— Алин, я тут подумал… Ты же свою однушку сдаешь, так? Деньги просто на карточку капают, лежат без дела. А мама говорит, что деньгам работать надо.
Алина оторвалась от книги, недоуменно посмотрев на мужа. Максим сидел на краю их новой, купленной в кредит кровати, и смотрел на нее с таким воодушевлением, словно только что открыл секрет вечной молодости. Они поженились всего три месяца назад, и Алина еще не привыкла к тому, что ее уединенный мир теперь постоянно нарушается чужими мыслями, идеями и… мамами.
— Работать? — переспросила она, откладывая книгу. — Ну, они и работают. Копятся на черный день. Мало ли что.
— Вот! — Максим хлопнул себя по колену. — А мама говорит, что черный день не наступит, если грамотно вкладываться. У нее глаз-алмаз на такие вещи. Предлагает помочь. Будешь ей деньги переводить, а она их в какое-нибудь выгодное дело пристроит. Под проценты. Для нашей же семьи старается.
Алина почувствовала, как внутри что-то неприятно похолодело. Дело было не в деньгах — арендная плата за ее маленькую, но уютную квартиру в спальном районе была не такой уж большой. Дело было в самом предложении. Отдать свои, лично ею заработанные деньги, под управление свекрови, Тамары Игоревны? Женщины, безусловно, приятной, но с какой-то стальной ноткой в бархатном голосе.
— Макс, по-моему, это странная идея, — осторожно сказала Алина. — Это моя квартира, мой доход. Я привыкла сама им распоряжаться.
Лицо Максима вытянулось. Восторг сменился обиженным недоумением.
— То есть, как это «твоя»? Мы теперь семья. Или ты мне не доверяешь? Моей маме не доверяешь? Она же как лучше хочет. Чтобы у нас копеечка к копеечке складывалась.
— Доверяю. Но финансы — это другое. Тем более, это добрачное имущество. Давай не будем смешивать.
— Ах, вот оно что! — он встал и прошелся по комнате. — Добрачное! Уже делишь, значит? Три месяца не прошло, а ты уже баррикады строишь: это мое, а это наше. Я не так себе представлял семейную жизнь, Алин. Совсем не так.
Он говорил это с такой искренней горечью, что Алина на секунду почувствовала себя виноватой. Может, она и правда слишком резко отреагировала? Слишком бережет свою независимость? Но холодок внутри превратился в ледяной комок. Интуиция, которая не раз ее выручала, сейчас кричала об опасности.
Они жили в съемной двухкомнатной квартире, и платили за нее пополам. Максим работал системным администратором в крупной компании, Алина — логистом. Зарплаты у них были примерно одинаковые. Алина на свою однушку копила с двадцати лет, отказывая себе во многом. Родители помогли с последним взносом. Это была ее крепость, ее тыл, ее гарантия стабильности. И мысль о том, что кто-то, даже из самых лучших побуждений, может посягнуть на этот тыл, была для нее невыносима.
Вечером позвонила Тамара Игоревна. Голос, как всегда, медовый, полный участия.
— Алиночка, деточка, ты не обижайся на Максимку. Он же у меня прямой, как рельса. Переживает за вас, за ваше будущее. Хочет, чтобы вы на ноги крепко встали. Я ведь ему ничего такого не советовала, просто рассуждали вслух, как молодым сейчас тяжело…
Алина слушала, сжимая телефонную трубку. Она почти видела, как свекровь сидит в своем идеальном кресле, в своей просторной квартире, и плетет невидимые сети из «заботы» и «добрых советов».
— Тамара Игоревна, все в порядке. Просто я считаю, что своими деньгами должна распоряжаться сама.
— Конечно, деточка, конечно, — тут же согласилась свекровь. — Кто же спорит. Просто… знаешь, семья — это ведь общее дело. Общий котел. Когда все вместе, тогда и сила. А когда каждый сам за себя… ну, какая же это семья? Ну да ладно, не бери в голову. Главное, чтобы вы с Максимкой не ссорились. Любовь — она хрупкая, ее беречь надо.
После этого разговора Алина почувствовала себя еще хуже. Ее выставили эгоисткой, которая ставит «какие-то деньги» выше любви и семейных ценностей. Максим дулся еще два дня, отвечал односложно, спать ложился, отвернувшись к стене. Алина мучилась. Она любила его. Его смех, его привычку хмурить брови, когда он был сосредоточен, то, как он приносил ей кофе по утрам. Неужели она готова разрушить это все из-за своей упертости?
На третий день она сдалась. Не полностью, но сделала шаг навстречу.
— Макс, давай так, — сказала она за ужином. — Половину денег от аренды я буду откладывать на наш общий счет. На отпуск, на крупные покупки. А половину — по-прежнему на свой. Идет?
Максим тут же просиял.
— Вот видишь! Можем же договариваться! Я же говорил, что ты у меня умница!
Он обнял ее, и Алина почувствовала облегчение. Конфликт был исчерпан. Ей казалось, что она нашла компромисс, сохранив и отношения, и свои границы. Как же она ошибалась. Это было только начало.
Затишье продлилось около месяца. Максим снова стал прежним — веселым, заботливым. Они ходили в кино, гуляли в парке, строили планы на будущее. А потом, в один из воскресных дней, когда они были в гостях у его родителей, Тамара Игоревна завела разговор снова. Издалека.
— Вот смотрю я на вас, и сердце радуется, — говорила она, разливая чай. Сергей Петрович, ее муж, как всегда, молчаливо изучал узор на скатерти. — Такие красивые, молодые. Все у вас впереди. Только вот гнездышко свое нужно. Чтобы не по съемным углам мыкаться.
— Мам, мы копим, — отозвался Максим.
— Копите… — вздохнула свекровь. — А цены-то как растут! Не угонишься. Пока вы накопите, квартиры в два раза дороже станут. Тут действовать надо, решительно.
Алина напряглась. Она знала, к чему идет дело.
— Мы не можем сейчас взять ипотеку, — сказала она. — У нас нет на первый взнос.
И тут Тамара Игоревна посмотрела на нее своим фирменным взглядом — ласковым, но проникающим до самого нутра.
— Деточка, ну как же нет? У вас же есть целое состояние.
Алина замерла с чашкой в руке.
— Какое состояние?
— Квартира твоя, Алиночка. Однушечка. Она же сейчас хороших денег стоит. Продать ее, добавить немного наших с отцом сбережений, взять не такую уж большую ипотеку… и можно купить прекрасную трешку в новостройке! Для себя, для будущих деток. Представляешь, какая красота?
Воздух в комнате сгустился. Сергей Петрович кашлянул, но так и не поднял глаз. Алина посмотрела на Максима. Он сидел, вперившись взглядом в свою чашку, но по напряженным плечам было видно, что этот разговор для него не новость. Это был спектакль, разыгранный специально для нее.
— Продать… мою квартиру? — тихо переспросила Алина.
— Ну а что ей простаивать? — с легким удивлением в голосе ответила свекровь. — Это же мертвый капитал. А так — вы его вложите в общее семейное гнездо. Все по-честному.
— Это не по-честному, — голос Алины дрогнул, но она взяла себя в руки. — Эта квартира — моя. Я на нее копила десять лет. А новая квартира, купленная в браке, будет общей.
— Ну так и правильно! — воскликнул Максим, словно очнувшись. — Мы же семья! Все должно быть общим! Что ты опять начинаешь, Алин? Мое, твое…
— Подожди, — остановила его Алина. Она смотрела прямо на свекровь. — Вы с Сергеем Петровичем предлагаете добавить «немного». А сколько это, «немного»? И что еще мы должны вложить, кроме моей квартиры?
Тамара Игоревна слегка смутилась, но быстро нашлась.
— Ну, мы бы помогли, чем можем… тысяч триста-четыреста. Максим бы свою машину продал.
Алина чуть не рассмеялась. Ее однушка стоила миллионов десять. Старенькая машина Максима — от силы тысяч четыреста. Помощь его родителей — еще столько же. То есть, по сути, новую квартиру почти целиком предлагалось купить на ее деньги, но оформлена она будет как совместная собственность. Гениальный план.
— Я не буду продавать свою квартиру, — отрезала она, ставя чашку на стол. Звук получился слишком громким в наступившей тишине. — Этот разговор окончен.
Домой они ехали в гробовом молчании. Алина смотрела в окно, чувствуя, как внутри все горит от гнева и обиды. Ее не просто пытались обмануть, ее пытались «обработать» как простушку, сыграв на чувствах, на понятии «семьи». И больнее всего было от того, что Максим был заодно с ними.
Дома прорвало.
— Ты эгоистка! — кричал Максим, размахивая руками. — Моя мать душу вкладывает, пытается нам помочь, а ты ее оскорбляешь!
— Помочь? — Алина сорвалась на крик. — Это называется «помочь»? Оставить меня без всего, прикрываясь красивыми словами о семье? Да твоя мама просто хочет обеспечить своего сыночка за мой счет!
— Не смей так говорить о моей матери! Она святая женщина!
— Святая женщина, которая разрабатывает схемы, как отнять у невестки имущество? Макс, очнись! Ты что, не видишь, что происходит? Твоя квартира — это десять миллионов! Твоя машина и помощь родителей — меньше миллиона! И мы покупаем общую квартиру за одиннадцать, которую при разводе поделят пополам! Это же элементарная математика!
— Развод? Ты уже о разводе думаешь? — глаза Максима округлились. — Я тебе о детях, о будущем, а ты о разводе! Вот и вся твоя любовь! Только о деньгах и думаешь!
Это было последней каплей. Обвинение в меркантильности от человека, который только что пытался провернуть за ее спиной финансовую махинацию, было верхом цинизма.
— Уходи, — тихо сказала Алина.
— Что?
— Уходи. Поезжай к маме. Тебе надо остыть. И мне тоже.
Он ушел, хлопнув дверью так, что со стены посыпалась штукатурка. Алина села на диван и заплакала. Не от обиды, а от горького разочарования. Человек, которого она любила, которому доверяла, оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Или она сама придумала его, нарисовала образ, в который так хотелось верить?
Она позвонила своей лучшей подруге, Ольге.
— Оль, привет. Можешь приехать?
Ольга, резкая и прагматичная владелица небольшого ивент-агентства, примчалась через сорок минут с бутылкой вина и двумя стаканами. Выслушав сбивчивый рассказ Алины, она вынесла вердикт:
— Козлы. Классическая схема развода. Прости за прямоту. Мамаша там дирижер, а сыночек — первая скрипка. Играют на твоих нервах и на чувстве вины. Хорошо, что ты не повелась.
— Но я его люблю, Оль… — прошептала Алина.
— Любишь ты образ, который он создавал до свадьбы, — отрезала подруга. — А сейчас ты видишь реального человека. И его семейку. Вопрос: ты готова всю жизнь жить с человеком, который при первой же возможности попытался тебя, извини, «обуть»? Который считает, что твое — это ваше, а его — это его?
Слова Ольги были жестокими, но справедливыми. Алина провела несколько дней как в тумане. Максим не звонил. Видимо, ждал, что она приползет с извинениями. Алина же, наоборот, с каждым днем все больше утверждалась в своей правоте. Она перебирала в памяти их недолгую совместную жизнь, и теперь многие мелочи представали в ином свете. Его постоянные советы с мамой по любому поводу, ее вечные «ненавязчивые» рекомендации, их общая уверенность в том, что Алина должна быть им благодарна за то, что ее «взяли в семью».
Через неделю Максим вернулся. С букетом цветов и виноватым видом.
— Алин, прости. Я погорячился. Был неправ.
Алина молчала, глядя на него.
— Мама тоже просит прощения. Она не хотела тебя обидеть. Просто… она из другого поколения. Для нее семья — это единый организм. Она не понимает всех этих ваших «добрачных имуществ».
Он говорил правильные, заученные слова. Но в глазах не было раскаяния. Только досада от провалившейся операции.
— Хорошо, — сказала Алина. — Я тебя прощаю. Но вопрос с квартирой закрыт. Раз и навсегда.
— Конечно, конечно, — поспешно согласился Максим. — Забудем об этом.
И на какое-то время они действительно «забыли». Жизнь вошла в свою колею. Но что-то надломилось. Алина больше не могла смотреть на мужа прежними глазами. Она постоянно ждала подвоха. И он не заставил себя долго ждать.
Давление возобновилось, но стало более изощренным. Теперь это были не прямые требования, а постоянные вздохи и намеки.
— Эх, вот у Петровых сын трешку купил. Двое детей у них. Счастливые… А мы все по съемным… — говорил Максим, листая ленту новостей.
— Звонила мама. Жаловалась, что у отца спину прихватило. Говорит, тяжело им уже вдвоем. Были бы мы рядом, помогали бы… А так, разные концы города, — сообщал он после очередного звонка.
Тамара Игоревна при встречах смотрела на Алину с тихой укоризной, будто та была единственной преградой на пути к всеобщему семейному счастью. Она рассказывала истории о дочерях своих подруг, которые «все для мужа, все для семьи», и теперь живут как королевы в больших квартирах, рожают детей и ни в чем не нуждаются.
Алина держала оборону, но это было невыносимо. Каждый день был похож на партизанскую войну. Она чувствовала себя виноватой, но одновременно понимала, что поддаться — значит предать себя.
Однажды вечером, после очередной порции намеков про «тесноту» и «отсутствие перспектив», Алина не выдержала.
— Макс, давай поговорим честно. Что ты от меня хочешь? Чтобы я чувствовала себя виноватой до конца жизни за то, что у меня есть квартира, а у тебя нет?
Максим посмотрел на нее холодным, чужим взглядом. Очаровательный мальчик, которого она полюбила, исчез. На его месте сидел расчетливый и упрямый мужчина.
— Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья. А не партнерские отношения с разделом имущества. Раз уж мы теперь семья, то и имущество должно быть общим! Продавай свою однушку! — потребовал он, повышая голос. Он встал, нависая над ней. — Мы купим большую квартиру, родим детей. Что в этом плохого? Почему ты так упираешься? Из-за каких-то проклятых квадратных метров ты готова разрушить все?
Алина смотрела на его искаженное гневом лицо и чувствовала только пустоту и холод. Любви больше не было. Ее вытравили, выжгли постоянным давлением, манипуляциями и ложью.
— Это не «какие-то метры», Максим. Это моя безопасность. Моя независимость. И, как оказалось, это единственное, что у меня действительно есть. Потому что мужа у меня, по сути, нет. Есть ты — человек, который видит во мне не любимую женщину, а выгодный актив.
— Что за чушь ты несешь? — он был ошеломлен ее спокойным тоном.
— Это не чушь. Это правда. Я долго не хотела ее видеть. Но вы с мамой очень постарались, чтобы у меня открылись глаза. Спасибо вам за это.
Она встала и пошла в спальню. Начала доставать с антресолей чемодан.
— Ты что делаешь? — растерянно спросил Максим, идя за ней.
— Собираю вещи. Я поживу у себя. В своей однушке. А ты можешь оставаться здесь. Или ехать к маме, как тебе удобнее.
— Ты… ты уходишь от меня? Из-за квартиры? — в его голосе смешались неверие и возмущение.
— Я ухожу не из-за квартиры, — Алина остановилась и посмотрела ему в глаза. — Я ухожу из-за того, во что ты превратился. Или, может, ты всегда таким был, а я просто не замечала. Я не могу жить с человеком, которому не доверяю. Который спит и видит, как бы прибрать к рукам то, что ему не принадлежит. Семья для меня — это доверие и поддержка, а не финансовый проект. А для тебя, как оказалось, все наоборот.
Она спокойно продолжила складывать вещи в чемодан. Блузки, джинсы, любимая книга, которую она так и не дочитала. Максим стоял в дверях, совершенно сбитый с толку. Он привык, что она уступает, ищет компромиссы, страдает от чувства вины. А сейчас перед ним стояла незнакомая, холодная и решительная женщина.
— Алин… постой… Давай поговорим, — промямлил он.
— Мы уже обо всем поговорили, Максим. Ты все сказал. И я тебя услышала.
Когда чемодан был собран, она вызвала такси. Проходя мимо него в прихожей, она не почувствовала ничего. Ни боли, ни сожаления. Только огромное, всепоглощающее облегчение. Словно она сняла с плеч неподъемный груз.
— Ключи я оставлю на тумбочке, — сказала она, обуваясь. — Договор аренды оформлен на нас обоих. Решишь, что будешь делать дальше. На развод я подам в ближайшее время.
Он смотрел на нее, как на привидение, не в силах вымолвить ни слова. Хлопнула входная дверь.
Алина вышла на улицу. Осенний вечер был прохладным и свежим. Она глубоко вдохнула и впервые за многие месяцы почувствовала, что может дышать полной грудью. Она потеряла мужа, но сохранила себя. И свою маленькую, но такую надежную крепость — ту самую однушку, которая стала причиной бури, но в итоге оказалась ее спасательным кругом. Впереди была неизвестность, но она больше не была страшной. Страшнее было остаться в золотой клетке лжи и манипуляций, которую для нее так усердно строили муж и свекровь.
