— Может, всё-таки поешь? Я бутерброды сделала.
Денис молча смотрел в окно. За стеклом проплывали пыльные подсолнухи, выгоревшие на августовском солнце придорожные деревья, потрескавшийся асфальт старой трассы. Марина обернулась назад, протягивая пакет с едой. Сын не повернул головы.
— Не хочу.
Григорий крепче сжал руль старых «жигулей». Салон раскалился, несмотря на открытые окна. Он поймал взгляд жены в зеркале заднего вида — растерянный, беспомощный. Она одними губами произнесла: «Что делать?»
— До Казани ещё полтора часа, — сказал Григорий. — Если проголодаешься, скажи.
Денис демонстративно вставил наушники и отвернулся. В свои восемнадцать он казался таким взрослым, отстранённым, чужим. Когда они успели потерять того мальчишку, который ещё год назад взахлёб рассказывал о своих планах?
— Смотри, Денис, — попыталась снова Марина, — там мост, помнишь, мы фотографировались на нём, когда ездили…
— Помню, — оборвал он, не дав договорить, и снова уткнулся в телефон.
Григорий прибавил скорость. Старая «семёрка» загудела, недовольно подрагивая. Эта машина помнила, как они втроём ездили на рыбалку, как Денис учился водить именно на ней, как радовался своим первым километрам. Сейчас, наверное, ему стыдно было бы показаться на ней перед новыми университетскими друзьями.
— Документы все взял? — спросил Григорий. — Паспорт, аттестат, медицинский полис?
— Да.
— А договор с общежитием?
— Да, блин. Я не маленький.
Марина вздохнула, поправила воротник своей блузки. Она приготовилась к этому дню — выглаженная одежда, уложенные волосы, даже немного макияжа. Хотела, чтобы всё было идеально. Вот только сын смотрел в окно так, будто считал минуты до расставания.
— Когда устроишься, позвони, — сказала она. — Или напиши в чат, хорошо?
Денис пожал плечами.
— Если захочу.
Григорий резко затормозил, съезжая на обочину. Машина дёрнулась, взвизгнули тормоза.
— Гриш, ты что? — испуганно спросила Марина.
Он молча вышел, громко хлопнув дверью. Достал сигареты — привычка, от которой почти избавился, но которая возвращалась в моменты напряжения. Закурил, глядя на раскинувшееся до горизонта поле. Горячий ветер бил в лицо.
Через пару минут хлопнула дверца — Марина. Подошла, встала рядом.
— Не надо, — тихо сказала она. — Не сейчас.
— А когда? — Григорий выпустил дым. — Когда он окончательно решит, что мы ему никто?
— Он просто нервничает. Новый город, учёба. Ему страшно.
— Мне тоже страшно, — неожиданно для себя признался Григорий. — Боюсь, что увезём его сегодня, а потом он просто… исчезнет из нашей жизни.
Марина положила руку ему на плечо.
— Не исчезнет. Он наш сын.
Григорий хотел сказать что-то ещё, но промолчал. Докурил, затушил сигарету о подошву ботинка и убрал окурок в карман — мусорить не привык. Вернулись в машину молча.
Денис сидел в той же позе, уткнувшись в телефон, только наушники снял. То ли слышал их разговор, то ли просто ждал, когда они закончат эту непонятную остановку.
Казань встретила их шумом и деловитостью большого города. Здесь всё было иначе, чем в их тихом Чистополе: многоэтажки подпирали небо, дороги расчерчены идеально ровными линиями, люди двигались быстро, целеустремлённо. Денис заметно оживился, стал вертеть головой, разглядывая новый мир, в котором ему предстояло жить.
Общежитие юридического факультета оказалось не таким мрачным, как представлял себе Григорий. Недавно отремонтированное пятиэтажное здание, небольшой сквер перед входом, охранник, вежливо проверяющий документы.
— Комната на четверых, — объяснил комендант, полный мужчина с пышными усами. — Душ и туалет на этаже, кухня общая. Правила строгие — никакого алкоголя, шума после одиннадцати, посторонних без регистрации.
— Понятно, — кивнул Григорий. — Денис, тебе всё ясно?
Сын снова пожал плечами. Закинул рюкзак на плечо. Марина нервно одёргивала подол своего платья, не зная, куда деть руки.
Комната на третьем этаже оказалась маленькой, но чистой. Две двухъярусные кровати, четыре тумбочки, стол у окна, четыре стула. Один из верхних ярусов был уже занят — разбросаны вещи, на подушке — ноутбук.
— Сосед уже приехал, — заметил Григорий. — Познакомишься, может, подружитесь.
Денис начал молча раскладывать вещи, будто родители уже ушли. Марина суетилась, помогая, но сын отодвигал её руки. Наконец, он выпрямился и посмотрел на них.
— Всё, я разберусь сам дальше. Можете ехать.
— Но… — начала Марина, — может, погуляем по городу? Или поужинаем вместе?
— Не надо. Я хочу освоиться.
Григорий почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения. Столько часов за рулём, столько планов, а сын просто выставляет их за дверь.
— Может, всё-таки…
— Я же сказал — не надо, — почти грубо ответил Денис. — Езжайте домой. У меня тут своя жизнь начинается.
«Своя жизнь». Без них. Григорий кивнул, принимая этот удар.
— Хорошо, сынок. Звони, если что-то понадобится.
Марина прижала ладонь ко рту, сдерживая то ли всхлип, то ли возражение. Потом резко подошла и обняла Дениса. Тот стоял, опустив руки, не отвечая на объятие.
— Я буду скучать, — прошептала она.
Денис чуть отстранился, неловко похлопал её по спине.
— Ага. Я тоже.
Но в голосе не было ни капли тепла.
Они вышли из общежития в тяжёлом молчании. Ещё долго стояли у машины, будто надеясь, что сын выбежит, попросит остаться, скажет, что пошутил. Но окна третьего этажа смотрели на них равнодушно.
— Пойдём, — наконец сказал Григорий. — Пора домой.
В машине Марина прижалась лицом к окну. Плечи её мелко дрожали.
— Он вырос, — только и сказал Григорий, заводя двигатель. — Так бывает.
Но внутри всё сжималось от предчувствия, что их семья только что пересекла какую-то невидимую черту, за которой ничего уже не будет как прежде.
Выезжая из города, он включил радио погромче, чтобы не слышать тихих всхлипов жены, чтобы заглушить собственные мысли. Впереди лежали полтора часа дороги — теперь только вдвоём, — и целая жизнь, в которой их сын становился всё более далёким.
Прошло три недели. Телефон молчал, лишь иногда приходили короткие сообщения в общий чат. «Всё нормально», «Учусь», «Занят».
— Может, позвонить ему? — спрашивала Марина каждый вечер, листая цифровую фоторамку с детскими фотографиями.
— Не надо, — отвечал Григорий. — Пусть сам выйдет на связь, когда захочет.
В последний день сентября телефон Григория наконец зазвонил.
— Пап, я тут познакомился с девушкой, — голос Дениса звучал оживленно. — Анна, с экономического. Мы встречаемся.
— Рад за тебя, — ответил Григорий, выпрямляясь в кресле. — Серьёзно всё?
— Не знаю… Наверное, — Денис помедлил. — Слушай, можно мы с ней на выходных приедем? Хочу вас познакомить.
Сердце Григория дрогнуло.
— Конечно, сынок. Мама будет счастлива.
— Круто. И ещё… — в голосе сына появились новые нотки. — Мне нужно купить мотоцикл. Нашёл Yamaha YBR125, всего за сто двадцать тысяч. Почти новый.
Григорий помрачнел. Как объяснить, что у них нет лишних денег? Ипотека, которую они взяли семь лет назад, чтобы расширить жилплощадь для растущего сына, до сих пор забирала треть их дохода.
— Денис, это большая сумма. Мы не можем сейчас…
— Но мне очень нужно! — перебил сын. — Все нормальные пацаны на колёсах. У Анны вон отец вообще «Мерседес» подарил.
— Мы не можем сравниться с её отцом, — ответил Григорий твёрдо. — У нас ипотека, кредит…
— Да помню я ваши вечные кредиты! — в голосе Дениса зазвенела злость. — Вечно у вас нет денег на что-то стоящее!
— Послушай…
— Не буду! Я не маленький. Если не хотите помогать, сам справлюсь.
Денис сбросил звонок. Григорий долго смотрел на погасший экран телефона, ощущая, как быстро рушится то, что они строили годами.
В субботу они всё-таки приехали. Денис и красивая светловолосая девушка с холодными оценивающими глазами. Марина суетилась на кухне, готовила лучшие блюда, доставала из холодильника домашние заготовки — вяленые помидоры, солёные огурцы.
— Анечка, вы ешьте, не стесняйтесь, — говорила она, подкладывая девушке то одно, то другое.
— Спасибо, я на диете, — отвечала та, едва притрагиваясь к еде.
Денис сидел, откинувшись на спинку стула, и разглядывал квартиру так, словно видел её впервые. И словно не одобрял увиденного.
— А у вас тут… уютно, — произнесла Анна, и в этой паузе слышалось невысказанное «скромно».
— Да мы люди простые, — улыбнулась Марина. — Гриша — инженер на заводе, я в школе преподаю литературу.
— А, учительница, — кивнула Анна. — Теперь понятно, почему у Дениса такой богатый словарный запас.
Но комплиментом это не звучало.
После ужина молодые люди быстро засобирались. «У нас ещё дела в городе,» — бросил Денис. Марина растерянно смотрела, как сын торопливо обувается, как Анна поправляет дорогую причёску перед зеркалом в прихожей.
— Может, ещё чаю? — предложила она.
— Не надо, мам. Мы поехали.
Они ушли, оставив после себя запах дорогих духов и ощущение пустоты. Григорий сел в кресло, глядя на недоеденный ужин.
— Что с ним происходит? — тихо спросила Марина. — Он так смотрел… будто мы чужие.
— Новая жизнь, новая девушка, — пожал плечами Григорий. — Ему, наверное, стыдно за нас перед ней.
Марина всплеснула руками.
— Но мы столько для него сделали! Мы любим его!
Григорий промолчал. Что-то подсказывало: дело не только в девушке. Что-то сломалось гораздо раньше.
Вечером, когда они уже легли, Марина повернулась к нему в темноте.
— Гриш, мне страшно. Мне кажется, мы его теряем.
— Перестань. Просто новая девушка, первая любовь… Это пройдёт.
Телефон Григория завибрировал. Сообщение от Дениса: «Нужно поговорить. Завтра после работы».
На следующий день Григорий вернулся раньше обычного, предчувствуя неладное. Марина была на работе — педсовет в школе. В квартире непривычно тихо, только настенные часы отсчитывали минуты.
Звонок в дверь раздался ровно в шесть. Денис стоял на пороге — один, без Анны. Глаза холодные, отчуждённые.
— Привет, — он прошел внутрь, оглядываясь, словно оценивал обстановку. — Мама на работе?
— Педсовет, — кивнул Григорий. — Что-то случилось?
Денис сел на диван, не снимая куртки. Вертел в руках телефон, будто не решаясь начать разговор.
— Пап, помнишь, ты всегда говорил, что хочешь, чтобы у меня всё было лучше, чем у вас?
Григорий насторожился.
— Помню, конечно.
— Мне выпал реальный шанс, — Денис поднял глаза. — Анин отец предлагает нам помочь с покупкой квартиры. Маленькой, в новостройке. Но нужен первоначальный взнос.
— Какой еще взнос? — опешил Григорий.
— Триста тысяч, — Денис произнес это так, будто речь шла о мелочи. — Анин отец остальное берет на себя, это реально выгодно.
— Мы с Анной хотим жить вместе, — Денис прошёл в комнату, даже не разуваясь. — Её отец обещал помочь, но нужно внести первоначальный взнос. Триста тысяч.
Григорий опустился в кресло.
— Сынок, у нас нет таких денег. Ты же знаешь…
— Знаю, — перебил Денис. — Можно взять кредит.
— Какой кредит? У нас уже есть ипотека! — Григорий чувствовал, как поднимается волна раздражения. — И потом, вы только месяц встречаетесь. Это серьёзное решение.
— Анна — серьёзная девушка, — отрезал Денис. — А я не хочу жить в общаге, как нищеброд.
Слово «нищеброд» резануло слух. Когда сын научился так говорить?
— Денис, послушай, — Григорий старался говорить спокойно. — Мы с мамой всю жизнь работали, чтобы дать тебе всё необходимое. Мы брали ипотеку, чтобы у тебя была своя комната. Тратили последнее на твои секции, репетиторов…
Денис резко перебил:
— А может, я вас об этом не просил? Может, это было ваше решение?
— Да-да, — Денис закатил глаза. — «Мы всё для тебя делали». Слышал уже сотню раз.
— Потому что это правда! — не выдержал Григорий. — Мы отказывали себе во всём!
— А может, я вас об этом не просил? — Денис подошёл к окну. — Может, это было ваше решение?
Григорий смотрел на сына, не узнавая его. Где тот мальчик, который приходил в восторг от простой модели самолёта? Который обнимал его после рабочего дня? Который доверчиво рассказывал о своих мечтах?
— Значит так, — Денис повернулся. — Если вы не можете помочь с квартирой, то хотя бы с мотоциклом, о котором я говорил. В универ на общественном добираться замучился, а к Анне через весь город ездить.
— С мотоциклом? — Григорий начинал терять терпение. — Мы уже обсуждали это. Тебе едва исполнилось восемнадцать, какой мотоцикл? Это опасно!
— Нормальные родители помогают детям, — процедил Денис. — У нескольких парней с моего потока есть. А у меня даже самокат старый.
Григорий встал, стараясь сдержать гнев.
— Мы не можем тебе купить мотоцикл. Ни сейчас, ни в ближайшее время. У нас нет таких денег.
Денис смотрел на него с холодной яростью.
— Тогда зачем вы вообще нужны?
Эти пять слов повисли в воздухе, как пощёчина. Григорий почувствовал, как что-то внутри обрывается.
— Что ты сказал?
— Что слышал, — Денис направился к двери. — Бесполезные вы родители.
Звук захлопнувшейся двери эхом прокатился по квартире. Григорий стоял посреди комнаты, оглушённый.
Вечером, когда Марина вернулась с педсовета, Григорий рассказал ей о визите сына.
— Триста тысяч! — всплеснула она руками. — Откуда у нас такие деньги? И этот мотоцикл… Я боюсь даже думать о нём на дороге.
— Дело не в деньгах, Марин, — Григорий тяжело опустился на стул. — Дело в его отношении. Он смотрит на нас, как на банкомат. Как на людей, которые должны ему всё обеспечивать, но при этом не имеют права голоса.
— Это всё эта Анна, — вздохнула Марина. — С её «Мерседесом» и богатым папочкой. Он смотрит на неё и начинает стыдиться нас.
— Не думаю, что дело только в ней, — Григорий задумчиво крутил в руках чашку. — Что-то изменилось в нём ещё раньше.
Марина отвела взгляд.
— Ты заметил? — тихо спросила она.
— Конечно заметил. Он стал отстраняться ещё до отъезда. Помнишь, как хлопнул дверью на последнем семейном ужине? Как отказался ехать с нами на дачу в конце августа?
Они проговорили до полуночи, вспоминая, анализируя, пытаясь найти момент, когда всё начало рушиться. Было горько, но оба чувствовали облегчение от того, что наконец высказали друг другу свои наблюдения.
Когда они уже легли, Марина повернулась к нему в темноте.
— Гриш, я должна тебе кое-что сказать, — её голос дрожал. — Помнишь, в мае у нас была ссора? Когда Денис не сдал экзамен по математике…
— Помню.
— Я… я тогда сказала ему, что мы не родные.
Время остановилось.
— Я тогда сказала ему, что мы не родные, — голос Марины был едва слышен, но она продолжала. — Что мы его усыновили, когда ему было четыре. Что его настоящая мать отказалась от него.
Григорий замер. В комнате стало так тихо, что слышно было, как за стеной у соседей работает телевизор.
— Зачем? — только и смог выдавить он.
— Я не знаю, Гриш, — она всхлипнула. — Он кричал, что мы его не любим, что другие родители лучше… Я сорвалась. Хотела, чтобы он понял, сколько мы для него сделали. А он… он просто замолчал тогда. И с тех пор всё изменилось.
Григорий смотрел в потолок, чувствуя, как внутри растёт тяжесть. Четырнадцать лет они берегли эту тайну. Четырнадцать лет строили семью, в которой не было «своих» и «чужих» — просто мама, папа и сын. И вот всё разрушено одной фразой, брошенной в сердцах.
— А он точно ничего не помнил? — спросил Григорий после долгого молчания. — Ведь в четыре года уже память формируется.
— Помнишь, как мы его забирали из детского дома? — тихо ответила Марина. — Он был такой затравленный, почти не говорил. А потом психолог сказала, что у него травматическая амнезия. Он не помнил даже свою мать. Она ведь пила сильно, его соседи в опеку сдали.
Григорий тяжело вздохнул.
— А когда он спрашивал про тех людей из снов… Мы говорили, что это он у твоей сестры гостил, когда мы ремонт делали. — Он покачал головой. — Мы ведь хотели как лучше.
— Я хотела сказать тебе сразу, — продолжала Марина. — Но испугалась. А потом всё казалось, что он забудет, что всё наладится…
— Но не наладилось.
Через неделю раздался звонок в дверь. Они не ждали гостей. Марина открыла и замерла — на пороге стоял Денис. Один, без Анны. Лицо бледное, глаза холодные.
— Денис! — она протянула руки, чтобы обнять, но он отстранился, проходя в квартиру.
— Я пришел поговорить, — бросил он.
Григорий вышел из кухни, вытирая руки полотенцем.
— Сын, что случилось?
Денис прошёл в гостиную, игнорируя вопрос. Сел в кресло — жесткий, напряжённый, чужой. Осмотрелся так, словно оценивал обстановку.
— Я вас всегда слушал, — начал он вдруг. — Всегда делал, как вы хотели. Но что я получил взамен? Посмотрите, у всех моих однокурсников и машины, и квартиры. А у меня что? Комната в общаге, старый рюкзак и ваши вечные отговорки про деньги.
Марина растерянно покачала головой.
— Денис, но мы же всю жизнь… Мы всё для тебя делали. Репетиторы, секции, летние лагеря…
— Все так делают! — перебил он. — Это минимум! А где нормальная поддержка? Где то, что действительно нужно?
— Мы поддерживали тебя во всём, — тихо сказал Григорий. — Просто наши возможности не безграничны.
— Возможности, — Денис горько усмехнулся. — Вы просто не хотели ничего для меня делать. Потому что я вам чужой. Всегда был чужим.
— Что ты такое говоришь? — Марина побледнела.
— Правду говорю. Ты мне не мать, — отрезал он, глядя ей прямо в глаза. — И никогда ею не была.
Марина словно получила удар. Её руки задрожали.
— Денис, как ты можешь…
— Знаешь, что я понял? — продолжал он, не слушая. — Вы меня никогда не любили по-настоящему. Настоящие родители всё отдают детям. А вы? Вы мне даже правду сказать не могли!
— Мы берегли тебя, — вмешался Григорий. — Не хотели травмировать.
— Берегли? — Денис встал. — А я теперь хочу, чтобы вы доказали свою любовь. Раз уж вы меня так любите, тогда докажите это. Перепишите квартиру на меня. Это будет справедливо.
— Что? — Марина не верила своим ушам.
— Квартиру, — повторил он, чеканя слова. — Тогда и поговорим.
— Какую квартиру? — вмешался Григорий. — Она в ипотеке ещё пять лет! Мы половину выплатили только.
— Квартиру, — повторил он, чеканя слова. — Эту квартиру. Когда выплатите ипотеку.
— Но это наше единственное жильё, — растерянно произнесла Марина. — Мы с папой…
— С каким папой? — перебил Денис. — Он мне не отец. А вы мне никто.
Григорий, до этого молча слушавший, шагнул вперёд.
— Достаточно, — сказал он негромко, но твёрдо. — Денис, ты перешёл все границы.
— Не перепишем, — отрезал Григорий.
— Почему это? — Денис прищурился, поворачиваясь к нему. — Боитесь на старости лет без крыши остаться?
— Потому что любовь не продаётся и не покупается, — ответил Григорий. — Мы любили тебя не для того, чтобы получить что-то взамен.
Марина бросилась к сыну, схватила его за руку.
— Денис, одумайся! Мы же семья! Мы всегда будем рядом, что бы ни случилось…
— Семья? — он резко вырвал руку. — Ты от меня четырнадцать лет правду скрывала. А теперь ещё и в квартире отказываете. Вы просто хотели казаться хорошими перед другими. «Смотрите, какие мы благородные — ребёнка усыновили!»
— Денис! — Марина задохнулась от обиды.
— Знаете что? Забудьте, — он схватил куртку. — Я сам всего добьюсь. Без вас.
Григорий сделал шаг вперед.
— Сын, давай спокойно обсудим…
— Я тебе не сын! — выкрикнул Денис и рванул к двери.
Хлопнула входная дверь. В квартире повисла оглушительная тишина.
Марина обессиленно опустилась на пол в прихожей.
— Что же ты наделал? — прошептала она, глядя на мужа. — Зачем ты так? Он же наш сын!
— Был нашим сыном, — тихо ответил Григорий. — А теперь он взрослый человек, который делает свой выбор.
— Надо было уступить, сгладить как-то… Может, он одумается?
Григорий молча прошёл в спальню, достал из шкафа небольшую сумку и начал собирать вещи.
— Ты куда? — испуганно спросила Марина.
— На дачу. Мне нужно побыть одному.
Он уехал в тот же вечер. Старенькие «жигули» увезли его в Красный Яр, где в маленьком домике с яблоневым садом он провёл три дня, не включая телефон. Колол дрова, чинил крышу сарая, приводил в порядок яблони, перекапывал грядки. Работал до изнеможения, лишь бы не думать.
На четвёртый день в ворота постучали. Тимофей Павлович, сосед, бывший военный, заглянул с бутылкой самогона.
— Что, Григорий, душу лечишь? — спросил он, присаживаясь на скамейку у крыльца.
— Вроде того, — кивнул Григорий.
— С сыном поругался?
— С сыном.
Тимофей Павлович долго молчал, поглаживая седую бороду.
— Знаешь, что я тебе скажу, — наконец произнёс он. — Я своего тоже потерял когда-то. Уехал в Москву, и как отрезало. Два года не звонил, не писал. А потом вернулся, с женой, с ребёнком. И как ни в чём не бывало. Они молодые, им кажется, что время бесконечно, что всегда успеют. А потом понимают, что нет никого роднее, чем родители. Даже если не родные по крови.
Григорий удивлённо посмотрел на соседа.
— Знаю я про твоего, — улыбнулся тот. — Видел, как вы его маленького привезли. Четыре годика, глазёнки испуганные. А потом глядь — уже парень вымахал. Ты ему настоящий отец, Гриш. Что бы он там ни говорил.
Они просидели до темноты, разговаривая о детях, о жизни, о прощении. Когда Тимофей Павлович ушёл, Григорий ещё долго сидел на крыльце, глядя на звёзды.
Когда он вернулся домой, Марина молча обняла его. Не спрашивала, не упрекала. Так они и жили следующие недели — в тишине, которая больше не резала слух, а становилась привычной.
В середине октября пришло сообщение от Дениса: «Мне нужны документы с моей медкартой из детства. У меня проблемы с аллергией, врачу нужна история. Ты сможешь найти?»
Григорий долго смотрел на экран телефона. Раньше он бы тут же сорвался, перевернул весь архив, отсканировал каждую бумажку. Может, даже сам отвёз бы в Казань. Но сейчас что-то остановило его. Он положил телефон на стол и не ответил. Впервые в жизни он позволил сыну самому решать свои проблемы.
Телефон больше не звонил. Денис ни разу не поинтересовался, почему отец не ответил на его просьбу.
В конце октября они с Мариной снова поехали на дачу. Собирали последние яблоки, консервировали на зиму. Вдвоём чинили покосившийся забор.
— Давай, я подержу, а ты прибивай, — сказала Марина, удерживая доску.
Григорий кивнул, вбивая гвозди уверенными ударами молотка. Мимо проходил Тимофей Павлович, остановился.
— Хорошо работаете, — улыбнулся он. — Как сын?
— Не пишет, — ответил Григорий.
Сосед покачал головой.
— Вернётся ещё. Тебе ли не знать, Гриш — ты настоящий отец. Каких мало.
Эти слова, сказанные посторонним человеком, вдруг отозвались теплом внутри. Настоящий отец. Не по крови — по сути.
Вечером они с Мариной сидели у костра, жарили последние в этом сезоне шашлыки. Сухие ветки потрескивали в огне, искры летели в тёмное небо, смешиваясь со звёздами.
— Помнишь, — вдруг сказала Марина, — как он первый раз сам проехал на велосипеде? Ты держал за сиденье, а потом отпустил. А он не заметил и ехал, ехал, счастливый такой…
Григорий кивнул, глядя на угли.
— Может, сейчас то же самое. Отпустили — и он поехал.
Домой возвращались в сумерках. Телефон Григория пискнул — новое сообщение. От Дениса: «Мог бы хоть ответить. Спасибо за «помощь».»
Григорий прочитал и не стал отвечать. Не из злости, не из обиды. Просто больше не хотелось оправдываться. Он сделал всё, что мог. Теперь пришло время позволить сыну жить своей жизнью — с её ошибками, разочарованиями и открытиями.
За окном машины начинался дождь, дворники мерно постукивали, размазывая первые капли по стеклу.
— Смотри, как красиво листья кружатся, — тихо сказала Марина, прижавшись лбом к стеклу. — Золотые, красные… Как будто танцуют.
Григорий посмотрел на жену. Она постарела за эти месяцы, морщинки вокруг глаз стали глубже. Но глаза — те же, добрые, внимательные. Он протянул руку и накрыл её ладонь своей.
— Красиво, — согласился он.
И этого было достаточно. Они продолжали путь в тишине, которая больше не была наказанием. Теперь она стала их новым домом — спокойным, принимающим, настоящим.
