— Значит, ты всё-таки всё рассказал матери? — голос Елены звенел, будто стекло треснуло.
— Ну а что? — Пётр уставился в стол, где стояла тарелка с холодной ухой. — Мы же семья. Я думал, это не секрет.
— Не секрет?! — она резко отодвинула стул. — Петь, я с тобой живу семь лет, а сейчас узнаю, что твоя мама знает, сколько у меня на счету? Может, ты ей ещё пароль дал?
— Лен, не начинай. Мама просто спросила… Ей интересно, как мы копим. Ты же сама рассказывала, что хочешь откладывать на машину.
— На машину, Петь. Не на балкон твоей мамы!
Свекровь, сидевшая напротив, издала короткий смешок — такой, от которого хочется выключить звук в комнате.
— Девочка, ты не кипятись, — сказала она, поправляя халат с какими-то мультяшными лягушками. — У тебя язык острый, а жизнь длинная. Мы просто думали: застеклить балкон — тебе же лучше. Там не будет дуть.
— Мне и без стекла не дует, — Елена с трудом сдерживала дрожь. — А вот от ваших идей — сквозит так, что скулы сводит.
— Леночка, ты опять со своими нервами? — свекровь вздохнула с притворным сочувствием. — Может, тебе отдохнуть надо. Или таблетки пропить.
— Мам, хватит, — вставил Пётр. — Мы же просто хотели, чтобы всем удобно было.
— Всем? — Елена усмехнулась. — Или одной «всемогущей» с лягушками?
Галина Николаевна приподняла подбородок, как генерал перед атакой:
— А ты не забывай, кто вам с квартирой помогал. Кто тогда в банк ездил, кто с юристами разбирался! Без меня вы бы до сих пор в съёмной сидели.
— Не спорю, — Елена встала, взяла со стола телефон. — Только не припоминайте помощь, если потом используете её как кнут.
Пётр морщился, как от кислого вина:
— Лен, ну зачем сразу в штыки? Мы же просто…
— Просто что, Петь? — она резко повернулась к нему. — Просто «подумали». Просто «хотели застеклить». Просто «посоветоваться с мамой». А спросить меня — не просто?
Он отвёл глаза.
— Ты вечно всё усложняешь.
— А ты вечно всё упрощаешь, пока не превращаешь в грязную кашу, — сказала она тихо, но жёстко.
Свекровь хмыкнула:
— Вот поэтому с тобой и тяжело. Всё ей не так: и суп не тот, и балкон не тот, и муж у неё не герой. Может, дело в тебе, Леночка?
Елена посмотрела прямо на неё:
— Может. Но хотя бы я не живу чужой жизнью.
Тишина. Даже холодильник, кажется, перестал гудеть. Только запах рыбы и дешёвых духов витал между ними.
Пётр встал, неловко потянулся к ней:
— Ладно. Давай спокойно. Мы просто хотели…
— Ты опять начинаешь, — перебила она. — Я устала, Петь. От твоего «мы». Там всегда ты и мама. Меня в этом «мы» нет.
Она схватила сумку, накинула куртку.
Галина Николаевна фыркнула:
— Иди. Всё равно прибежишь. Где ты без нас? Кто тебя примет с твоим характером?
— Кто угодно, — ответила Елена. — Главное — без «ухи» и лишних советов.
Дверь хлопнула. В подъезде пахло мокрыми перчатками и чем-то железным.
Елена спустилась вниз, достала из сумки телефон. Пять непрочитанных сообщений от Петра:
«Ты зря так, мама не со зла».
«Ну серьёзно, из-за стеклопакетов вот так рушить всё?»
«Я хотел как лучше».
«Ты же сама говорила — хочешь, чтобы было уютно».
«Лен, вернись, давай поговорим».
Она включила авиарежим.
Единственное, чего она сейчас хотела — тишины. Не в голове, не в телефоне, а настоящей — без «а мама сказала» и «ты опять с Зиной?».
Через полчаса Елена уже сидела в старом такси, пахнущем освежителем «морской бриз» и тоской. Водитель что-то рассказывал про пробки и платную парковку у «Меги», но она слышала только свои мысли:
«Зачем я всё ещё это терпела? Почему так долго делала вид, что у нас семья, когда мы — филиал маминого контроля?»
Такси остановилось у серой панельки рядом с метро. Маленькая студия, куда она въехала после того, как сняла деньги со своего вклада — того самого, о котором теперь знала вся родня.
В квартире было пусто: один стул, старый матрас, микроволновка и чашка с отбитыми краями.
Зато воздух — свой. Свежий, без упрёков.
Она достала из сумки лапшу быстрого приготовления, поставила чайник.
Села прямо на пол, с ноутбуком на коленях.
Открыла почту — запрос от нотариуса, который помогал им когда-то с ипотекой.
Пальцы дрожали, когда она набрала сообщение:
«Здравствуйте. Хочу уточнить порядок раздела имущества при разводе. Квартира — ипотека, первоначальный взнос из моих средств.»
Отправила. Закрыла крышку ноутбука.
И только тогда позволила себе выдохнуть.
Телефон снова завибрировал — Пётр звонил.
Она посмотрела на экран, усмехнулась:
«Семья, ага. Семейный чатик с админом по имени Галина Николаевна».
Она не взяла трубку.
На следующий день в офисе Елена выглядела так, будто не спала двое суток.
Коллеги шептались у кофемашины, но она делала вид, что занята таблицей.
Начальница, сухая женщина с короткой стрижкой, подбежала с кипой бумаг:
— Елена Сергеевна, вот тут клиент хочет увеличить лимит по кредиту, можете посмотреть?
— Может, лучше мозги увеличить? — машинально отозвалась она и тут же прикусила язык.
— Что? — начальница не поняла.
— Ничего. Уже смотрю.
Когда день наконец закончился, она вышла из банка и просто стояла на тротуаре, глядя, как люди бегут к автобусам, с кофе, с пакетами, с кем-то рядом.
А у неё — никого. Только свекровь, бывший муж и миллион непрошеных советов в памяти.
Телефон снова завибрировал — незнакомый номер.
Голос в трубке был мужской, уверенный, деловой:
— Елена Сергеевна? Это Алексей, агент по недвижимости. Ваш муж подал заявку на оценку квартиры. Вы в курсе?
Её пальцы похолодели.
— Простите, что? Какая оценка?
— Ну, обычно это делается перед продажей или переоформлением доли. Я просто уточняю, чтобы не было недопонимания. Документы оформлены на вас обоих.
— Спасибо… — выдавила она. — Я всё поняла.
Она положила трубку и несколько секунд стояла, как оглушённая.
Продать.
Он собирается продать квартиру.
Ту самую, где её деньги, её премия, её вклад. И всё — за её спиной.
Она вызвала такси и через сорок минут уже стояла у знакомой двери.
— О, вот и ты, — Галина Николаевна расплылась в улыбке. — А я уж думала, ты одумаешься.
— Где Пётр? — голос Елены звучал так ровно, что даже самой стало страшно.
— На балконе. Проверяет стекло. Может, ты и права, не стоило. Стеклопакеты — дорогое удовольствие, особенно если потом всё равно разводиться.
Елена прошла мимо.
Свекровь что-то кричала ей вслед, но она не слышала.
Открыла дверь на балкон — и увидела Петра. Тот сидел, глядя на улицу, с банкой пива.
— Привет, — произнёс он.
— Привет? — Елена сжала пальцы в кулак. — Это всё, что ты можешь сказать после того, как решил продать квартиру?
Он вздохнул:
— Я просто хотел узнать цену. Мы же не живём вместе. Я думал, логично…
— Логично? — перебила она. — То есть теперь можно продавать, не предупредив? Или спросил у мамы, и этого достаточно?
— Лен, ну не начинай. Я просто…
— Не говори это слово! — она почти крикнула. — Если бы ты хоть раз в жизни начал, может, у нас всё было бы по-другому.
Он посмотрел на неё устало:
— Я не хотел войны.
— А я не хотела жить втроём. Но, видимо, это у вас наследственное — всё решать за других.
С кухни донёсся голос свекрови:
— Петенька! Не трать на неё нервы. У нас с тобой и без неё всё получится.
Елена повернулась к ней и сказала тихо, но так, что в воздухе звенело:
— Получится — обязательно. Только не у вас, а у меня.
Ни одна бумага в мире не способна передать тот момент, когда всё по-настоящему кончается.
Судья может объявить «брак расторгнут», но в этот момент не раздаётся ни грома, ни фанфар. Просто сидишь на скамье, слушаешь чужие слова про «имущество», «вклад», «ипотеку» — и чувствуешь, будто внутри срезали последний провод.
Тишина. И ты свободен. Только вот радости — ноль.
— Стороны к соглашению не пришли? — судья даже не подняла глаз.
— Нет, — Елена ответила спокойно, хотя ладони дрожали.
— Тогда продолжаем рассмотрение. — Судья щёлкнула ручкой, будто ставила галочку в списке покупок. — По вкладу — доказательства есть?
— Да, — Елена положила папку на стол. — Вот выписка. Премия за прошлый год и накопления до брака. Внесены в качестве первого взноса по ипотеке.
Пётр кашлянул, глядя куда-то в сторону.
Галина Николаевна, сидящая рядом, вспыхнула:
— Простите, а где подтверждение, что деньги именно её? Может, это наши семейные накопления? Мы же помогали!
— Помогали? — Елена подняла брови. — Вы мне потом два года вспоминали каждую тысячу, как будто я брала в долг под расписку. Хотите — распишусь, что обязуюсь больше не приходить за вашей «помощью».
— Тихо, — шикнул судья. — Здесь не базар.
Пётр поёрзал:
— Лен, ну мы же не враги. Можно всё решить без крика.
— Петь, ты уже решил, когда выставил квартиру на продажу, — сказала она, не повышая голоса. — Без суда не получится.
Он отвернулся. Судья вздохнула, быстро пробежала глазами документы и сказала:
— Так. Учитывая вклад истца, назначается перерасчёт долей. Семьдесят процентов — Елене Сергеевне, тридцать — ответчику. Суд завершён.
Щёлк! — молоточек стукнул по столу, будто закрыл не дело, а целую эпоху.
После суда они стояли в коридоре — Елена с папкой, Пётр с опущенными плечами.
Он выглядел постаревшим лет на десять.
Судья вышла в коридор, прикурила электронку, прошла мимо — и будто сказала взглядом: «ну, таких я видела сотни».
— Ну что, довольна? — Пётр наконец заговорил. — Семьдесят процентов. Поздравляю, победительница.
— Это не победа, — устало сказала она. — Это просто честно.
— А по-твоему, честно — выкинуть человека из квартиры?
— По-моему, честно — не продавать квартиру за спиной.
— Я же не продал! — он вскинул руки. — Просто хотел узнать цену.
— Тебе бы с мамой шоу вести — «Просто хотели». Каждая серия с новой подставой.
Он сжал губы, хотел что-то ответить, но не смог.
Постоял пару секунд и пошёл к выходу.
Только бросил через плечо:
— Знаешь, Лен, тебе бы хоть раз в жизни попробовать уступить. Не всё же по-твоему.
— А ты бы хоть раз попробовал быть мужем, а не сыном, — тихо сказала она ему вслед.
Через неделю Пётр позвонил.
Елена не хотела брать трубку, но всё-таки нажала «принять».
Мало ли — по делу.
— Лен, привет… — голос был тихий, будто из другого мира. — Слушай, мама переживает. Говорит, ты забрала документы от шкафа.
— От какого шкафа?
— Ну, того, в спальне. Она считает, что он — её. Её приданое.
— Приданое?! Петь, ему три года. Мы его в «ИКЕА» брали, когда она на даче была.
— Ну формально — на её карту платили. Она тогда одолжила…
— Господи, — Елена рассмеялась. — Скажи ей, пусть забирает шкаф. Вместе с ключами от квартиры.
— Лен, ну зачем так? Зачем снова ссориться? Всё же решилось…
— Нет, Петь. Ничего не решилось. Просто теперь я в этой истории не участвую.
Она отключила звонок и впервые за долгое время почувствовала: тишина — это не одиночество. Это когда никто не диктует, что тебе «надо».
Новая квартира встретила её запахом свежей краски и пустотой.
Окна выходили во двор с детской площадкой, где мальчишка лет семи катался на самокате, а мать, зевая, листала телефон.
На кухне стояла только плита и складной стол. Но это был её стол. Без «маминых советов» и мужских вздохов.
Она купила первую мебель — маленький комод.
Продавец в магазине спросил:
— Вам собрать?
— Нет, — улыбнулась Елена. — Сама справлюсь.
Вечером, сидя на полу среди шурупов и инструкций, она слушала, как за стеной кто-то смеётся, как соседи включают чайник, как гудит лифт.
И вдруг поняла: впервые за много лет ей не нужно притворяться, что всё «нормально».
Телефон снова загудел — сообщение от Светки, подруги:
«Ты молодец, Лен. Давай я помогу с занавесками повесить? И кстати, у нас горящие путёвки в Сочи, хочешь? Три дня, просто сменить обстановку».
Елена улыбнулась.
Ответила:
«Может быть. Только без ух и без балконов.»
Светка прислала смайлик с подмигиванием.
Поздно вечером она разбирала старые папки.
Письма, чеки, банковские выписки — целая история её брака в бумагах и цифрах.
На одном листке — подпись Пети.
Ровная, аккуратная.
Когда-то она верила, что под этой подписью — надёжность.
А оказалось — только привычка слушаться маму.
Она долго смотрела на листок, потом взяла ножницы и медленно разрезала его на полоски.
Не из злости — просто, чтобы закрыть гештальт.
На выходных пришли родители.
Отец сразу полез проверять розетки, мать принесла домашние котлеты и укроп в контейнере.
— Ну что, доча, всё уладилось? — осторожно спросила мама.
— Уладилось, — кивнула Елена. — Даже шкаф вернула.
— Молодец. А Пётр?
— Пусть живёт. С мамой. У них там балкон — райский уголок, стеклопакеты, комфорт.
Отец хмыкнул:
— Знал я, что у него позвоночник — на доверенности.
Мама шикнула:
— Толя!
— А что? — он пожал плечами. — Я с самого начала говорил: у Галины Николаевны не невестка, а соперница. Ещё бы сыну жену не выбрала сама.
Елена засмеялась. Настоящим смехом, без горечи.
— Да всё уже. Конец сериала.
— А продолжение? — спросила мама. — Кто теперь будет рядом?
— Я. — Елена подняла чашку. — Пока этого достаточно.
Прошло две недели.
Однажды вечером Елена возвращалась с работы — осень уже холодная, асфальт мокрый, ветер пахнет листвой и бензином.
Она остановилась у светофора, глядя, как пары спешат в супермаркет, мужчины несут пакеты, дети визжат от радости.
И вдруг поймала себя на мысли: раньше ей казалось, что счастье — это «вместе».
А сейчас — что счастье, когда тебя не давят.
Дома она включила чайник, достала чашку, села на подоконник и открыла ноутбук.
На экране — пустая форма в поисковике:
«Куда поехать одной в ноябре».
Пальцы набрали:
«Сочи, короткий отпуск».
И тут же — звонок.
Номер неизвестный.
Она вздохнула, нажала «ответить».
— Алло?
— Это Алексей, риелтор. Простите, что поздно. Просто хотел сказать: ваша квартира — отличный вариант, вы могли бы её выгодно сдать, если вдруг надумаете переехать.
— Спасибо, — ответила Елена. — Но пока я здесь. Мне здесь хорошо.
Он засмеялся:
— Тогда не буду мешать. Просто хотел пожелать удачи. Видно, вы — из тех, кто не ломается.
— Я не ломаюсь, — тихо сказала она. — Я перестраиваюсь.
Ночь.
За окном капает дождь, гудят редкие машины.
Елена стоит у окна, держит чашку с остывшим чаем и смотрит на своё отражение.
Лицо чуть уставшее, но спокойное.
Никаких чужих голосов за спиной.
Она шепчет почти неслышно:
— Ну что, Лена. Начнём заново?
И впервые за долгое время ей не нужно было убеждать себя, что всё будет хорошо.
Потому что впервые — она сама в это верила.
