— Так и запиши, — сказала Лидия Петровна, опершись на подоконник, словно адвокат в сериале про “справедливость”. — Пятьсот тысяч. На ремонт. На всё про всё.
— Вы шутите, что ли? — Ольга даже не сразу поняла, смеяться или кричать. — Какие пятьсот тысяч, мам?
— Ну а сколько сейчас стоит? — не моргнув, парировала свекровь. — Ты ж у нас теперь начальство. Зарплата приличная. А потолок у нас — глянь, весь в пятнах, грибок пошёл. Это ж здоровье! Неужели не жалко родителей мужа?
Сергей, как обычно, сидел в телефоне, будто его это всё не касается. Только плечами пожал, даже не глядя на жену:
— Да ладно, Оль, чего ты? Мама же не для себя просит. Для всех.
— Для всех? — Ольга прищурилась. — А ничего, что я — не “все”? Что меня, может, спросить стоило?
Тишина повисла густая, липкая. Только часы на стене тикали, как пистолет с взведённым курком.
— Ты чего, Олечка, завелась? — Лидия Петровна сложила руки на коленях и выдала своим фирменным тоном, тем самым, от которого у Ольги всегда в висках стучало. — Ты же понимаешь, это ж не прихоть. Это забота. Семейная нужда.
— Забота? — Ольга сдержанно усмехнулась. — Серьёзно? Когда я пашу до ночи, никто особо не заботится. А как деньги понадобились — сразу “мы семья”?
— Вот опять началось! — вскрикнула свекровь. — Ты всё о работе, да о себе! Эгоистка! Раньше женщины мужа слушали, а теперь у вас равноправие! Вот и живите одна, если такая умная!
Сергей отложил телефон, глянул исподлобья:
— Мам, да хватит ты уже…
— А что — хватит? — вспыхнула та. — Я двадцать лет семью держала, а теперь мне в старости упрёки кидают?
Ольга опустила взгляд на руки. Руки дрожали, будто она только что с холода.
— Знаете что, — сказала тихо. — Давайте так. Я подумаю.
— Вот и подумай, — снисходительно кивнула свекровь. — Жизнь не резиновая. Потом поздно будет.
Она встала, поправила плащ и, на прощание, ещё добавила:
— А то, Олечка, ты у нас всё умная, всё занятая. Только не забывай — без семьи никуда. Семья — это опора.
Дверь хлопнула.
Ольга стояла, глядя в одну точку. Опора… Хорошее слово. Только почему-то всё время под этой “опорой” она чувствовала, как её плечи гнутся.
На следующее утро — как будто по сценарию — в отделе кадров Ольге выдали новый приказ: назначение. Заместитель начальника отдела. Всё официально, с печатью, поздравлениями и пафосом.
Коллеги хлопали, улыбались, кто-то даже принес коробку конфет — “в честь повышения”. А Ольга только кивала, не чувствуя ничего. Радость будто выдохлась ещё до того, как началась.
— Ну ты даёшь, Оль! — подбежала Нинка из бухгалтерии. — Теперь у тебя зарплата ого-го, и статус!
— Ага, — кивнула Ольга. — Только толку-то, если дома всё время ощущение, будто на минном поле живёшь.
— Что, опять свекровь достала?
— Да они с Серёжей, кажется, теперь в тандеме. У них семейный совет без моего участия. Решают, кто и на какие кредиты жить будет.
Нинка прыснула:
— Вот поэтому я в гражданском браке уже десятый год. Ни штампа, ни “мамы Валеры”.
Ольга усмехнулась:
— Мудрая ты, Нинка.
Вечером она всё-таки решила поговорить с Сергеем. Без криков, спокойно, как взрослые. Купила креветок — любимые, к ужину. Даже вино прихватила — редкость.
Дома пахло пустотой. Сергей снова уткнулся в телефон, будто в портал.
— Серёж, — начала Ольга тихо, — можем поговорить?
— А что говорить? Всё ясно. Мама права.
— Ты хоть понимаешь, что происходит? Я не обязана оформлять кредит на ваших родителей. Это не мои родители, в конце концов.
— Ты же сама говорила — мы семья.
— Я говорила про партнёрство, а не про то, что я банкомат!
Он фыркнул:
— Ну вот, опять. Денег жалко, да?
Ольга стиснула зубы.
— Мне жалко не денег, а себя. Потому что я для вас — просто функция. Платёжка с руками и ногами.
Он отложил телефон.
— Да ладно тебе. Мамы просто старые уже, им тяжело. Ты же знаешь, какие они…
— Да, знаю. И ещё знаю, что они не остановятся. Сегодня “потолок течёт”, завтра — “внукам нужна комната”, послезавтра — “поездка к морю, мы устали”.
Сергей промолчал. Только уголком губ хмыкнул — то ли виновато, то ли презрительно.
Ольга встала, прошла на кухню, достала дорожную сумку.
— Ты чего? — наконец спросил он.
— Ухожу.
— Куда?!
— К Наташке. Мне надо подумать.
— Ты серьёзно сейчас?!
— А ты думал, я вечно буду слушать “мама сказала”? — Ольга застегнула молнию. — Вот пусть теперь мама и живёт с тобой. А я подумаю, как мне дальше жить — без совета семьи.
Щёлкнул замок.
И в этот момент, когда за спиной раздалось привычное: “Вот и всё, Валера, воспитывали — выросла неблагодарная!”, — Ольга впервые за долгое время почувствовала… не злость, а странное облегчение.
Только вот пустота внутри сразу заняла её место.
У Наташки было уютно — как в старых советских фильмах: цветастые занавески, кошка на подоконнике и вечно включенный чайник.
— Ну что, начальница, — Наташка подала ей кружку с кофе. — Добро пожаловать в отель “Разводный причал”. Кровать скрипит, плед колется, зато без Лидии Петровны.
Ольга села, обняла кружку:
— Не знаю, Наташ, может, я и правда перегнула. Но если бы осталась, там бы и сломалась.
— Оленька, — Наташка кивнула, — знаешь, что я скажу? Ты не перегнула. Просто в какой-то момент каждая баба должна сказать: “Стоп. Хватит с меня этого цирка”.
Телефон завибрировал. Сообщение от Сергея: “Когда вернёшься, поговорим. Мама волнуется. Не будь эгоисткой.”
Ольга фыркнула:
— Вот и ответ, Наташ. Они не поняли ничего.
— Конечно, не поняли. Ты для них всегда будешь “должна”. Только теперь ты им уже ничего не должна.
Но всё равно — через пару дней она решила вернуться. Не домой — разобраться. Не может же человек вечно прятаться у подруги под пледом.
— Поеду, — сказала она Наташке. — Пусть всё выскажут. И я выскажу. Раз и навсегда.
— Только не мягко, слышишь? — строго сказала Наташка. — Мягко с ними — всё, сожрут.
— Поняла, — вздохнула Ольга. — Я больше не та.
С утра небо висело низко, серое такое, будто вот-вот свалится прямо на головы. Двор сырой, листья липнут к подошвам, и воздух — тот самый октябрьский, когда холод уже не бодрит, а просто напоминает: зима скоро. Ольга шла по знакомой лестнице и думала: «Ну всё, хватит. Будем разговаривать по-взрослому. Без визга, без соплей. Пусть попробуют мне теперь мозги выкрутить».
Дверь открыла Лидия Петровна — накрашена, как будто на телевидение собирается. Плащ бежевый, причёска — в идеале, и этот вечный прищур: мол, я-то всё знаю, а вы тут все — детский сад.
— Ну вот и явилась! — с порога всплеснула руками. — Мы уж думали, может, у тебя там беда какая.
— Да, — спокойно ответила Ольга. — Беда действительно есть. Только, как ни странно, не у меня.
Сергей стоял сбоку, как памятник нерешительности. Телефон, как всегда, в руке. Вид у него был — будто вот-вот спросят таблицу умножения, а он опять забыл.
— Пройди, — буркнул он, не глядя.
На кухне всё как всегда: линолеум пузырится, чайник старый, шторы с ромашками, которые Лидия Петровна «сама шила». Села она напротив, руки сложила, глаза прикрыла, будто медитирует.
— Олечка, — начала, — ну что мы как дети? Поссорились — бывает. Семья — это ж святое дело. Надо уметь прощать.
— Прощать? — Ольга усмехнулась. — Интересно. Вы меня обворовали, а я должна простить?
Лидия Петровна сразу нахмурилась, но притворно:
— Это ещё что за выражения такие? Кто тебя обворовал?
— А кто подал заявку на кредит с моего аккаунта? — спокойно, но твёрдо спросила Ольга. — Не я ведь.
Свекровь от неожиданности даже на секунду сбилась, потом быстро собралась:
— Ой, да мало ли! Сейчас всё через интернет! Может, вирус, может, ошибка!
— Ага, вирус в виде вашего отчества и вашего телефона, — усмехнулась Ольга. — Очень уж хитрый вирус.
Сергей поднял глаза:
— Оль, ну ты же понимаешь, мама не со зла. Просто хотела помочь нам…
— Нам?! — Ольга чуть не рассмеялась. — Сергей, вот объясни, где ты видишь тут “нас”? Я вижу только «маму», которая решила, что мои нервы, зарплата и документы — это общее достояние.
Он замялся, выдохнул:
— Ну, может, она не подумала…
— А ты, значит, подумал и промолчал? — Ольга склонила голову. — Классика жанра. Маменькин сынок.
Лидия Петровна тут как тут:
— Девочка, ты не перегибай палку. Мы старшие, и тебе бы стоило уважительно разговаривать!
— Уважительно? — хмыкнула Ольга. — Когда меня пытаются выставить дурой и ещё в долги записать — это, значит, уважительно, да?
Свекровь фыркнула, повернулась к мужу:
— Валера, ну скажи ей, а? У нас вся жизнь на нервах из-за этой нервной.
Старик от газеты даже не поднял головы:
— Не лезь ты, Лид. Молодые пусть сами.
— Вот, видишь, — Ольга встала. — Даже Валерий Иванович понял. А вы всё своё талдычите.
Тут Сергей не выдержал:
— Оль, ты специально всё раздуваешь! Мы просто хотели немного помочь родителям.
— А я просто хотела жить спокойно, без постоянного “ты должна”! — повысила голос она. — Я устала, Серёж. От ваших вечных собраний, где меня нет, от этого «мы решили», от вашей мамочки, которая лезет во всё. Вы там, кажется, живёте коллективом, а не семьёй.
Тишина. Только часы тикали, как издёвка.
— Всё, — сказала она. — Я с этим закончила. Кредит аннулирован, заявление в полицию подано. Теперь разбирайтесь сами.
Лидия Петровна встала, глаза округлились:
— Ты что, в полицию?! На нас?!
— На мошенников, Лидия Петровна, — спокойно ответила Ольга. — А вы уж сами решайте, к кому это относится.
Она взяла сумку и пошла к двери. Сергей за ней:
— Оль, постой!
— Что? — обернулась она.
— Может, не надо было так жёстко… Ну, мама вспылила, я не уследил…
— Серёж, — перебила она, — я десять лет ждала, когда ты хоть раз «уследишь». Не дождалась. Теперь мне следить за собой надо, не за вами.
И ушла. Без криков, без хлопанья. Просто — ушла.
Жила у Наташки. Утром кофе, вечером разговоры — как терапия, только без психологов и счетов за консультацию. Наташка всё шутила, но за шутками чувствовалась забота.
— Ну что, моя революционерка, — говорила она, наливая чай, — как там дела с твоей “династией”?
— Да как… молчат пока. Видимо, выжидают. Но я их знаю — у них тишина перед бурей.
— Ну пусть буря попробует, — усмехнулась Наташка. — Ты теперь не та, чтобы терпеть.
Ольга вздохнула, глотнула чаю:
— Не знаю, как там “не та”, но уставшая точно. Знаешь, каково это — жить, когда тебя всю жизнь лепят под чей-то шаблон? “Семья должна, женщина обязана, свекровь знает лучше”… Да я уже как кошка, у которой от чужих рук шерсть дыбом.
— А теперь — расправь спину, — подмигнула Наташка. — Пусть увидят, что ты не девочка на побегушках, а женщина, которая может и слово сказать, и дверь закрыть, если надо.
— Уже закрыла, — криво усмехнулась Ольга.
Прошло пару недель. Позвонили из банка — подтвердили: заявка на кредит действительно подана не ею. И хоть доказать окончательно сложно, но — факт есть факт. Вызвали всех на допрос.
Капитан в отделении, тот же, что принимал заявление, сразу оживился:
— А, гражданка Смирнова! Ну что, дошло до дела, да?
— Дошло, — ответила Ольга. — И дальше пойдёт, если надо.
— Правильно, — кивнул он. — Таких “родственников” надо за уши вытягивать.
Через неделю свекровь уже ходила по двору с видом мученицы: всем рассказывала, что “Олечка нас опозорила, родную семью продала”. Бабушки у подъезда слушали, переглядывались, но молчали. Уж кто-кто, а они знали цену таким “мамочкам”.
И всё же однажды одна старушка подошла к Ольге, когда та выходила из дома:
— Девочка, ты держись. Мы тут послушали — и знаешь, ты всё правильно делаешь. Сколько можно этим сыновьям с юбками мамашиными жить. Надо им по попе — чтоб проснулись.
Ольга улыбнулась:
— Спасибо, тётя Валя. Хоть кто-то понимает.
— А мы всё понимаем, — подмигнула та. — Мы ж тоже когда-то такие были. Только нам про “самоуважение” тогда никто не говорил. А ты не стесняйся, громче живи.
Суд по разводу прошёл быстро, но нервно. Сергей сидел мрачный, взгляд в пол, будто его заставили читать стихотворение на линейке. Лидия Петровна пыталась что-то вставить — про «мы же семья», но судья оборвала:
— Давайте без театра. Речь идёт о разделе имущества.
Решили просто: машину продать, деньги пополам. Телевизор — ему, кольцо — сдать в ломбард. И всё. Точка.
После заседания Сергей подошёл, виновато глядя:
— Оль, может, ну его, этот развод? Может, ещё шанс?
— Шанс был, — спокойно ответила она. — Когда я просила хотя бы раз за меня заступиться. А теперь поздно.
Он вздохнул, потоптался, ушёл.
А она осталась. Стояла у дверей суда и чувствовала, как в груди тихо становится. Не радость, не грусть — просто пусто, но по-хорошему. Как будто вымылась изнутри.
Прошло пару месяцев. Новый ритм жизни вошёл, как родной. Работа, подружки, кошка от соседки — назвала её Феня. Наташка смеялась:
— Ну вот, ещё немного, и ты начнёшь котят продавать и ипотеку брать.
— Пусть хоть котята будут, — усмехнулась Ольга, — с ними проще, чем с людьми.
И вот однажды приходит письмо. Конверт аккуратный, подпись — узнаваемая.
«Оля, мы всё обдумали. Серёжа скучает. Семья — это святое. Давай начнём сначала. Мы тебе прощаем».
Ольга прочла и даже не разозлилась. Только засмеялась тихо, как будто услышала старый анекдот.
— Ну да, конечно, — сказала сама себе. — Вы меня обобрали, а теперь ещё и “прощаете”. Великодушные, ничего не скажешь.
Порвала письмо пополам, потом ещё раз. Бумага трещала, как осенний лист. Бросила в мусорное ведро, закрыла крышку и пошла ставить чайник.
На улице шумел ветер, хлопали подъездные двери, кто-то матерился на парковке, кто-то смеялся из окна. Город жил, как обычно. А у Ольги в груди было спокойно, по-настоящему спокойно. Без тревоги, без чужих голосов, без этого вечного “ты должна”.
Она наливала чай и думала:
— Вот теперь — я у себя. Без “мамы сказала”, без “надо помочь”. Просто — у себя. И впервые за долгое время мне от этого не страшно.
И как-то само собой вырвалось шепотом:
— Всё, хватит с меня этого цирка.
