эту не надо, она сколотая. Ларочка, у вас что, нормальной посуды нет?
Лариса повесила пальто на вешалку. Это было её пальто — она сняла его час назад, чтобы освободить место для гостей.
— Валентина Степановна, я сейчас постелю вам в комнате.
— Не беспокойся, милая. Мы люди простые, нам много не надо.
Лариса прошла в единственную спальню — свою с Олегом. Сняла постельное бельё, достала чистое из шкафа. Олег зашёл следом, взял подушку.
— Ты где спать-то будешь? — спросила она тихо.
— На диване на кухне. Ты с Кириллом в детской.
Она кивнула. Застелила кровать, разложила полотенца. Валентина Степановна появилась в дверях, оглядела комнату.
— Ой, Ларочка, а шторы-то когда стирали? Совсем серые.
— Месяца три назад.
— Надо чаще, милая. Пыль оседает быстро.
Лариса вышла из комнаты, прошла в детскую. Кирилл сидел за столом, рисовал что-то в тетради. Валентина Степановна зашла следом, оглядела углы.
— Ой, а это у вас что, швейная машинка? Прямо в детской?
— Да. Здесь у окна светло, мне удобно работать.
— Странно как-то. Ребёнку же мешает. И ткани эти повсюду. — Свекровь показала на рулон бежевой материи, лежавший на табуретке рядом. — Надо бы в другое место убрать.
Лариса сжала кулаки.
— Мне здесь удобно. Это моя работа.
— Ну-ну, не обижайся, милая. Я просто к лучшему.
Вечером, когда Кирилл лёг спать, Лариса попыталась доделать заказ. Юбку нужно было сдать завтра, но строчка никак не шла ровно. Мальчик ворочался на кровати, а она боялась шуметь машинкой.
Валентина Степановна заглянула в детскую, покачала головой.
— Ларочка, ты что, так поздно шьёшь? Ребёнок же спит, ты ему мешаешь.
— У меня заказ на завтра.
— Ну и что? Перенеси. Здоровье дороже. И сон ребёнка тоже.
Лариса выключила машинку. Собрала ткань, сложила в угол.
Лариса легла рядом с Кириллом на узкой кровати. Мальчик сопел во сне, раскинув руки. Она лежала на самом краю, боясь пошевелиться. За стеной слышались голоса — Валентина Степановна что-то рассказывала Олегу на кухне.
Это её квартира. Точнее, съёмная, но она платит за неё последние три месяца. Она здесь работает, живёт, растит сына. А сейчас лежит на краю кровати и не может даже доделать заказ.
Утром Валентина Степановна встала первой. Лариса проснулась от запаха жареной рыбы. Оделась, вышла на кухню. Свекровь стояла у плиты, переворачивала куски в сковороде.
— Доброе утро, Ларочка! Я решила вам завтрак приготовить. Мужчинам нужна сытная еда с утра.
Запах ударил в нос. Лариса терпеть не могла жареную рыбу — запах въедался во всё, особенно в ткани. А у неё в детской лежал рулон бежевой материи для штор, срочный заказ.
— Валентина Степановна, я обычно не жарю рыбу. Запах сильный.
— Ничего страшного, проветрим. Зато полезно.
Лариса открыла окно на кухне настежь. Холодный воздух ворвался в комнату. Она прошла в детскую, открыла и там — хоть немного выветрить.
Олег вышел, сел за стол. Борис Михайлович присоединился. Валентина Степановна накладывала рыбу на тарелки, улыбалась.
— Ешьте, ешьте, пока горячее.
Кирилл выглянул из детской, поморщился.
— Фу, как воняет.
— Кирилл! — одёрнула его Лариса.
— Ничего, ничего, — засмеялась Валентина Степановна. — Дети правду говорят. Но рыба полезная, мальчик должен расти здоровым.
После завтрака Лариса убирала со стола. Валентина Степановна ходила по квартире, заглядывала в углы.
— Ларочка, а вот тут у вас пыль. И тут тоже. Надо бы пропылесосить.
— Я вчера пылесосила.
— Ну значит, плохо. Сейчас я покажу, как надо.
Свекровь достала пылесос, начала убирать. Зашла в детскую, начала двигать мебель. Передвинула табуретку с рулоном ткани, сдвинула машинку к стене.
— Так-то лучше. А то прямо посреди комнаты всё стоит.
Лариса вошла следом, увидела, как свекровь переставляет её вещи.
— Валентина Степановна, мне неудобно будет работать.
— Ничего, приспособишься. Зато порядок.
Лариса молча вернула табуретку на место, поставила машинку как было. Валентина Степановна покачала головой, но ничего не сказала.
Вечером Борис Михайлович сидел на кухне, читал газету при верхнем свете. Прищурился, отложил страницу.
— Олег, а у мальчика там лампа на столе есть?
— Есть, настольная.
— Можно к нам переставить? А то при люстре читать неудобно, глаза устают.
Лариса замерла у двери детской.
— Кириллу лампа нужна. Уроки делает.
— Ну один вечерок дашь, — вмешался Олег. — Кирилл может и при люстре позаниматься.
— Нет, — сказала Лариса твёрдо. — Это его вещь. Ему нужна.
Борис Михайлович пожал плечами, снова взялся за газету. Олег посмотрел на жену с лёгким раздражением, но промолчал.
Лариса зашла в детскую, закрыла дверь. Села на край кровати. Руки дрожали. Даже вещи сына теперь не принадлежат им.
На третий день Лариса не выдержала. Утром ей нужно было отвезти заказ в ателье — две пары штор и три юбки. Она сложила всё в сумку, оделась.
— Ларочка, ты куда? — спросила Валентина Степановна с кухни.
— В ателье. Заказ сдать.
— А обед кто готовить будет? Мужчины же голодные.
Лариса застыла у двери.
— Валентина Степановна, я работаю. Мне нужно ехать.
— Ну так приготовь хоть что-то. Или я, что ли, должна?
Олег вышел из ванной, услышал разговор.
— Мам, мы сами что-нибудь сделаем. Не переживай.
— Какой ты сам, сынок, — вздохнула свекровь. — Жена должна о семье заботиться.
Лариса вышла, хлопнув дверью. В ателье сдала заказ, получила деньги. Хозяйка, Нина Петровна, посмотрела на неё внимательно.
— Лариса, ты бледная какая-то. Всё в порядке?
— Да, нормально.
— Новые заказы возьмёшь? Тут три платья на переделку.
Лариса кивнула, взяла ткани. Вернулась домой к обеду. В квартире пахло жареным луком. Валентина Степановна стояла у плиты, помешивала что-то в сковороде.
— Пришла наконец. Я уже сама всё приготовила. Ты бы хоть заранее говорила, что уходишь.
Лариса прошла в детскую, положила новые заказы на табуретку. Остановилась. Рулон бежевой ткани исчез.
— Валентина Степановна, а где ткань была? Бежевая, для штор.
— А, эту? Я убрала. Она же пылилась. Сложила в шкаф.
— В какой шкаф?
— В шкаф в спальне. Аккуратно, не переживай.
Лариса открыла шкаф в спальне. Рулон лежал на верхней полке, придавленный стопкой одеял. Она достала его, развернула. Ткань помялась, на ней остались заломы.
— Валентина Степановна, это заказ. Его нельзя было мять.
— Ой, ну извини, милая. Я же не знала. Отпаришь — и всё.
Лариса зажала ткань в руках. Хотела крикнуть, но Кирилл сидел на кухне, ел суп. Она глубоко вздохнула, пошла в детскую. Включила утюг, начала отпаривать заломы.
Вечером за ужином Борис Михайлович сказал:
— Олег, а что это у тебя дома совсем ничего не делается? Кран на кухне капает, дверь в ванной скрипит.
— Руки не доходят, пап.
— Надо бы починить. А то как-то неудобно.
Олег кивнул, ничего не ответил. Лариса молча доедала кашу.
На следующий день она вернулась из магазина с нитками. Зашла в прихожую — и замерла. На ногах у Валентины Степановны были её туфли. Коричневые, на низком каблуке, которые Лариса носила на работу.
— Валентина Степановна, это мои туфли.
Свекровь опустила глаза, улыбнулась виновато.
— Ой, Ларочка, прости. Просто примерила. Хотела посмотреть, удобные ли. У меня такие же были когда-то.
— Это моя обувь.
— Ну да, ну да. Не сердись. Я же ничего плохого.
Валентина Степановна сняла туфли, поставила обратно на полку. Лариса стояла, сжимая пакет с нитками.
— Это мой дом, — сказала она тихо.
— Что ты сказала, милая?
— Мой дом. Моя обувь. Мои вещи.
Валентина Степановна выпрямилась, посмотрела на неё холодно.
— Ларочка, мы здесь гости. Мы не напрашивались. Олег сам пригласил. Если тебе так тяжело нас терпеть — скажи прямо.
— Меня никто не спросил.
— Что — не спросил?
— Олег не спросил, хочу ли я, чтобы вы жили здесь двенадцать дней.
Свекровь скрестила руки на груди.
— Понятно. Значит, мы здесь лишние.
Олег вышел из ванной, услышал последние слова.
— Лар, что происходит?
— Спроси у своей жены, — отрезала Валентина Степановна. — Она нас выгоняет.
— Я никого не выгоняю, — Лариса почувствовала, как голос дрожит. — Я просто хочу, чтобы меня спрашивали. Чтобы мои вещи не трогали. Чтобы я могла работать в собственной квартире.
— Это не твоя квартира, — сказал Олег тихо. — Мы её снимаем.
— И плачу за неё я.
Повисла тишина. Валентина Степановна открыла рот, закрыла. Олег побледнел.
— Лар…
— Последние три месяца плачу я. Одна. А меня даже не спросили.
Она развернулась, пошла в детскую. Закрыла дверь, села на кровать. Руки тряслись.
Через несколько минут в дверь постучали. Вошёл Олег, прикрыл за собой.
— Лар, ты чего?
— Устала.
— От чего?
— От всего. От того, что мне не дают работать. Что мои вещи трогают. Что меня не спрашивают ни о чём.
Олег сел рядом на кровать.
— Они мои родители. Отцу лечиться нужно. Куда им было ехать?
— Не знаю. Но ты должен был спросить меня.
— Спросить? — голос его стал резче. — Это мои родители, Лар. Они мне всю жизнь помогали.
— А я тебе кто?
Он промолчал. Встал, вышел из комнаты. Лариса осталась сидеть на кровати. За дверью слышались приглушённые голоса — Олег что-то объяснял матери.
На следующий день Лариса позвонила подруге Светлане.
— Света, можно я к тебе заеду? Поговорить надо.
— Конечно, приезжай.
Они сидели на кухне у Светланы, пили чай. Лариса рассказала про родителей Олега, про туфли, про ткань, про то, что не может нормально работать.
— Лар, а ты понимаешь, что происходит? — спросила Светлана. — Ты платишь за квартиру, а живёшь как гость.
— Я знаю.
— Так что ты будешь делать?
— Не знаю.
— Ты позволила им занять твоё место. Не они виноваты — ты сама. Потому что молчала.
Лариса обхватила чашку руками.
— А что мне было делать? Скандалить? При ребёнке?
— Нет. Просто говорить. Сразу, в первый день. «Это моя квартира, я здесь работаю, прошу не трогать мои вещи». Но ты молчала. И они решили, что можно.
Лариса вернулась домой вечером. В квартире было тихо. Кирилл сидел у двери детской, красный, с мокрыми глазами.
— Мам…
Она присела рядом с ним.
— Что случилось?
— Бабушка… она сказала, что я неряха. Что у меня на столе бардак. Она выкинула мои рисунки. Сказала, что это мусор.
Лариса обняла сына за плечи.
— Где она?
— На кухне.
Лариса вошла на кухню. Валентина Степановна сидела за столом, пила чай. Борис Михайлович читал газету.
— Валентина Степановна, вы выкинули рисунки Кирилла?
— Ой, Ларочка, там всякая ерунда была. Каляки-маляки. Я порядок навела.
— Это его рисунки. Он их рисовал неделю.
— Ну и что? Всё равно мусор.
Лариса почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Не гнев — спокойная, холодная ясность.
— Собирайте вещи.
Валентина Степановна подняла глаза.
— Что?
— Собирайте вещи и уезжайте.
— Ты что, с ума сошла?
— Нет. Я просто больше не хочу жить с вами в одной квартире.
Борис Михайлович отложил газету, посмотрел на неё тяжело.
— Олег об этом знает?
— Сейчас узнает.
Олег вышел из ванной, услышал последние слова.
— Лар, что происходит?
— Твои родители съезжают. Или уезжаю я с Кириллом.
— Ты с ума сошла?
— Нет. Я устала. Устала от того, что меня не слышат. Что мой сын плачет. Что я не могу работать в собственной квартире, за которую плачу.
— Это мои родители!
— Это моя жизнь. Выбирай.
Олег стоял молча. Лариса видела, как он смотрит на мать, на отца, потом на неё. И молчит.
— Понятно, — сказала она тихо.
Она прошла в детскую, достала из шкафа сумку. Начала складывать вещи — свои, Кирилла. Мальчик смотрел на неё испуганно.
— Мам, мы уходим?
— Да.
— Насовсем?
— Не знаю. Но сейчас уходим.
Она собрала документы, деньги, телефон. Одела сына, взяла сумку. Вышла на кухню. Олег стоял у окна, спиной к ней. Валентина Степановна сидела за столом, вытирала глаза платком.
— Олег, — сказала Лариса.
Он не обернулся.
— Ты сделал свой выбор. Вещи заберу позже. Пользуйтесь. Только через два дня не забудь за аренду заплатить.
Она взяла Кирилла за руку, вышла.
На лестничной площадке она остановилась, достала телефон. Набрала Светлану.
— Света, можем мы у тебя переночевать?
— Конечно. Приезжайте.
Такси приехало через десять минут. Лариса села на заднее сиденье, Кирилл устроился рядом. Машина тронулась.
— Мам, а мы вернёмся? — спросил мальчик тихо.
— Не знаю, солнышко.
— А папа?
Лариса посмотрела в окно. За стеклом мелькали фонари, дома, люди.
— Папа сделал выбор.
Через неделю Лариса сняла маленькую однокомнатную квартиру на окраине. Дешевле прежней, но своя. Светлана помогла перевезти вещи — швейную машинку, одежду, игрушки Кирилла.
Лариса поставила машинку у окна, разложила ткани на столе. Кирилл устроился на диване с альбомом, рисовал.
— Мам, а здесь хорошо, — сказал он.
— Правда?
— Да. Тут тихо.
Вечером, когда мальчик заснул, Лариса вышла на балкон. Открыла окно настежь. Холодный воздух ворвался в комнату, свежий, чистый.
Впервые за две недели она могла дышать.
Олег не звонил. Прошло три дня, потом неделя — тишина. Светлана рассказала, что видела его мать в магазине, та отвернулась, сделала вид, что не заметила. Обиделись всей семьёй, видимо.
Лариса слушала и понимала — ей всё равно. Внутри что-то надломилось тогда, когда он промолчал. Когда выбрал не её, не сына, а своё удобство и покой родителей. Теперь не хотелось ничего — ни объяснений, ни извинений, ни возвращения. Только спокойная жизнь с Кириллом, работа, тишина.
Спустя два дня телефон завибрировал. Сообщение от Олега: «Лар, давай поговорим».
Она посмотрела на экран, заблокировала телефон, положила на подоконник.
Говорить было не о чем. Он сделал выбор, когда промолчал. Она сделала свой, когда ушла.
Лариса вернулась в комнату, села к окну. Включила настольную лампу, достала новый заказ — платье на переделку. Начала аккуратно примётывать ткань вручную, чтобы утром сесть за машинку.
Кирилл сопел во сне на диване. За окном шумели деревья. На столе лежали аккуратные отрезы ткани и лежала её швейная машинка.
Это была её жизнь. Маленькая, тесная, но своя.
