Нотариус положил печать на документ с таким видом, будто только что подписал приговор, и Татьяна поняла — её жизнь разделилась на «до» и «после».
— Поздравляю, Ольга Викторовна, теперь квартира официально ваша, — произнёс он, протягивая свекрови папку с бумагами.
Та приняла документы с довольной улыбкой, которую даже не пыталась скрыть. Татьяна сидела рядом, онемевшая, глядя на эту сцену, которая разворачивалась словно в замедленной съёмке. Её муж Виктор стоял у окна, отвернувшись, и его плечи были напряжены так, будто он нёс на них невидимый груз. Но он молчал. Как молчал последние три месяца.
Всё началось в тот день, когда умер отец Виктора — тихо, во сне, от инфаркта. Ему было всего шестьдесят два. Татьяна искренне его любила, этого немногословного мужчину с добрыми глазами, который всегда заступался за неё, когда свекровь начинала свои тонкие игры. Он был тем, кто сглаживал углы, кто делал семейные ужины сносными, кто умел одним взглядом остановить Ольгу Викторовну, когда та переходила границы.
Без него семья рассыпалась за считанные недели.
Первый удар пришёл через месяц после похорон. Свекровь позвонила им поздно вечером, и её голос дрожал так убедительно, что Татьяна сразу встревожилась.
— Витенька, мне очень плохо… Давление скачет, сердце болит… Я одна, мне страшно…
Виктор, конечно, сорвался к ней немедленно. Татьяна осталась дома с их пятилетней Машей. Он вернулся под утро, измотанный и подавленный. Рассказал, что мать действительно плохо себя чувствует, что врач сказал о стрессе и необходимости наблюдения. Татьяна кивнула, посочувствовала. Она знала, как тяжело терять супруга после сорока лет совместной жизни.
Но потом звонки стали ежедневными. То давление, то головокружение, то боли в груди. Виктор мотался между их квартирой и домом матери, как заведённый. Спал по четыре часа в сутки. Татьяна пыталась помочь, предлагала сама съездить к свекрови, но та каждый раз находила причину отказать. Ей нужен был сын. Только сын.
Через два месяца после похорон Ольга Викторовна объявила о своём решении. Это случилось за воскресным обедом, который она устроила у себя. Татьяна нарезала хлеб на кухне, когда услышала голос свекрови из гостиной.
— Витенька, я приняла решение. Я продаю нашу квартиру.
Татьяна замерла с ножом в руке.
— Мама, что? — голос Виктора был полон недоумения. — Зачем? Это же твой дом…
— Именно поэтому. Я не могу здесь больше находиться. Каждый угол напоминает мне о твоём отце. Я задыхаюсь тут. Мне нужно что-то менять, иначе я сойду с ума.
Татьяна осторожно вышла из кухни. Ольга Викторовна сидела в кресле, платочек в руках, глаза влажные. Виктор стоял перед ней на коленях, держал её за руки.
— Но куда ты переедешь?
Свекровь подняла на него глаза, полные такой беспомощности, что даже Татьяна на мгновение усомнилась в своих подозрениях.
— Я… я не знаю. Может быть, сниму что-то маленькое. Однокомнатную квартирку где-нибудь на окраине. На большее денег не хватит, если отдавать долги твоего отца…
— Какие долги? — Татьяна не выдержала. — Юрий Петрович никогда не брал кредиты.
Свекровь бросила на неё быстрый взгляд, в котором мелькнуло что-то холодное и острое, но тут же скрылось за новой волной слёз.
— Танечка, ты же не знаешь всего… У него были обязательства… Частные долги… Я не хочу обсуждать это при тебе, это наши семейные дела…
Наши. Не «наши с Виктором», а «наши» — её и мужа, без Татьяны. Граница была проведена чётко.
Виктор развернулся к жене.
— Тань, дай нам поговорить наедине, пожалуйста.
Это был первый раз, когда он попросил её выйти. Первый раз, когда выбрал мать вместо неё. Татьяна молча кивнула и ушла на кухню. Села за стол и слушала приглушённые голоса за стеной. Она не расслышала слов, но интонации говорили всё. Виктор утешал, обещал, клялся помочь.
В машине по дороге домой он молчал. Маша спала на заднем сиденье, обняв свою потрёпанную куклу. Татьяна смотрела в окно на проплывающие мимо фонари и ждала. Она знала, что сейчас он скажет. Знала всей своей женской интуицией, всеми нервами, которые натянулись до предела за эти два месяца.
— Мама хочет переехать к нам, — наконец произнёс Виктор, не отрывая взгляда от дороги.
Татьяна медленно повернула голову.
— Что?
— Временно. Пока не продаст квартиру и не найдёт себе что-то подходящее. Ей нужна поддержка сейчас, она в очень плохом состоянии…
— Виктор, у нас двухкомнатная квартира. Маша спит в детской, мы — в спальне. Где будет спать твоя мать? На кухне?
— Машка может перебраться к нам. Она маленькая, ей не сложно. А маме мы отдадим детскую.
— Нашей дочери пять лет. Ей нужна своя комната, свой угол, своё пространство. Это важно для её развития.
— Танечка, — он впервые за всю дорогу посмотрел на неё, и в его глазах была мольба, — это ненадолго. Пара месяцев, максимум три. Я не могу бросить маму сейчас. Она осталась совсем одна.
— А я? — тихо спросила Татьяна. — Я тоже осталась одна. Последние два месяца ты практически живёшь у неё. Ты видишь свою дочь только по утрам. Ты приходишь домой после полуночи и падаешь без сил. Когда это закончится?
Он сжал руль так, что побелели костяшки пальцев.
— Когда мама придёт в себя. Это моя мать, Таня. Единственная мать. Неужели ты не понимаешь?
Она поняла. Она поняла главное — в его иерархии ценностей она занимала второе место. Может быть, даже третье, после матери и дочери. И эта мысль поселилась в её сердце холодным камнем.
Ольга Викторовна переехала через неделю. Привезла не два чемодана, как обещала, а пять огромных сумок, три коробки и любимое кресло покойного мужа. Детскую пришлось полностью переделывать. Машины игрушки, книги, рисунки — всё перекочевало в спальню родителей. Кровать дочери втиснули в угол у окна, отгородив ширмой. Татьяна и Виктор спали теперь на раскладном диване в той же комнате.
Свекровь обосновалась в детской как королева. Первые дни она изображала благодарность и смирение. Помогала по хозяйству, готовила обеды, сидела с Машей. Но постепенно маска начала спадать.
Сначала это были мелочи. Замечания о том, что Татьяна неправильно варит борщ. Что она слишком поздно укладывает ребёнка. Что в квартире беспорядок, хотя Татьяна работала на полную ставку и тратила все вечера на уборку и готовку. Виктор на эти уколы не реагировал. Он говорил, что мать просто переживает, что нужно войти в её положение, что скоро всё наладится.
Но не наладилось.
Через месяц совместного проживания Ольга Викторовна объявила, что передумала продавать свою квартиру.
— Я подумала и поняла, что это неправильно, — сказала она за завтраком, размешивая сахар в чае. — Это же память о Юре. Я не могу с ней расстаться. Я сдам её в аренду. Деньги от аренды пойдут мне на жизнь.
Татьяна уронила вилку. Она посмотрела на мужа, ожидая, что он скажет очевидное: «Значит, ты вернёшься туда жить?» Но Виктор молчал, жуя свой бутерброд и глядя в тарелку.
— Ольга Викторовна, — осторожно начала Татьяна, — но вы же говорили, что вам тяжело там находиться…
Свекровь подняла на неё глаза, и в них не было никакой беспомощности. Только холодная сталь.
— Я передумала. Это моё право, не так ли? Или ты хочешь выставить меня на улицу?
— Я не это имела в виду…
— Что же ты имела в виду, Танечка? — голос свекрови стал мягким, почти ласковым, но Татьяна знала этот тон. Это был тон перед ударом. — Что я здесь лишняя? Что мешаю вам? Витенька, твоя жена намекает, что мне пора убираться.
Виктор наконец поднял голову. Его лицо было усталым, измождённым.
— Мам, Таня ничего такого не говорила…
— Не говорила? Я прекрасно слышу, что она говорит. И что думает. Она считает меня обузой. С первого дня смотрит на меня как на врага. А я, между прочим, помогаю вам по хозяйству, сижу с ребёнком, готовлю…
Татьяна почувствовала, как что-то внутри неё натягивается до предела. Она открыла рот, чтобы возразить, но Виктор её опередил.
— Тань, мама права. Она действительно много помогает. Давай не будем устраивать скандал на пустом месте, а?
Это был второй раз, когда он выбрал мать. Второй удар, который Татьяна приняла молча.
Месяцы тянулись, превращая её жизнь в кошмар. Ольга Викторовна правила в квартире, как в своём королевстве. Она диктовала, что готовить на ужин, когда укладывать Машу, как стирать и убирать. Каждое действие Татьяны подвергалось критике. Каждое решение — сомнению. И Виктор молчал. Он превратился в тень, в безвольную марионетку в руках матери.
Татьяна пыталась говорить с ним. Ночами, когда они лежали на своём убогом диване в комнате, где спала их дочь, она шептала ему о том, как тяжело ей, как она задыхается, как теряет себя. Виктор обнимал её и обещал, что скоро всё изменится, что нужно просто потерпеть, что мама переживает трудный период.
Но трудный период не заканчивался. Он растягивался, как резина, превращаясь в новую реальность.
А потом случилось то, что окончательно всё изменило.
Ольга Викторовна объявила, что решила оформить дарственную на свою квартиру. На Виктора. Для его же блага, чтобы после её ухода не было проблем с наследством, чтобы всё было чётко и понятно. Виктор был единственным сыном, единственным наследником, так зачем тянуть?
Татьяна почувствовала неладное сразу. Она попросила мужа подождать, посоветоваться с юристом, разобраться в деталях. Но свекровь не давала времени на размышления. Она плакала, говорила, что не доверяет невестке, что чувствует, как Татьяна настраивает её сына против неё. Что хочет обезопасить своё имущество, пока не поздно.
И Виктор поехал к нотариусу. Один, без жены.
Татьяна узнала о том, что произошло, только когда всё было кончено. Виктор пришёл домой мрачный, сел за стол и выложил перед ней документы.
— Что это? — спросила она, хотя уже знала ответ.
— Договор дарения. Мама переписала квартиру на меня.
Татьяна взяла бумаги и начала читать. Первые строки были стандартными. Но чем дальше она углублялась в текст, тем холоднее становилось у неё внутри.
Квартира дарилась Виктору с условием пожизненного проживания дарителя — Ольги Викторовны. Это означало, что свекровь имела полное право жить в этой квартире до конца своих дней, и никто не мог её выселить. Но это было ещё не всё.
В случае развода Виктора квартира оставалась исключительно его собственностью и не подлежала разделу. Татьяна не имела на неё никаких прав. Ноль. Даже если бы они прожили вместе ещё двадцать лет.
— Виктор, — её голос дрожал, — ты понимаешь, что ты подписал?
— Мама хотела обезопасить своё имущество. Это логично. Это её квартира, она имеет право…
— Её квартира? Секунду назад ты сказал, что она переписана на тебя. Но ты не видишь? Это ловушка! Она привязала тебя к себе навсегда. И отрезала меня от любых прав.
— Прав на что? — Виктор вдруг повысил голос. — На чужую собственность? Это квартира моих родителей, Таня. Моих, а не твоих. Какое ты имеешь к ней отношение?
Эти слова ударили её сильнее, чем любая пощёчина. Она молча взяла документы, перечитала их ещё раз, вчитываясь в каждую строчку. И тут её взгляд наткнулся на дату составления договора.
Три месяца назад. Через неделю после похорон отца Виктора.
Всё встало на свои места. Болезни свекрови. Её беспомощность. Переезд. Отказ продавать квартиру. Всё это была игра. Тщательно спланированная, методичная игра, в которой Татьяна была главной проигравшей.
Она посмотрела на мужа. Он сидел, опустив голову, и избегал её взгляда. И в этот момент она поняла ещё кое-что. Он знал. Может быть, не с самого начала, но он знал давно. И молчал.
— Ты в курсе был? — тихо спросила она.
Виктор не ответил. Его молчание было красноречивее любых слов.
Татьяна аккуратно сложила документы и положила их обратно на стол.
— Хорошо, — сказала она. — Теперь я всё поняла.
С того вечера она начала планировать. Молча, методично, без лишних эмоций. Она поняла, что разговоры бессмысленны. Что Виктор сделал свой выбор давно, ещё в тот день, когда впервые попросил её выйти из комнаты, чтобы поговорить с матерью наедине.
Она открыла счёт в другом банке и начала откладывать деньги. Понемногу, чтобы муж не заметил. Нашла в интернете адвоката, специализирующегося на разводах и разделе имущества. Записалась на консультацию.
Юрист, пожилая женщина с проницательным взглядом, выслушала её историю и кивнула.
— Квартиру свекрови вы действительно не получите. Дарение с такими условиями неоспоримо. Но у вас есть ваша квартира, та, в которой вы сейчас живёте. Она была приобретена в браке?
— Да.
— Тогда при разводе она делится пополам. Вы имеете право на свою долю. И на алименты на ребёнка. Ваш муж работает?
— Да, хороший доход.
— Отлично. Значит, алименты будут приличные. Плюс ваша работа. Вы сможете снять жильё или, если захотите, выкупить его долю в квартире. Но это длительный процесс.
Татьяна кивнула. Она была готова ждать. Главное — был план. Была дорога из этого ада.
Через неделю она сообщила Виктору о своём решении. Без криков, без слёз. Просто факты.
— Я подаю на развод.
Он смотрел на неё, не веря.
— Что? Почему?
— Потому что ты предал меня. Не один раз, а систематически, изо дня в день. Ты выбирал мать вместо жены. Ты позволил ей разрушить нашу семью. Ты подписал документы, которые фактически лишили меня будущего. Этого достаточно?
— Таня, мы можем всё обсудить… Давай попробуем…
— Нет, — она покачала головой. — Время для разговоров прошло. Я приняла решение.
Она ушла в спальню и начала собирать вещи. Свои и Машины. Не всё, только самое необходимое. Остальное заберёт потом, с адвокатом.
Ольга Викторовна стояла в дверях детской и смотрела на неё с торжествующей улыбкой.
— Уходишь? Как я и думала. Ты оказалась слабачкой, Танечка. Не выдержала испытания. Зато теперь мой сын будет принадлежать только мне.
Татьяна остановилась и посмотрела на свекровь. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только спокойная уверенность.
— Вы ошибаетесь, Ольга Викторовна. Ваш сын не принадлежит никому. Он давно перестал быть человеком и превратился в вашу марионетку. Но это его выбор. И мой выбор — не оставаться рядом и не смотреть на это.
Она взяла сумку и взяла Машу за руку.
— Мама, мы уходим? — тихо спросила дочь.
— Да, солнышко. Мы начинаем новую жизнь.
Через четыре месяца развод был оформлен. Татьяна получила свою долю в квартире, выкупила долю Виктора в рассрочку и съехала. Сняла небольшую двушку на окраине, устроила Машу в садик рядом. Жизнь была непростой, денег едва хватало, но Татьяна чувствовала себя живой впервые за последний год.
Она больше не была невидимой тенью в чужой игре. Она снова была собой. И это было дороже любой квартиры.
Виктор остался с матерью. Он звонил иногда, просил прощения, говорил, что понял свою ошибку. Но Татьяна знала — он не изменится. Он навсегда останется сыном, который выбрал материнскую любовь вместо собственной семьи.
А Ольга Викторовна получила то, чего так долго добивалась. Сына целиком и полностью. Только теперь, глядя на его потухшие глаза и согнутые плечи, она иногда задумывалась — а стоила ли победа того, что она потеряла в процессе. Но эти мысли она быстро прогоняла.
В конце концов, она выиграла. Разве не это главное?
