— Продай машину, Кира. Просто продай и закроем вопрос.
Эти слова прозвучали как пощёчина. Никаких «привет» или «как дела» — сразу в лоб, с порога, без разогрева.
Кира стояла у кухонного окна, курила и смотрела на мокрые дворы за стеклом. Октябрь тянулся холодный и вязкий, дождь третий день не прекращался. На подоконнике остывала кружка с кофе.
— Что? — Она повернулась медленно, будто не расслышала.
— Машину, — повторила Галина Степановна, мать мужа. — Зачем она тебе вообще? Сидишь тут, на работу ездишь три остановки. А мне срочно нужны деньги.
— Это мои деньги, — спокойно сказала Кира. — Моя машина.
— Да какая разница, чьи! Мы же семья! — взорвалась свекровь. — Или ты себя не считаешь частью семьи?
Кира бросила окурок в раковину и усмехнулась.
— Семья — это когда люди помогают друг другу, а не когда один тащит всех на себе.
Из комнаты вышел Стас, муж. В футболке, с телефоном в руке, сонный, с мятой щекой. Вчера допоздна работал — так он говорил. Хотя последнее время Кира не была уверена, где он на самом деле проводит вечера.
— Мам, ты чего опять начинаешь? — устало спросил он.
— А чего я начинаю? — Галина Степановна повернулась к сыну. — Твоя жена не хочет помочь! Ты посмотри на неё — стоит, как из камня, будто не о родных людях речь!
Кира вытерла руки полотенцем и сказала тихо:
— Я тебе не банк, Галина Степановна.
— Кира! — Стас повысил голос. — Можно хоть раз сказать по-человечески?
— А я по-человечески и говорю. Просто вы не хотите слышать.
Молчание упало на кухню. Только дождь стучал по подоконнику.
Машину Кира купила ещё до брака — старенький «Фокус», серый, но ухоженный. Работала тогда менеджером в мебельном салоне, копила три года. Ни отпусков, ни ресторанов, ни даже нормальных сапог — всё в сберкнижку. Когда наконец купила, стояла во дворе, гладила капот, как живое существо. Не из-за железа — из-за того, что сама.
Потом появился Стас. Весёлый, разговорчивый, с быстрыми фразами и вечным телефоном в руке. Продавал электронику, уверенный, что вот-вот «попадёт в тему» и начнёт зарабатывать миллионы. Поженились через полтора года.
Сначала было легко — смеялись, строили планы, ремонт делали своими руками в съёмной двушке в пригороде. Кира работала, Стас тоже вроде как крутился, но деньги таяли быстрее, чем приходили. Всё время «то товар завис», то «партнёры подвели».
А потом на горизонте появилась Галина Степановна — женщина, у которой любое «здравствуйте» звучало как упрёк.
Сначала она просто звонила. Потом стала приезжать. Потом приезжать — без звонка.
— Я же твоя мать, Стасик, что такого? — говорила она, ставя сумку с пирожками (только не этими словами, конечно) на стол.
— Мама, ну предупреждай хоть, — пытался шутить Стас.
Кира улыбалась из вежливости, но внутри сжималось. Галина Степановна умела говорить ласково и жалобно, но после её визитов в квартире оставалось ощущение, будто кто-то открыл форточку посреди зимы.
Всё началось весной. Галина Степановна работала бухгалтером в частной фирме — скучная рутина, отчёты, бумаги, цифры. Сидела на сорока пяти тысячах уже десятый год, без перспектив. И вдруг на работе кто-то сказал про «надёжные инвестиции».
— Девочка из соседнего отдела вложила сто тысяч, а через месяц сто двадцать получила! — рассказывала она потом по телефону сыну.
Кира тогда только покатила глазами. Знала, чем такие истории заканчиваются. Но спорить не стала — чужие дела.
Прошло полгода. В октябре, когда листья липли к асфальту и в подъезде уже пахло мокрыми куртками, Галина Степановна позвонила вечером и сказала дрожащим голосом:
— Стасик, я влипла.
Оказалось, она взяла кредит на шестьсот пятьдесят тысяч «на бизнес», как она сказала банку. Вложила всё в ту самую компанию, а та «растворилась». Сайт не работает, телефоны молчат.
— Я не знаю, что делать, — всхлипывала она. — Если через две недели не внесу платёж, банк подаст в суд.
Стас побледнел. Сидел на краю дивана, держал голову в руках.
— Мам, ну как ты могла? — прошептал он.
Кира стояла у двери, прислонившись к косяку. Слушала молча.
Потом сказала:
— А зачем ты вообще брала кредит, не посоветовавшись с сыном?
— А с чего мне советоваться? — резко подняла голову Галина. — Вы же сами еле концы с концами сводите. Я надеялась, что хоть раз смогу помочь, а не просить!
Стас молчал. Кира — тоже.
Через два дня Галина приехала лично.
С утра, без предупреждения. Дверь распахнулась, будто она здесь живёт. На ней — пальто, шапка набекрень, глаза красные.
— Я тут подумала, — сказала она, снимая перчатки. — У вас же машина стоит без дела. Продайте её, и я всё отдам банку. Потом как-нибудь новую купите.
Кира даже не моргнула.
— Это исключено.
— Почему?
— Потому что она моя.
— Ну ты же замужем! Значит, общее!
— Нет. Я купила её до брака. У меня документы.
Тишина. Потом Галина шагнула ближе, прищурилась.
— Значит, тебе железка дороже семьи, да?
Кира усмехнулась.
— Мне — честность дороже.
После этого начались ежедневные звонки. Иногда прямо во время работы.
— Ну подумай, Кирочка, — мягким голосом тянула свекровь. — Я ведь не себе прошу, я же просто… на время. Продашь — спасёшь нас всех.
Иногда — наоборот, через крик:
— Эгоистка! Муж твой ночами не спит, а ты сидишь, как королева!
Кира слушала, иногда даже не отвечала.
Стас пытался лавировать. Сначала говорил: «Оль, не злись, она просто переживает». Потом начал: «Может, и правда стоит подумать».
Каждый раз после этих слов у Киры внутри что-то ломалось.
Однажды вечером они сидели на кухне. Телевизор в комнате бубнил, пахло жареным луком. Стас вертел в руках кружку.
— Кира, — сказал тихо, — если мы не поможем маме, её просто выгонят с работы.
— А я тут при чём?
— Она же мать…
— А я тебе кто? — резко подняла глаза Кира.
Он замолчал. Минуту. Две.
— Ты несправедлива.
— А ты слабак.
Эти слова прозвучали спокойно, без злости, но будто нож. Стас встал и ушёл в комнату, громко закрыв дверь.
Кира осталась сидеть одна. На подоконнике коптела свечка — отключили свет на час, и она просто не погасила.
Через неделю напряжения можно было резать ножом. Они жили, как соседи. Утром — «доброе», вечером — «спокойной». Всё остальное время — тишина.
Пока однажды в субботу снова не позвонили в дверь.
Кира открыла — Галина Степановна. С глазами, опухшими от слёз, с папкой бумаг.
— Я просто показать, — сказала она, проходя мимо. — Вот уведомление из банка. Ещё неделя. Потом судебные приставы.
Стас сразу подскочил, стал читать бумаги.
— Мам, ну не плачь, — сказал он, обнимая её. — Что-нибудь придумаем.
— Что придумаете? — Галина подняла глаза. — Вы живёте на съёмной, у вас копейки на счёте. Только машина и есть.
Кира поставила чашку на стол.
— Мы уже говорили, что я продавать её не буду.
— Господи, ну что за женщина! — всплеснула руками Галина. — Сердца нет, совести нет! Ты посмотри, как твой муж из-за тебя мучается!
— Он мучается не из-за меня, а из-за тебя, — спокойно ответила Кира.
Стас вскочил.
— Всё, хватит! — крикнул он. — Хватит орать, как базарные!
Кира повернулась к нему:
— Тогда выбери. Либо я, либо твоя мать.
Молчание. Только часы тикали на стене.
Стас опустил глаза.
— Не ставь так вопрос, Кира. Это неправильно.
— Всё ясно, — тихо сказала она и вышла из кухни.
Собирала вещи быстро. Старую дорожную сумку достала из шкафа, накидала одежду.
Когда вошёл Стас, она уже застёгивала молнию.
— Кира, ты серьёзно?
— А как иначе? Ты сам всё решил.
— Подожди. Я просто пытаюсь всех спасти.
— Спасай. Только без меня.
Она взяла куртку, ключи. В прихожей стояла Галина.
— Правильно, — сказала свекровь с холодной усмешкой. — Нечего притворяться святой. Уйдёшь — нам легче будет.
Кира надела капюшон.
— Главное, чтобы вам было удобно, — сказала тихо и вышла.
Дождь хлестал по капоту, когда она завела машину. Дворник скрипел, двор был почти пуст. Кира сидела, не двигаясь, глядя на своё отражение в тёмном стекле. Потом выдохнула, включила фары и поехала.
К подруге — к Вике. Та жила в кирпичном доме у метро «Молодёжная», всегда говорила: «Если что — приезжай, не раздумывай».
Когда Кира приехала, Вика вышла встретить. Обняла крепко. Без слов.
— Заходи. Я щи сварила, с голоду не умрёшь, — сказала, открывая дверь.
— Не хочу есть. Просто… устала.
— Ну, рассказывай.
Кира рассказала. Всё. С самого начала. Без украшений, без пауз.
Вика слушала, не перебивая. Потом налила по бокалу вина и сказала:
— И правильно, что ушла. Если муж не может отличить поддержку от предательства — ему нечего делать рядом.
Кира только кивнула.
Ночь была длинная. Она лежала на диване, глядя в потолок. В голове крутилось одно: как быстро всё развалилось.
Понедельник прошёл, как в тумане. На работе коллеги ничего не поняли — Кира улыбалась, как обычно. Но вечером, когда возвращалась к Вике, телефон разрывался. Стас. Она не брала.
Позже — сообщение: «Кир, прости. Надо поговорить».
Она не ответила.
Через пару дней он приехал сам. Стоял у подъезда, промокший, с растерянным лицом.
— Кира, я всё понял, — сказал он. — Машину не трогай. Я поговорю с мамой.
Кира смотрела на него спокойно.
— Поздно.
— Почему? Я же всё решил.
— Потому что ты выбирал неделю. Потому что я тебе нужна была, пока вопрос не стал неудобным.
— Я просто хотел, чтобы всем было хорошо.
— Так не бывает.
Он опустил руки.
— Мы можем начать заново. Я клянусь.
— Нет, Стас. Я больше не хочу быть между тобой и твоей матерью.
Она обошла его и пошла к подъезду.
— Кира! — крикнул он. — Я люблю тебя!
Она не обернулась.
Развод оформили быстро. Без споров, без сцен. Общего имущества почти не было, только обиды. Машина осталась Кире.
Галина погасила часть кредита — Стас помогал, брал подработки, таскал коробки на складе. Говорили, что она потом всё равно продала свою двушку и переехала к сестре в Подмосковье.
Кира сняла небольшую студию в центре. Работала, ездила на машине, сама платила по счетам. Иногда вечером, стоя в пробке, вспоминала всё — и чувствовала странное облегчение.
Не радость, не злость — просто спокойствие.
Потому что теперь, наконец, всё было по-честному: никто не требовал, не уговаривал, не ломал её решения.
Машина стояла под окном, дождь блестел на капоте.
Её. Только её.
И больше — ничья.
