Халат лежал на моей кровати — бежевый, в мелкий цветочек, пахнущий чужим порошком. Я стояла в дверях спальни с сумкой в руке и смотрела на него, как на что-то непристойное.
— Андрей!
Он вышел из кухни, вытирая руки о полотенце, и посмотрел на меня так, будто я спросила, где соль.
— Мама переехала. Ненадолго.
— Ты привёз свою мать в мою квартиру. Не спросив меня.
— Ну ты же в курсе, она хрущёвку продала. Я вложил деньги в дело Серёги, должно было выстрелить, а оно зависло. Маме некуда, она у подруги жила, но там ремонт. Я не мог её бросить.
— Ты думал, я проглочу.
Он поморщился.
Из кухни вышла Тамара Сергеевна — в домашнем, с лицом полным усталости и недовольства.
— Что ты кричишь на весь подъезд? У меня давление от шума скачет. Я думала, обрадуешься, что я ближе теперь.
Я посмотрела на неё. Потом на Андрея. Потом снова на халат.
— Сколько она здесь?
— Ну… пока деньги не вернутся. Месяц, может, два.
— Два месяца? В моей квартире?
Я прошла мимо них на кухню. На плите стояла сковородка, на столе — пакеты с продуктами. В холодильнике, я знала, уже лежало чужое.
Первую неделю я молчала. Уходила рано, возвращалась поздно. Тамара Сергеевна встречала вопросами: где была, с кем, что ела. Андрей сидел в телефоне.
На пятый день мои туфли в коридоре оказались переставлены к стене. В ванной появилась чужая мочалка на присоске. За ужином Тамара Сергеевна сказала:
— У тебя тут холодно, Марина. Как в морге. Надо бы батареи прибавить, а то я мёрзну по ночам.
Я посмотрела на Андрея. Он жевал, не поднимая глаз.
Ночью я легла рядом с ним и сказала, глядя в темноту:
— Она уедет через неделю. Или уедешь ты.
Он повернулся, попытался обнять:
— Мариш, ты же понимаешь, ей некуда…
Я отстранилась.
— Это моя квартира. Я не давала согласия превращать её в коммуналку.
— Она моя мать.
— Андрей, ты вложил её деньги, не спросив ни её, ни меня. Привёл её сюда, не спросив. Теперь ждёшь, что я буду терпеть. Не буду.
— Дай хотя бы время.
Я не ответила.
Утром я положила перед Тамарой Сергеевной распечатку. Пять объявлений — съёмные квартиры на окраинах.
— Выбирайте. Первый месяц оплачу я. Дальше — ваш сын.
Она подняла глаза.
— Это что?
— Жильё. Вам нужно — вот оно.
— Марина, я же помогаю — готовлю, убираюсь!
— Вы переставляете мои вещи. Критикуете мой дом. Ведёте себя так, будто я здесь временная. Это моя квартира, Тамара Сергеевна. Я купила её сама. И я не соглашалась делить её с вами.
Она вскочила, ударила ладонью по столу:
— Андрей! Ты слышишь?!
Андрей выбежал из ванной, растерянный.
— Мариш, давай спокойно…
— Обсуждать нечего. У вас три дня.
Тамара Сергеевна схватила листок, смяла его и швырнула на пол.
— Я никуда не поеду! Это семья, а не контора! Сын должен помогать матери!
Я развернулась и вышла.
Три дня прошло. Тамара Сергеевна не собиралась. Ходила с обиженным видом, вздыхала громко, говорила Андрею вполголоса: «Вот допустил чужого человека в семью…»
Андрей просил «ещё чуть-чуть», «Серёга обещал на днях».
Тогда я позвонила Оксане из агентства. Попросила об услуге.
Вечером привела её домой.
— Оксана, познакомься — мой муж Андрей, его мама Тамара Сергеевна. Оксана оценивает квартиру. Я планирую сдавать её в аренду.
Андрей замер. Тамара Сергеевна обернулась.
Оксана прошлась по комнатам, осмотрела окна, записала что-то в планшет.
— Хорошая площадь. Спрос будет. Только жильцы когда освобождают?
Я посмотрела на Андрея:
— Совсем скоро.
— Тогда дней через десять можем начинать показы.
Она ушла. Тамара Сергеевна встала, побледнев.
— Ты что, нас на улицу?
— Я хочу, чтобы вы поняли: это не ваш дом.
Андрей шагнул ко мне:
— Марина, ты озверела? Это моя мать! Ей шестьдесят три!
— И что? Она не инвалид. Может жить отдельно. А ты — можешь ей снять жильё или переехать к ней сам. Выбирай.
— То есть ты ставишь меня перед выбором?
— Нет. Я говорю: здесь живу я. А ты решай, готов ли жить со мной на моих условиях. Или тебе удобнее там, где мама командует.
Тамара Сергеевна ткнула пальцем в мою сторону:
— Вот она какая! Холодная! Без сердца! Квартиру бережёт больше, чем людей! Замуж вышла — и сразу мужика под себя!
Я развернулась к ней:
— Тамара Сергеевна, вы продали своё жильё и отдали деньги сыну. Он их вложил непонятно куда. Теперь вы без копейки и без крыши. И вместо того, чтобы спросить меня — можно ли вам пожить, вы просто въехали. Переставили мои вещи. Начали указывать, как мне жить. А когда я предложила вам съёмное жильё за мой счёт — вы плюнули мне в лицо. Так вот: я не обязана вас содержать. Не обязана терпеть. И не буду.
Тишина. Андрей стоял бледный, сжав челюсти. Тамара Сергеевна дышала тяжело, глаза полны слёз и злости.
— Андрюша, — прошептала она. — Скажи ей хоть что-то.
Он молчал. Потом тихо:
— Мама, нам правда надо съезжать.
Она посмотрела на него так, будто он ударил её.
— Как… ты на её стороне?
— Я на стороне здравого смысла. Это её квартира. Я не имел права…
Тамара Сергеевна развернулась и ушла в комнату. Дверь захлопнулась.
Через два дня Андрей нашёл комнату на окраине. Дешёвую, в старом доме, с общей кухней. Занял денег у друзей.
Тамара Сергеевна собиралась молча. Складывала вещи в сумки, не глядя на меня. Андрей помогал, суетился.
Я стояла в коридоре и смотрела, как они выносят пакеты. Внутри не было ни радости, ни облегчения.
У порога Тамара Сергеевна обернулась:
— Ты добилась своего. Довольна?
Я молчала.
— Только запомни: сын мой. И он всегда будет на моей стороне.
Она ушла. Андрей задержался, посмотрел виноватым взглядом:
— Я буду ездить к ней. Помогать. Ей там одной тяжело.
— Езди.
— Я вернусь поздно.
— Хорошо.
Он ушёл.
Первые дни квартира стояла в тишине. Непривычной, плотной. Я расставляла вещи на места, открывала окна.
Андрей приходил поздно. Говорил, что у матери давление, соседка шумная, денег не хватает. Просил помочь. Я давала молча.
Через неделю он перестал ночевать. Звонил: «Маме плохо, останусь у неё». Потом звонить перестал.
Я сидела на кухне вечером, смотрела в окно. Внизу горели фонари, ехали машины. Город жил, равнодушный.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Мама в больнице. Давление. Буду там».
Я посмотрела на экран. Заблокировала телефон. Положила на стол.
Встала, прошла в коридор. Посмотрела на пустую вешалку — там раньше висела его куртка.
Всё правильно. Всё по справедливости.
Я выиграла. Отстояла территорию, границы, право жить так, как хочу.
В квартире было тихо.
Моя квартира. Мои правила.
И больше никого.
