Я тащила тяжёлые сумки из машины к дому и уже издалека увидела их — Сергей в гамаке на веранде, уткнувшись в телефон, Вика на шезлонге, в солнечных очках и с журналом на коленях. Картина маслом. Идиллия. Курорт. Только вот курорт этот — мой дом, который я купила на собственные деньги, работая как проклятая последние пять лет.
Полгода назад брат позвонил: «Сестрёнка, можно к тебе на недельку? Устали от городской суеты, хотим отдохнуть». Я согласилась. Неделя превратилась в месяц, месяц — в два, потом в три. Теперь уже полгода. И конца не видно.
Я поставила сумки на крыльцо, вытерла вспотевший лоб. Июль, жара, продуктов накупила на три тысячи — на неделю хватит, если экономить. Хотя какая экономия, когда Вика каждый день просит что-то особенное.
Зашла на кухню и остановилась. Гора немытой посуды в раковине — тарелки, чашки, сковородки. Мусорное ведро переполнено, крышка не закрывается. На полу крошки, на столе разводы от чая. Я молча начала раскладывать продукты по полкам.
— Ир! — в дверях появилась Вика, в лёгком сарафане, загорелая, довольная. — А ты йогурты купила? Я же просила греческие, с мёдом.
Я медленно закрыла холодильник:
— Вика, мусор вынесешь?
Она посмотрела на переполненное ведро, поморщилась:
— Ой, я только что маску на лицо нанесла, нельзя. Потом вынесу.
— Посуду помоешь?
— У меня ногти свежие, — она продемонстрировала маникюр. — Нельзя в воде. Испортится же.
В дверях появился Сергей, потягиваясь:
— Сестрёнка, не грузи Вику. Она устала. Ты же знаешь, у неё стресс после увольнения.
Увольнение случилось четыре месяца назад. С тех пор Вика «ищет себя» — в основном на шезлонге, с журналами и коктейлями, которые я готовлю из продуктов, купленных на мои деньги.
Я ничего не ответила. Начала мыть посуду сама. Как всегда. Потом вынесла мусор. Как всегда. Потом начала готовить ужин — они же захотят есть.
Через открытое окно слышала их разговор на веранде:
— Слушай, а что если ещё месяц тут пожить? — голос Вики. — Зимой в городе такой депрессняк, а тут красота. Лес, воздух.
— Да, — согласился Сергей. — Ирка же не выгонит. Она добрая. И дом огромный, ей одной что тут делать?
Я сжала нож в руке так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Добрая. Огромный дом. Ей одной что делать.
А то, что этот дом я купила на свои деньги, работая по двенадцать часов в сутки, фрилансером, без выходных и отпусков — это неважно. То, что я здесь живу, потому что устала от городской суеты и шума, потому что мне нужна тишина для работы — тоже не имеет значения. То, что я плачу ипотеку, коммуналку, покупаю продукты, оплачиваю интернет, свет, воду — всё это мелочи.
Главное — я «добрая» и «не выгоню».
За ужином Вика поковыряла вилкой в салате с креветками:
— Ир, а чего так мало креветок? Я думала, будет нормальная порция, как в ресторане.
Креветки стоили восемьсот рублей за триста граммов. Я положила туда половину пачки.
Сергей кивнул, поддерживая жену:
— Да, сестрёнка, не жадничай. Мы же семья.
Я молча доела свою порцию. Убрала со стола. Они ушли в гостиную — смотреть очередной сериал на моём телевизоре, через мой интернет.
Посуда осталась на столе. «Потом помоем», — бросила Вика через плечо.
Мусор снова переполнил ведро. «Завтра вынесу», — пообещал Сергей.
Я легла спать в десять вечера. Устала. Работала весь день, потом магазин, готовка, уборка. Завтра снова работа — проект сдавать, дедлайн горит.
В полночь проснулась от грохота музыки. Спустилась вниз — в гостиной полно народу. Человек семь незнакомых мне людей. Вика танцует с бокалом вина. Сергей у импровизированного бара разливает мой коньяк, который я берегла для особого случая.
— Ирка! — радостно крикнул брат. — Проснулась? Присоединяйся! Познакомься, это наши друзья из города, заехали на огонёк!
Я стояла на пороге в пижаме и смотрела на этот балаган в моём доме. Который они устроили без спроса. В полночь. Когда мне завтра работать.
— Выключите музыку, — сказала я тихо.
— Что? — Сергей не расслышал.
— Выключите музыку! — я повысила голос. — И попросите ваших друзей уйти. Немедленно.
Вика закатила глаза:
— Ой, да ладно тебе. Не будь занудой. Повеселись с нами.
Один из гостей, парень в футболке с пивом в руке, хмыкнул:
— Хозяйка строгая.
Я развернулась и ушла к себе. Заперлась. Музыка грохотала до трёх ночи. Я не спала. Лежала и смотрела в потолок.
Утром спустилась на кухню. Погром. Бутылки на столе, на полу. Окурки в тарелках — хотя я просила не курить в доме. Разлитое вино на столешнице, липкие пятна. Кто-то разбил бокал — осколки под столом.
Сергей с Викой спали до обеда. Я молча убирала. Выбросила бутылки, вымыла посуду, оттёрла столешницу, подмела осколки. Потом вытерла пол во всей гостиной.
Когда закончила, поднялась наверх. Зашла в их комнату. Они спали, раскинувшись на кровати, храпя на разные голоса.
Я открыла шкаф. Достала их коробки с вещами — те самые, в которых они приехали «на недельку». Начала складывать одежду. Методично, аккуратно. Футболки, джинсы, платья Вики, косметичку, зарядки от телефонов.
— Ты чего делаешь? — Сергей проснулся, приподнялся на локте.
Я не оборачивалась:
— Собираю ваши вещи.
— Зачем?
— Вы уезжаете. Сегодня.
Он сел на кровати, протёр глаза:
— Ты чего, Ирка? Это шутка?
— Нет.
Вика проснулась, села, растерянно глядя на меня:
— Ир, мы же не собирались уезжать…
— А я собралась, — я закрыла первую коробку, взялась за вторую. — Вас выселить.
Сергей вскочил:
— Ты охренела?! Куда мы поедем?!
Я спокойно продолжала складывать их вещи:
— Не моя проблема. У вас есть квартира в городе. Поезжайте туда.
— Там ремонт! Пол сняли, жить невозможно!
— Значит, к родителям. Или в отель. Или к друзьям, которых вы вчера сюда притащили. Мне всё равно.
Вика заплакала — громко, с всхлипами:
— Как ты можешь?! Мы же родные! Семья!
Я закрыла вторую коробку, выпрямилась, посмотрела на них обоих:
— Родные — это когда помогают друг другу. Уважают. Заботятся. А вы полгода живёте здесь бесплатно. Жрёте мою еду. Пользуетесь моим домом как отелем. И даже мусор не выносите. Посуду не моете. Вы не родные. Вы — нахлебники.
Сергей попытался обнять меня, голос стал жалобным:
— Сестрёнка, ну ты же знаешь, у нас сложный период. Вика без работы, у меня проект сорвался. Нам нужна поддержка…
Я отстранилась, взяла обе коробки:
— Поддержка — это когда помогают временно. А вы обосновались здесь навсегда. Устроили курорт за мой счёт. Хватит.
Вынесла коробки в коридор. Вернулась за остальными вещами — косметика Вики с полки в ванной, кроссовки Сергея из прихожей, их зарядки, книги, журналы.
Через час все их вещи стояли у входной двери. Сергей одевался, не глядя на меня. Вика всхлипывала, натягивая джинсы.
— Пожалеешь, — пробормотал брат, завязывая шнурки. — Когда тебе плохо будет, не приходи к нам. Сама справляйся.
Я открыла входную дверь:
— Не приду. Обещаю.
Вика схватила сумку, посмотрела на меня заплаканными глазами:
— Мы родителям всё расскажем! Какая ты! Как ты с нами поступила!
— Рассказывайте, — я придержала дверь. — Я им тоже кое-что расскажу. Например, что вы полгода жили у меня дармоедами. Что устраивали вечеринки в моём доме без спроса. Что даже мусор вынести не могли.
Они вышли, таща коробки. Сергей обернулся на пороге:
— Ты пожалеешь.
— Нет, — ответила я. — Не пожалею.
Хлопнула дверь. Повернула ключ. Прислонилась к косяку, закрыла глаза.
Тишина.
Тишина в моём доме. Моя тишина.
Я прошла на веранду. Села в гамак, где обычно валялся Сергей. Посмотрела на лес за окном, на небо, чистое и бездонное. Вдохнула полной грудью — пахло сосной и свободой.
Никто не попросит купить греческие йогурты. Никто не оставит гору грязной посуды. Никто не скажет «не жадничай» за моим столом, в моём доме, на мои деньги.
Телефон завибрировал в кармане. Мама. Конечно.
«Серёжа сказал, ты их выгнала! Как ты могла?! Это же твой брат!»
Я отключила звук. Открыла сообщения, набрала:
«Мама, это мой дом. Мои правила. Они злоупотребили моим гостеприимством полгода. Жили бесплатно, не помогали, устраивали вечеринки без спроса. Разговор окончен».
Отправила. Заблокировала телефон.
Вечером я сидела на веранде с бокалом вина. Одна. В своём доме. В тишине. Закат окрашивал небо в оранжевый, лес шумел, где-то пела птица.
Этот дом я купила сама. Работая до изнеможения, откладывая каждый рубль, отказывая себе во многом. Я его заработала. Я имею право жить здесь одна. Имею право защищать свои границы.
Сергей напишет завтра. Или послезавтра. Попросит прощения. Пообещает исправиться. Скажет, что я права. Попросит дать ещё один шанс.
Я не дам.
Потому что «ещё один шанс» я давала уже сто раз. И каждый раз он заканчивался одинаково — меня использовали. Потому что я «добрая». Потому что я «не откажу».
Но больше не откажу себе. В праве говорить «нет». В праве защищать свой дом. Свою жизнь. Свои границы.
Я допила вино, поставила бокал на столик. Встала, потянулась. Пошла в дом — мой дом, пустой, тихий, чистый.
И впервые за полгода легла спать спокойно. Зная, что завтра проснусь одна. В своём доме. Который я больше ни с кем не собираюсь делить.
Если это эгоизм — пусть будет эгоизм. Но это эгоизм здоровый. Эгоизм самосохранения. Эгоизм человека, который устал быть удобным для всех, кроме себя.
И мне хорошо. Впервые за долгое время — действительно хорошо.
