— Триста тысяч! — всплеснула она руками. — Откуда у нас такие деньги? И этот мотоцикл… Я боюсь даже думать о нём на дороге.
— Дело не в деньгах, Марин, — Григорий тяжело опустился на стул. — Дело в его отношении. Он смотрит на нас, как на банкомат. Как на людей, которые должны ему всё обеспечивать, но при этом не имеют права голоса.
— Это всё эта Анна, — вздохнула Марина. — С её «Мерседесом» и богатым папочкой. Он смотрит на неё и начинает стыдиться нас.
Читайте начало этой истории здесь>>>
— Не думаю, что дело только в ней, — Григорий задумчиво крутил в руках чашку. — Что-то изменилось в нём ещё раньше.
Марина отвела взгляд.
— Ты заметил? — тихо спросила она.
— Конечно заметил. Он стал отстраняться ещё до отъезда. Помнишь, как хлопнул дверью на последнем семейном ужине? Как отказался ехать с нами на дачу в конце августа?
Они проговорили до полуночи, вспоминая, анализируя, пытаясь найти момент, когда всё начало рушиться. Было горько, но оба чувствовали облегчение от того, что наконец высказали друг другу свои наблюдения.
Когда они уже легли, Марина повернулась к нему в темноте.
— Гриш, я должна тебе кое-что сказать, — её голос дрожал. — Помнишь, в мае у нас была ссора? Когда Денис не сдал экзамен по математике…
— Помню.
— Я… я тогда сказала ему, что мы не родные.
Время остановилось.
— Я тогда сказала ему, что мы не родные, — голос Марины был едва слышен, но она продолжала. — Что мы его усыновили, когда ему было четыре. Что его настоящая мать отказалась от него.
Григорий замер. В комнате стало так тихо, что слышно было, как за стеной у соседей работает телевизор.
— Зачем? — только и смог выдавить он.
— Я не знаю, Гриш, — она всхлипнула. — Он кричал, что мы его не любим, что другие родители лучше… Я сорвалась. Хотела, чтобы он понял, сколько мы для него сделали. А он… он просто замолчал тогда. И с тех пор всё изменилось.
Григорий смотрел в потолок, чувствуя, как внутри растёт тяжесть. Четырнадцать лет они берегли эту тайну. Четырнадцать лет строили семью, в которой не было «своих» и «чужих» — просто мама, папа и сын. И вот всё разрушено одной фразой, брошенной в сердцах.
— А он точно ничего не помнил? — спросил Григорий после долгого молчания. — Ведь в четыре года уже память формируется.
— Помнишь, как мы его забирали из детского дома? — тихо ответила Марина. — Он был такой затравленный, почти не говорил. А потом психолог сказала, что у него травматическая амнезия. Он не помнил даже свою мать. Она ведь пила сильно, его соседи в опеку сдали.
Григорий тяжело вздохнул.
— А когда он спрашивал про тех людей из снов… Мы говорили, что это он у твоей сестры гостил, когда мы ремонт делали. — Он покачал головой. — Мы ведь хотели как лучше.
— Я хотела сказать тебе сразу, — продолжала Марина. — Но испугалась. А потом всё казалось, что он забудет, что всё наладится…
— Но не наладилось.
Через неделю раздался звонок в дверь. Они не ждали гостей. Марина открыла и замерла — на пороге стоял Денис. Один, без Анны. Лицо бледное, глаза холодные.
— Денис! — она протянула руки, чтобы обнять, но он отстранился, проходя в квартиру.
— Я пришел поговорить, — бросил он.
Григорий вышел из кухни, вытирая руки полотенцем.
— Сын, что случилось?
Денис прошёл в гостиную, игнорируя вопрос. Сел в кресло — жесткий, напряжённый, чужой. Осмотрелся так, словно оценивал обстановку.
— Я вас всегда слушал, — начал он вдруг. — Всегда делал, как вы хотели. Но что я получил взамен? Посмотрите, у всех моих однокурсников и машины, и квартиры. А у меня что? Комната в общаге, старый рюкзак и ваши вечные отговорки про деньги.
Марина растерянно покачала головой.
— Денис, но мы же всю жизнь… Мы всё для тебя делали. Репетиторы, секции, летние лагеря…
— Все так делают! — перебил он. — Это минимум! А где нормальная поддержка? Где то, что действительно нужно?
— Мы поддерживали тебя во всём, — тихо сказал Григорий. — Просто наши возможности не безграничны.
— Возможности, — Денис горько усмехнулся. — Вы просто не хотели ничего для меня делать. Потому что я вам чужой. Всегда был чужим.
— Что ты такое говоришь? — Марина побледнела.
— Правду говорю. Ты мне не мать, — отрезал он, глядя ей прямо в глаза. — И никогда ею не была.
Марина словно получила удар. Её руки задрожали.
— Денис, как ты можешь…
— Знаешь, что я понял? — продолжал он, не слушая. — Вы меня никогда не любили по-настоящему. Настоящие родители всё отдают детям. А вы? Вы мне даже правду сказать не могли!
— Мы берегли тебя, — вмешался Григорий. — Не хотели травмировать.
— Берегли? — Денис встал. — А я теперь хочу, чтобы вы доказали свою любовь. Раз уж вы меня так любите, тогда докажите это. Перепишите квартиру на меня. Это будет справедливо.
— Что? — Марина не верила своим ушам.
— Квартиру, — повторил он, чеканя слова. — Тогда и поговорим.
— Какую квартиру? — вмешался Григорий. — Она в ипотеке ещё пять лет! Мы половину выплатили только.
— Квартиру, — повторил он, чеканя слова. — Эту квартиру. Когда выплатите ипотеку.
— Но это наше единственное жильё, — растерянно произнесла Марина. — Мы с папой…
— С каким папой? — перебил Денис. — Он мне не отец. А вы мне никто.
Григорий, до этого молча слушавший, шагнул вперёд.
— Достаточно, — сказал он негромко, но твёрдо. — Денис, ты перешёл все границы.
— Не перепишем, — отрезал Григорий.
— Почему это? — Денис прищурился, поворачиваясь к нему. — Боитесь на старости лет без крыши остаться?
— Потому что любовь не продаётся и не покупается, — ответил Григорий. — Мы любили тебя не для того, чтобы получить что-то взамен.
Марина бросилась к сыну, схватила его за руку.
— Денис, одумайся! Мы же семья! Мы всегда будем рядом, что бы ни случилось…
— Семья? — он резко вырвал руку. — Ты от меня четырнадцать лет правду скрывала. А теперь ещё и в квартире отказываете. Вы просто хотели казаться хорошими перед другими. «Смотрите, какие мы благородные — ребёнка усыновили!»
— Денис! — Марина задохнулась от обиды.
— Знаете что? Забудьте, — он схватил куртку. — Я сам всего добьюсь. Без вас.
Григорий сделал шаг вперед.
— Сын, давай спокойно обсудим…
— Я тебе не сын! — выкрикнул Денис и рванул к двери.
Хлопнула входная дверь. В квартире повисла оглушительная тишина.
Марина обессиленно опустилась на пол в прихожей.
— Что же ты наделал? — прошептала она, глядя на мужа. — Зачем ты так? Он же наш сын!
— Был нашим сыном, — тихо ответил Григорий. — А теперь он взрослый человек, который делает свой выбор.
— Надо было уступить, сгладить как-то… Может, он одумается?
Григорий молча прошёл в спальню, достал из шкафа небольшую сумку и начал собирать вещи.
— Ты куда? — испуганно спросила Марина.
— На дачу. Мне нужно побыть одному.
Он уехал в тот же вечер. Старенькие «жигули» увезли его в Красный Яр, где в маленьком домике с яблоневым садом он провёл три дня, не включая телефон. Колол дрова, чинил крышу сарая, приводил в порядок яблони, перекапывал грядки. Работал до изнеможения, лишь бы не думать.
На четвёртый день в ворота постучали. Тимофей Павлович, сосед, бывший военный, заглянул с бутылкой самогона.
— Что, Григорий, душу лечишь? — спросил он, присаживаясь на скамейку у крыльца.
— Вроде того, — кивнул Григорий.
— С сыном поругался?
— С сыном.
Тимофей Павлович долго молчал, поглаживая седую бороду.
— Знаешь, что я тебе скажу, — наконец произнёс он. — Я своего тоже потерял когда-то. Уехал в Москву, и как отрезало. Два года не звонил, не писал. А потом вернулся, с женой, с ребёнком. И как ни в чём не бывало. Они молодые, им кажется, что время бесконечно, что всегда успеют. А потом понимают, что нет никого роднее, чем родители. Даже если не родные по крови.
Григорий удивлённо посмотрел на соседа.
— Знаю я про твоего, — улыбнулся тот. — Видел, как вы его маленького привезли. Четыре годика, глазёнки испуганные. А потом глядь — уже парень вымахал. Ты ему настоящий отец, Гриш. Что бы он там ни говорил.
Они просидели до темноты, разговаривая о детях, о жизни, о прощении. Когда Тимофей Павлович ушёл, Григорий ещё долго сидел на крыльце, глядя на звёзды.
Когда он вернулся домой, Марина молча обняла его. Не спрашивала, не упрекала. Так они и жили следующие недели — в тишине, которая больше не резала слух, а становилась привычной.
В середине октября пришло сообщение от Дениса: «Мне нужны документы с моей медкартой из детства. У меня проблемы с аллергией, врачу нужна история. Ты сможешь найти?»
Григорий долго смотрел на экран телефона. Раньше он бы тут же сорвался, перевернул весь архив, отсканировал каждую бумажку. Может, даже сам отвёз бы в Казань. Но сейчас что-то остановило его. Он положил телефон на стол и не ответил. Впервые в жизни он позволил сыну самому решать свои проблемы.
Телефон больше не звонил. Денис ни разу не поинтересовался, почему отец не ответил на его просьбу.
В конце октября они с Мариной снова поехали на дачу. Собирали последние яблоки, консервировали на зиму. Вдвоём чинили покосившийся забор.
— Давай, я подержу, а ты прибивай, — сказала Марина, удерживая доску.
Григорий кивнул, вбивая гвозди уверенными ударами молотка. Мимо проходил Тимофей Павлович, остановился.
— Хорошо работаете, — улыбнулся он. — Как сын?
— Не пишет, — ответил Григорий.
Сосед покачал головой.
— Вернётся ещё. Тебе ли не знать, Гриш — ты настоящий отец. Каких мало.
Эти слова, сказанные посторонним человеком, вдруг отозвались теплом внутри. Настоящий отец. Не по крови — по сути.
Вечером они с Мариной сидели у костра, жарили последние в этом сезоне шашлыки. Сухие ветки потрескивали в огне, искры летели в тёмное небо, смешиваясь со звёздами.
— Помнишь, — вдруг сказала Марина, — как он первый раз сам проехал на велосипеде? Ты держал за сиденье, а потом отпустил. А он не заметил и ехал, ехал, счастливый такой…
Григорий кивнул, глядя на угли.
— Может, сейчас то же самое. Отпустили — и он поехал.
Домой возвращались в сумерках. Телефон Григория пискнул — новое сообщение. От Дениса: «Мог бы хоть ответить. Спасибо за «помощь».»
Григорий прочитал и не стал отвечать. Не из злости, не из обиды. Просто больше не хотелось оправдываться. Он сделал всё, что мог. Теперь пришло время позволить сыну жить своей жизнью — с её ошибками, разочарованиями и открытиями.
За окном машины начинался дождь, дворники мерно постукивали, размазывая первые капли по стеклу.
— Смотри, как красиво листья кружатся, — тихо сказала Марина, прижавшись лбом к стеклу. — Золотые, красные… Как будто танцуют.
Григорий посмотрел на жену. Она постарела за эти месяцы, морщинки вокруг глаз стали глубже. Но глаза — те же, добрые, внимательные. Он протянул руку и накрыл её ладонь своей.
— Красиво, — согласился он.
И этого было достаточно. Они продолжали путь в тишине, которая больше не была наказанием. Теперь она стала их новым домом — спокойным, принимающим, настоящим.
