Дождь стучал по окнам, как будто пытался что-то сказать. Лена сидела за кухонным столом, перед ней — тарелка с макаронами без масла, без сыра, даже без соли. Просто варёные спагетти, бледные и безжизненные, как её последние месяцы. Она медленно жевала, не чувствуя вкуса, лишь механически отправляя в рот очередную вилку. За окном — серый октябрьский вечер, внутри — тишина, нарушаемая только скрипом старого холодильника.
Антон вернулся сегодня утром. Из отпуска. Из того самого отпуска, о котором он говорил с таким воодушевлением: «Наконец-то отдохну! Ты же знаешь, как я вымотался». Она кивнула, проводила его в аэропорт с улыбкой, хотя сердце сжималось от тревоги. Не от ревности — от чего-то более глубокого, инстинктивного. Как будто земля под ногами уже начала трескаться, а она всё ещё делала вид, что стоит на твёрдом грунте.
Теперь он сидел в гостиной, молчал. С тех пор как переступил порог, не сказал ни слова. Только снял куртку, бросил чемодан в прихожей и замер у двери, словно не знал, куда идти. В спальню? На кухню? К ней?
Лена не обернулась. Она знала: если посмотрит ему в глаза сейчас — всё станет ясно. А она не хотела ясности. Не сейчас. Не так.
Но правда не спрашивает разрешения.
Три недели назад всё началось с сообщения. Не от него — от Светы. Да, той самой Светы, с которой они когда-то дружили. Света работала в том же офисе, что и Антон, но ушла два года назад после скандала с бухгалтерией. Лена тогда даже не вникала — не её круг. Но Света почему-то сохранила её номер. И прислала фото.
Фото было размытым, но узнаваемым: Антон в пляжных шортах, с бокалом белого вина в руке, обнимает женщину в красном купальнике. Женщина смеётся, запрокинув голову, а он целует её в висок. На заднем плане — пальмы, бирюзовая вода, надпись на зонтике: *«Grand Hotel, Сочи»*.
Под фото — текст:
> «Привет, Лена. Не хотела тебя расстраивать, но… ты точно знаешь, где твой муж на самом деле? Он сказал мне, что вы в разводе. Что ты его бросила. А он теперь свободен. Мы вместе уже месяц. Он даже говорит, что хочет ребёнка. С тобой, мол, не получалось…»
Лена перечитала сообщение семь раз. Потом удалила. Потом снова восстановила из корзины. Потом написала Свете:
> «Спасибо за правду. Больше не пиши».
И всё. Ни слёз, ни криков. Только холод, как лёд в груди. Она не стала звонить Антону. Не стала устраивать сцен. Просто продолжала жить, как будто ничего не случилось. Готовила ужин на одного. Стирала его рубашки, хотя знала, что он их больше не наденет. Поливала цветы на подоконнике, которые он когда-то подарил ей на годовщину.
Она ждала. Ждала его возвращения. Ждала, когда он сам скажет. Или не скажет. И тогда она сама решит — что делать с этой жизнью, построенной на песке.
— Ты ешь… макароны? — наконец раздался его голос. Тихий, растерянный.
Лена не ответила. Просто положила вилку на край тарелки и вытерла рот салфеткой.
— Лена… — Он вошёл на кухню, остановился у дверного проёма. Был бледен. В глазах — не стыд, не раскаяние, а страх. Страх быть пойманным.
— Привет, — сказала она спокойно. — Отдых удался?
Он молчал.
— Света красивая, — добавила она, не глядя на него. — Особенно когда смеётся. Ты любишь, когда женщины смеются?
Антон сглотнул. Сделал шаг вперёд.
— Откуда ты… знаешь?
— А ты думал, она не напишет? Что ты можешь соврать ей, что мы в разводе, и всё пройдёт гладко? Что я не узнаю, как ты проводишь «отпуск»?
— Лена, это не то, что ты думаешь…
— А что я думаю? — Она наконец посмотрела на него. В её глазах не было боли. Только усталость. И холодная решимость. — Что ты спал с другой женщиной? Что сказал ей, будто я тебя бросила? Что обвинил меня в бесплодии, чтобы оправдать свою измену? Это не то?
Он отвёл взгляд.
— Я… я запутался. Ты последние месяцы… такая отстранённая. Я думал, ты меня не любишь.
— А ты проверил? Спросил? Или просто решил, что проще завести любовницу в Сочи?
— Это была ошибка! — вырвалось у него. — Я не хотел тебя обидеть. Я… я люблю тебя!
— Любишь? — Лена встала. Подошла к окну. Дождь усилился. — Ты даже не знаешь, что я перестала есть мясо полгода назад. Что у меня аллергия на цитрусовые. Что я боюсь темноты, но никогда не говорила тебе, потому что ты смеялся над «детскими страхами». А теперь ты говоришь, что любишь меня?
Он молчал.
— Уходи, Антон.
— Что?
— Собери вещи и уходи. Сегодня. Сейчас.
— Лена, подожди… Мы можем поговорить. Я всё исправлю!
— Нет. Ты не исправишь. Ты уже выбрал. Выбрал Свету, выбрал ложь, выбрал удобную версию реальности, где я — холодная жена, а ты — несчастная жертва. Так живи в ней. Только не здесь.
Он стоял, как вкопанный. Потом опустил голову.
— А где я буду жить?
— Это твоя проблема. Квартира — моя. Оформлена на меня. Ты сам говорил помнишь? «Пусть будет твоей, тебе спокойнее». Так вот — спокойнее мне стало.
Он посмотрел на неё с изумлением. Впервые за всё время — с уважением. Или, может, с испугом.
— Ты всё спланировала?
— Нет. Я просто не стала разрушать себя ради тебя. Когда ты уехал, я не плакала. Я думала. И поняла: я не хочу делить жизнь с человеком, который считает, что может взять всё — моё доверие, моё терпение, мою любовь — и в ответ дать мне… пустые макароны.
Он не понял метафоры. Но кивнул.
— Мне хотя бы можно забрать куртку?
— Да. И чемодан. Больше ничего.
Он ушёл в прихожую. Через минуту — звук застёжки, шуршание ткани. Потом — тишина.
Лена не вышла проводить. Она просто села обратно за стол, взяла вилку и доешь последние макароны. Без соли. Без масла. Без него.
На следующий день пришла Света.
Лена открыла дверь, не удивившись. Света стояла на пороге в том самом красном платье, что была на фото. Без улыбки. С сумочкой в руке и мокрыми волосами — дождь не прекращался.
— Можно войти? — спросила она.
— Зачем?
— Поговорить. По-женски.
Лена отступила. Света вошла, огляделась. Квартира была уютной, чистой, с книгами на полках и свежими цветами на столе. Совсем не такая, какой она представляла дом «холодной жены».
— Ты знаешь, он сказал мне, что ты его бросила, — начала Света, не садясь. — Что ты не хотела детей. Что ты… эмоционально недоступна.
— И ты поверила?
— Я хотела верить. Потому что он был внимательный, заботливый… Я думала, наконец-то нашла того, кто не предаст.
— А теперь?
— Теперь я поняла: он предаёт всех. Просто по привычке.
Лена кивнула.
— Он ушёл к тебе?
— Нет. Он звонил. Говорил, что ты его выгнала. Что ты «сошла с ума». Но… я вижу твои глаза Ты не сошла с ума. Ты просто устала.
— Да, — тихо сказала Лена. — Я устала быть фоном для его фантазий.
Света опустила взгляд.
— Прости, что вмешалась. Но я не могла молчать. Он… он говорил тебе, что я беременна?
Лена замерла.
— Нет.
Как только узнал исчез. Перестал отвечать. Я еще раз пошла в больницу. Всё в порядке. Просто задержка. Но… я поняла: он играл с нами обеими.
Лена подошла к окну. Дождь начал стихать.
— Спасибо, что пришла. Не за правду — за честность.
Света кивнула.
— Ты сильная. Я бы не смогла так… спокойно.
— Это не спокойствие. Это решение. Я просто решила, что больше не стану платить за его слабость своей болью.
Света ушла. На пороге обернулась:
— Если что… я рядом. Не как соперница. Просто… как женщина, которая тоже ошиблась.
— Я запомню, — сказала Лена.
Через неделю Антон прислал сообщение:
> «Можно встретиться? Мне нужно кое-что вернуть».
Она ответила:
> «Принеси в субботу, в 12. Я дома».
Он пришёл с букетом роз и коробкой конфет. Как будто всё можно было исправить цветами.
— Я подумал… может, начнём заново? — сказал он, стоя в дверях. — Я порвал с Светой. Я понял, что ты — единственная.
Лена посмотрела на него. Без злости. Без надежды.
— Ты не понял ничего, Антон. Ты просто остался без запасного варианта. А я — не запасной аэродром.
— Но я люблю тебя!
— Нет. Ты любишь идею меня. Ту, что молчит, когда тебе удобно, и улыбается, когда тебе грустно. Но я — не идея. Я — человек. И я устала быть твоей удобной игрушкой.
Он опустил букет.
— Что ты хочешь?
— Ничего. Просто уходи. И больше не возвращайся.
Он ушёл. На этот раз — навсегда.
Прошёл месяц. Лена продала старый «Фольксваген», на который они копили вместе. Купила билет в Италию. Одну звезду, маленький городок на побережье. Там не было пальм, но были виноградники, старые улочки и люди, которые улыбались незнакомцам.
Она сидела в кафе, пила эспрессо и смотрела на море. На тарелке перед ней — паста с томатным соусом, базиликом и пармезаном. Вкусная. Настоящая.
И впервые за долгое время она почувствовала — она ест не пустоту. Она ест жизнь.
И это было прекрасно.
