— Ты, Марин, только не злись, ладно? — виновато начал Вадим, стоя в дверях кухни с телефоном в руке. — К нам на выходных приезжают. Моя тётя. С семьёй. Из-под Пензы.
— Что? — Марина подняла глаза от раковины. — Какие ещё гости? Мы их звали, что ли?
— Нет… Они сами… Ну, как-то так вышло…
— Так и не пускай! — без раздумий отрезала она. — У нас тут не вокзал.
— Да как же не пускать, Марин? — растерянно замотал головой Вадим. — Они же родные. Тамара Аркадьевна — мамина сестра. Они обидятся. Потом маме нажалуются, и мне же достанется.
— На обиженных, Вадим, знаешь, что возят? — язвительно сказала жена, вытирая руки полотенцем. — И маму твою я не боюсь. Это мой дом, ясно тебе? Моя территория. И решаю, кто сюда ногой ступит, только я. Не хочу — значит, не хочу. Точка.
— Ты не понимаешь. Я с ними рос! Тамара меня с малых лет по деревням таскала, клубнику учила собирать, в прятки с Владиком бегали… Они не чужие мне.
— А я-то при чём? — вспыхнула Марина. — У тебя теперь другая жизнь. Жена, ребёнок, ипотека. Мы не обязаны превращать квартиру в хостел ради твоих воспоминаний.
— Да ты просто не знаешь их, — попробовал сгладить Вадим. — Нормальные люди, не зануды.
— Да хоть ангелы. Всё равно — нет! — сказала она твёрдо. — Я устала, мне завтра на смену, у сына контрольная. Нам что, цирк тут устраивать? Постельное бельё перестирать, готовить, убираться… Ты вообще думал, куда они лягут? На балкон?
Вадим тяжело выдохнул. Хотел что-то сказать, но промолчал. Телефон в руке снова загудел — тётя.
— Да, тёт Там… ага, я сказал Марине… Ну, она… немного не в восторге… — он запнулся, чувствуя, как взгляд жены прожигает его насквозь. — Ладно, приезжайте, как решите, посмотрим по месту…
Марина скрестила руки:
— «Посмотрим по месту»? Отлично! А потом — бац! — и у нас тут колхозный съезд. Нет, Вадим, хватит. Сам всё разруливай.
Тётя Тамара позвонила с утра, бодро, как будто они собирались не в чужой дом, а в санаторий:
— Вадюш, мы к вам завтра двинем, хорошо? Владик хочет в торговый центр, Юльке платье нужно — у неё выпускной зимой. А Гена тоже едет, он всё говорил — «давно не выезжал». Заодно и встретимся!
— А где же вы у нас разместитесь? — осторожно спросил Вадим, уже чувствуя, как всплывает предчувствие скандала.
— Ой, не переживай, — весело сказала она. — Мы что-нибудь придумаем. Главное, крыша над головой есть.
Он хотел было вставить про Марину, но тётя уже закончила разговор, добавив на прощание:
— Ты, Вадюш, поговори с женой. Нехорошо, если она к твоим родным как к чужим. Семья — это ведь не только те, кто в паспорте прописан!
Вечером Марина устроила «разговор по душам».
— Так вот, Вадим, — начала она, сидя на диване, сложив руки на груди. — Я решила: пора тебя отучать быть бесхребетным. Вот и проверим, насколько ты способен сам решать.
— В смысле? — насторожился он.
— В прямом. Завтра, когда они приедут, ты сам скажешь им: «Извините, не получится». Без соплей, без извинений. Я тебе не нянька.
— Я не смогу, — растерялся Вадим. — Это же… неудобно.
— Сможешь, — сказала Марина холодно. — А то всю жизнь за моей спиной прячешься.
Он попытался пошутить:
— А может, просто не откроем? Ну, сделаем вид, что нас нет. Или пусть переночуют и уедут. Что нам, жалко?
— Вот именно, жалко! — резко оборвала она. — Знаю я таких. Только впусти — и всё, потом не выгонишь. Ходят, как у себя дома, с утра чайник вскипяти, вечером сериал им включи. Нет уж!
— Да они не такие, — пробормотал он.
— Все «не такие». А потом — сломанный фен, крошки по всему полу и гора посуды. А ты потом сиди и разбирай последствия. Нет уж, Вадим. Научись защищать дом. Это и есть семья.
В субботу около двух дня раздался звонок в дверь. Вадим стоял за дверью, чувствуя, как внутри всё холодеет. Слышно было, как Марина шепчет из комнаты:
— Помни, что обещал!
Он глубоко вдохнул и открыл.
На пороге стояла Тамара Аркадьевна — пуховик расстёгнут, в руках сумка, из которой торчал букет хризантем. Рядом — дядя Гена, высокий, немного сутулый, за ним — Владик с наушниками и Юлька в блестящей куртке.
— Вадюшка! — обрадовалась тётя. — Ну вот мы и добрались! Ох, как вы тут живёте-то, красота!
— Привет, — выдавил он. — Рад видеть… но… — он кашлянул, будто что-то попало в горло. — Вы… простите, но у нас не получится вас разместить.
— Это как — не получится? — моргнула Тамара. — Мы же не на неделю! На пару дней всего.
— Я понимаю, — тихо сказал он. — Просто… неудобно. Марина устала, ребёнок болеет… то есть, не болеет, а… в общем, не время. Лучше гостиница. Рядом есть хорошая, я помогу найти.
— Ты, это, не шути так, племянник, — нахмурился Гена. — Мы же с дороги. Хоть отдохнуть дай.
— Да, конечно, — неловко произнёс Вадим. — Но правда, никак. У нас тесно.
Владик усмехнулся, не убирая наушников:
— Ну да, типично. Городские штучки. Родня приехала — а им «тесно».
— Замолчи, — сказала Юлька, толкнув брата локтем. — Ты что, не видишь, человеку неловко?
— Да я вижу, — огрызнулся тот. — Подкаблучник просто, и всё.
— Владик! — резко одёрнула его мать. — Не груби. — Потом обратилась к Вадиму: — Ну ладно, Вадюш, если уж так… Мы не гордые. Найдём, где переночевать.
Она улыбнулась натянуто, но глаза у неё увлажнились.
И тут, будто из-под земли, появилась Марина. Стояла в дверях комнаты, руки в боки:
— Так что, разобрались уже? — спросила она холодно. — Или мне повторить, что у нас гости не предусмотрены?
Тётя посмотрела на неё, не веря своим ушам:
— Девушка, вы серьёзно? Мы ж не чужие. Родня всё-таки.
— Родня — это не повод без приглашения ломиться в квартиру, — отчеканила Марина. — И вообще, в наше время есть гостиницы. Цены нормальные.
Юлька не выдержала:
— Интересно, а когда вы к нам летом приезжали, мы вам тоже гостиницу предлагали? Мы, значит, свои, когда шашлык и ягоды, а теперь — чужие, да?
— Ты не сравнивай! — повысила голос Марина. — Тогда нас звали.
— Ага, звали. Только потом полгода вспоминали, как «деревня угощала». Да ладно, тётя, пойдём. Не унижайся. Им тут вон воздух не того класса, что у нас, — Юлька подхватила сумку матери.
Гена промолчал, только посмотрел на Вадима как-то глухо, устало. И сказал:
— Пошли. Не будем мешать. Видно, у людей свой порядок.
Они ушли, хлопнув лифтом.
Марина с удовлетворением захлопнула дверь:
— Вот и всё. Разрулил. Молодец. Теперь хоть спокойно поживём.
Вадим стоял, уставившись на коврик у двери, на котором остались следы их обуви. Казалось, эти отпечатки будто смотрят на него.
Вечером тишина звенела. Марина листала ленту на телефоне, сын в комнате играл в приставку, а Вадим сидел на кухне, глядя в окно. За стеклом шёл мокрый снег, свет от фонаря делал его золотистым.
Телефон снова зазвонил. Мама.
Он вышел в коридор, снял трубку.
— Да, мам, привет… Да, приезжали. Нет, не остались. — Он замолчал, слушая. Потом тихо: — Я знаю. Просто… так вышло.
Марина краем уха ловила обрывки. Голос у него был какой-то другой — усталый, будто старше лет на десять.
Когда он вернулся, она спросила:
— Что она сказала? Опять учила, как жить?
— Нет, — ответил Вадим, наливая себе воду. — Рассказала одну историю.
— Какую ещё историю?
— Как, когда она была ребёнком, жила после войны у чужих. Родители её умерли, и соседка, совсем чужая женщина, приютила. Делилась всем, чем могла. Просто потому, что так надо было. По-человечески.
Марина фыркнула:
— Ну, времена были другие. Сейчас все сами по себе. Никто никому ничего не должен.
Вадим посмотрел на неё как-то по-новому, с тихой горечью.
— Вот именно, — сказал он. — Никто никому ничего не должен. А раньше хотя бы старались быть людьми.
Она промолчала.
Потом сказала:
— Ладно, хватит философии. Пойдём ужинать, суп стынет.
Он остался на кухне. Суп потом вылил в раковину — аппетита не было.
В голове всё вертелось: тётя с букетом, взгляд дяди, Юлькины слова… и тот звонок мамы.
«Семья — это не то, что в паспорте,» — вспомнил он. — «Это те, кому не стыдно открыть дверь.»
Он включил свет в прихожей, посмотрел на пустую вешалку. Места хватило бы всем. Даже удобно было бы — один раскладной диван, два матраса. Всё бы уместились. Просто не захотели.
На душе стало тяжело, как будто камень положили.
Через неделю Марина зашла в кухню и увидела, как Вадим собирает пакет с продуктами.
— Куда это ты?
— На почту. Там передадут посылку тёте. Я написал.
— Серьёзно? После того цирка? — удивилась она. — Зачем?
— Просто… шоколад, кофе и куртка для Юльки. Обещал ведь.
— Ты неисправим, — усмехнулась Марина. — Ну, как хочешь.
Он промолчал.
Вечером сел за компьютер и долго смотрел на фотографии — старые, с детства: лето, речка, тётя в платке, Владик с палкой вместо меча. Смешно. И больно.
«Вот ведь, странно, — думал он, — всю жизнь стараешься быть правильным. Делать как надо. А в итоге чувствуешь себя предателем.»
Он выключил свет и лег рядом с женой.
— Марин, — тихо сказал он в темноте. — Мы, наверное, в деревню больше не поедем.
— И правильно, — сонно буркнула она. — Делать там нечего.
— Нет, — сказал он уже себе. — Не поедем вдвоём. Стыдно.
Она не услышала.
А он долго не мог уснуть. За окном снова шёл снег, таял на стекле, превращаясь в прозрачные дорожки, словно кто-то плакал тихо, без звука.
