Воздух в квартире был густым и тяжелым, как вата. Он впитывал в себя все запахи — сладковатый аромат поминальных пирогов, приторный дымок церковных свечей и главное — запах горя, который, казалось, пропитал самые стены. Дина стояла у окна, глядя на медленно темнеющую улицу. В стекле смутно отражалось ее бледное, безучастное лицо с темными кругами под глазами. Тридцать пять лет. А чувствовала себя на все девяносто. Пустота внутри была такой всепоглощающей, что даже слез уже не оставалось.
— Диночка, может, сядешь, поешь хоть ложку супу? — тихий голос свекрови, Галины Петровны, прозвучал прямо за спиной.
Дина вздрогнула и медленно обернулась. Свекровь держалась с тем же каменным спокойствием, что и все эти три дня. Ни одной лишней слезы, ни одного срыва. Только плотно сжатые губы и холодный, оценивающий взгляд, который, как радар, сканировал комнату, гостей, и саму Дину.
— Спасибо, нет. Не хочу.
— Надо себя заставлять. Ты не одна, — Галина Петровна плавным жестом поправила черный шарф на своих плечах. — Мы все должны держаться.
«Мы все». Эти слова повисли в воздухе. Дина скользнула взглядом по «ним». Брат Алексея, Игорь, уже успел разлить всем мужикам коньяк, и его громкий смех изредка прорывался сквозь общий гул приглушенных голосов. Его жена, Светлана, с хищным блеском в глазах уже успела осмотреть новую кофемашину, подарок им с Алексеем на новоселье. Сестра Ольга, вся в черном, тихо сидела в углу, но ее глаза внимательно за всем следили, будто составляя опись имущества.
Дина сжала кулаки, чувствуя, как по телу разливается липкая волна обиды. Алексей еще не успел остыть в земле, а они уже здесь, со своими оценками и намеками.
Подошел Игорь, держа в руке рюмку.
—Ну что, Диночка, держись. Жизнь, как говорится, продолжается. Теперь ты у нас, можно сказать, богатая невеста. Бизнес у Лёши был поставлен на широкую ногу. Не пропадешь.
Он хлопнул ее по плечу с мнимой братской теплотой, но в его глазах читалось что-то другое. Любопытство. Расчет.
— Бизнес был его мечтой, Игорь, — тихо, но четко ответила Дина, отстраняясь от его руки. — А не способом разбогатеть.
— Ну, мечта, не мечта… Деньги-то теперь твои, — не отставал он, прищурившись.
В горле у Дины встал ком. Она хотела крикнуть, чтобы они все оставили ее в покое, чтобы дали ей просто выплакать своего мужа, свою сломанную жизнь. Но она лишь молча покачала головой и отошла к столу, делая вид, что накладывает себе еду.
Поминки тянулись мучительно долго. Гости потихоньку расходились, кого-то увозили такси, кто-то уходил пешком, оставляя на прощание напутствия и соболезнования. Наконец, в квартире остались только свои — самые близкие, как они себя позиционировали.
Игорь со Светланой стали собираться.
—Мам, тебя подбросить? — спросил Игорь, надевая куртку.
Галина Петровна покачала головой, не поднимаясь с кресла.
—Нет, я еще посижу с Диной. Нам нужно кое-что обсудить.
Слово «обсудить» прозвучало как приговор. Дина, стоявшая у раковины, замерла.
Игорь с женой переглянулись, и в их взгляде мелькнуло понимание.
—Ну, ладно. Звони, если что.
Дверь за ними закрылась. В квартире воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов в гостиной. Тех самых часов, что они с Алексеем купили в Икеа, когда обустраивали этот дом. Мечтали.
Галина Петровна тяжело вздохнула и поднялась с кресла. Ее тень легла на Дину.
—Так, доченька, присаживайся. Одной тебе сейчас тяжело, во всем разбираться. Надо подумать, как с наследством быть. Завтра все соберемся, спокойно все обсудим. Я тебе помогу.
Она говорила мягко, почти ласково, но за этой ласковостью сквозил стальной стержень непоколебимой уверенности в своем праве решать. Решать за Дину. Распоряжаться тем, что осталось от Алексея.
Дина смотрела на нее, и пустота внутри вдруг начала заполняться. Сначала недоумением, потом обидой, а затем — холодной, ясной волной гнева. Она вспомнила лицо Алексея, его улыбку, их последний разговор. Вспомнила его слова, сказанные ей одной.
Она медленно выпрямилась и посмотрела прямо в глаза свекрови. Голос ее, тихий всего секунду назад, вдруг обрел твердость.
— Нет, я не буду делиться своим наследством со всеми вами.
Глаза Галины Петровны сузились. Маска спокойствия на мгновение дрогнула, обнажив удивление и стремительно нарастающее негодование. Война была объявлена. И первая битва началась прямо здесь, на еще не остывших поминках.
Прошла неделя. Семь дней, которые слились в одно сплошное серое пятно тоски и автоматических действий. Дина выполняла все, что полагалось: подавала заявление о принятии наследства, отвечала на звонки, принимала редких гостей с соболезнованиями. Но внутри все было пусто и холодно.
Мысль о предстоящем семейном совете, на котором Галина Петровна собиралась «все обсудить», висела над ней дамокловым мечом. Она чувствовала себя загнанным зверем, которого вот-вот прижмут к стене.
И вот этот день настал. Они сидели в строгом, до блеска начищенном кабинете нотариуса. Запах старой бумаги и дорогой полировки мебели витал в воздухе. Дина заняла крайний стул, стараясь держаться подальше от них.
Напротив, с важным и уверенным видом, восседала Галина Петровна в своем неизменном черном костюме. Рядом пристроился Игорь, уже потирал руки в предвкушении, а его жена Светлана не могла скрыть жадный блеск в глазах. Ольга сидела скромно, опустив взгляд, но ее поза была напряжена, как струна.
Нотариус, женщина лет пятидесяти с непроницаемым лицом, разложила перед собой бумаги.
— Итак, наследственное дело после гражданина Алексеева Алексея Викторовича, — ее голос был сухим и безличным. — Наследниками первой очереди по закону являются супруга, Дина Алексеева, и мать, Галина Петровна Алексеева. Имущество…
— Мы в курсе, мы в курсе, — нетерпеливо перебил Игорь. — Делим пополам, все честно. Квартира, машина, бизнес. Я так понимаю, доля матери перейдет к нам с сестрой, как к ее детям. Мы же тоже родня, не последние люди.
Он бросил многозначительный взгляд на Дину, будто приглашая ее поскорее согласиться с этой простой и справедливой схемой.
Нотариус подняла на него холодные глаза.
— Прошу не перебивать. Помимо наследования по закону, мною было удостоверено закрытое завещание наследодателя.
Тишина в кабинете стала вдруг абсолютной, гулкой. Дина увидела, как спина Галины Петровны выпрямилась, а пальцы Игоря судорожно вцепились в колени.
— Какое еще завещание? — прошипела свекровь, теряя свое обычное спокойствие. — Леша ничего мне не говорил!
— Закрытое завещание составляется наследодателем собственноручно и передается нотариусу в заклеенном конверте, — монотонно объяснила нотариус, как будто цитируя учебник. — Оно вскрывается нотариусом в присутствии наследников по закону не ранее чем через пятнадцать дней после смерти завещателя. Сегодня как раз этот срок.
Она взяла со стола плотный конверт с сургучной печатью и аккуратно, не торопясь, вскрыла его ножом для бумаг. Шуршание разрезаемой бумаги прозвучало оглушительно громко.
Дина опустила глаза на свои руки, лежащие на коленях. Она знала, что написано в этом конверте. Алексей отдал его ей на хранение за полгода до смерти, сказав с какой-то странной, пророческой грустью: «Это на всякий случай. Чтобы никто не смог тебя тронуть». Тогда она не придала этим словам значения, отмахнулась. Теперь же они отдавались в ее сердце тяжелым, болезненным эхом.
Нотариус развернула лист и начала читать. Ее голос, четкий и безэмоциональный, наполнил кабинет словами, которые обрушились на родственников как обух.
— Я, Алексеев Алексей Викторович, находясь в ясном уме и твердой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение. Все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю моей любимой жене, Дине Алексеевой. После моей смерти прошу мою мать, Галину Петровну Алексееву, моего брата, Игоря Викторовича, и мою сестру, Ольгу Викторовну, понять мой выбор и не оспаривать его. Свою волю объясняю тем, что именно Дина была моим верным другом, опорой и поддержкой. Она делила со мной все трудности и радости, и я хочу обеспечить ее будущее. Город, дата, подпись.
Когда нотариус замолчала, в кабинете повисла тишина, которую через секунду разорвал крик Галины Петровны. Она вскочила с места, ее лицо исказила гримаса невыносимой боли и ярости.
— Это ложь! Он не в себе был! Она его обдурила, опоила! Он не мог так поступить с родной матерью!
Игорь, багровея, ударил кулаком по столешнице.
— Это незаконно! Мы этого не допустим! Какое-то самодельное завещание! Мать имеет право на обязательную долю! Мы все оспорим!
Даже Ольга подняла на Дину взгляд, поленный немого упрека и обиды.
Дина медленно подняла голову. Она смотрела не на них, а куда-то в пространство, видя перед собой не их злые лица, а лицо Алексея. Она слышала его голос в этих строках. Его последнюю волю. Тот самый стальной стержень, который она почувствовала на поминках, теперь выпрямил ее спину.
Она тихо, но очень четко сказала, глядя прямо на Галину Петровну:
— Это была его воля. Его решение. Я буду его выполнять.
Свекровь замерла, и в ее глазах, полных ненависти, Дина прочитала то, о чем предупреждал ее Алексей. Война только начиналась. Но теперь у нее был в руках его главный приказ.
Тишина в квартире после визита к нотариусу казалась обманчивой. Дина механически перебирала вещи Алексея в шкафу, прижимала к лицу его свитер, вдыхая ускользающий запах, и чувствовала, как сгущается предгрозовая атмосфера. Она ждала. Ждала, когда начнется штурм.
И он не заставил себя ждать. На третий день раздался настойчивый, властный звонок в дверь. Сердце Дины упало. Она подошла к глазку и увидела на площадке одно лишь суровое лицо Галины Петровны. Без Игоря, без свиты. Это было страшнее.
Открыв, она молливо отступила, пропуская свекровь внутрь. Та прошла в гостиную, как хозяйка, окинула взглядом комнату и медленно расстегнула пальто, но не сняла его.
— Я не буду долго, — начала Галина Петровна, и ее голос звучал устало и, что было хуже всего, примирительно. — Мы должны поговорить, доченька. По-хорошему.
Дина молча стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди, как щит.
— Я не спала все эти ночи, — продолжала свекровь, качая головой. В ее глазах блеснули неподдельные слезы. — Все думаю о своем мальчике. О том, как он лежал в земле холодный, а мы… мы тут из-за денег его делим. Да как мы после этого жить-то будем?
Она подошла ближе, и ее рука дрогнула, потянувшись к Дине.
— Я же ему жизнь дала, Диночка. Выхаживала, учила. А он… он в последний путь меня, мать, так… обидеть. — Голос ее прервался. — Давай прекратим этот кошмар. Ты мне, старухе, хоть маленькую часть отдай. Ту квартиру, где я живу, она и так почти моя, я там всю жизнь. Или денег немного. Чтобы мне на старости лет не по миру с сумкой идти. Чтобы память о нем была. А все остальное — твое. Я уйду, и мы больше не будем тебя тревожить. Честное слово.
Искушение было огромным. Согласиться, откупиться, купить себе спокойствие. Одна квартира в обмен на то, чтобы они все оставили ее в покое. Дина почти физически ощущала эту возможность, как мягкую подушку, на которую можно лечь и забыться.
Но потом она подняла глаза и увидела в мокрых от слез глазах свекрови тот самый холодный, стальной огонек. Огонек расчета. И этот взгляд пронзил ее, как иглой. Она вспомнила слова Алексея: «Они не успокоятся. Если уступишь им палец, они отнимут всю руку».
— Нет, — тихо, но твердо сказала Дина. — Алексей сам все решил. Я не имею права нарушать его волю. Та квартира — тоже его. И она теперь моя.
Маска страдающей матери упала с лица Галины Петровны в одно мгновение. Слезы высохли. Глаза стали сухими и колючими, как зимняя стужа.
— Ах, так? — ее голос зазвенел, как лед. — Его воля? Хорошо. Хорошо! Посмотрим, что скажет на это суд.
Она сделала шаг вперед, и Дина невольно отступила.
— Мы с Игорем уже нашли юриста. Очень хорошего юриста. Мы признаем тебя недостойной наследницей. Ты слышишь? Недостойной!
— На каком основании? — выдохнула Дина, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
— На всяком! — искаженное злобой лицо свекрови приблизилось к ней. — Мы докажем, что ты оказывала на него психологическое давление! Что ты его изводила! Что ты ему изменяла! У нас есть свидетели!
— Какие свидетели? Это ложь!
— А Ольга? Она все видела! Она подтвердит, что ты с каким-то типком в машине у подъезда сидела, когда Лёша в командировку уехал! И не отнекивайся!
Дина онемела от шока. Она вспомнила того самого «типка» — курьера, который привозил ей тяжелую посылку с продуктами от матери, и она просто вышла помочь ему донести ее до подъезда. И Ольга, да, в тот день заходила за какой-то книгой. Неужели она…
— Мы тебя по судам затаскаем! Мы тебя с этими деньгами в гроб закопаем! Ты думаешь, ты выиграла? Ты ничего не получишь! Ни-че-го! Ты останешься на бобах, да еще и с таким клеймом, что никто и пальцем о тебя не потрогает! Идет?
Галина Петровна, тяжело дыша, с ненавистью окинула ее взглядом с ног до головы, резко развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
Дина осталась стоять посреди гостиной, опустошенная и дрожащая. Воздух, казалось, все еще вибрировал от злобы и угроз. Она медленно подошла к окну и увидела, как ее свекровь, не оглядываясь, твердым шагом идет по двору к остановке.
Телефон в кармане завибрировал. Дина машинально достала его. Это было сообщение в общем семейном чате, который они не удалили после смерти Алексея. Писала Ольга.
«Дина, будь умницей, не доводи маму. Она же старая, больная женщина. Отдай им часть, и все успокоятся. Они съедят тебя живьем, ты не представляешь».
Дина выключила телефон. Тишина в квартире снова сомкнулась вокруг нее, но теперь она была иной — гнетущей, враждебной и полной шепчущих голосов. Она подошла к книжной полке, взяла в руки их общую с Алексеем фотографию в рамке.
— Что же они делают, Леш? — прошептала она. — Что же они делают?
Но ответа не было. Была только тишина и понимание, что отступать некуда. Война перешла в новую, еще более грязную фазу.
Осада продолжалась. После визита Галины Петровны Дина чувствовала себя как в западне. Каждый звонок в дверь заставлял ее вздрагивать, каждый звук в подъезде казался шагом приближающейся беды. Она перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров, а сообщение от Ольги в семейном чате так и висело в памяти, как ядовитое напоминание о всеобщем предательстве.
Она пыталась отвлечься, разбирая бумаги Алексея в его домашнем кабинете. Он всегда был аккуратен, все документы лежали в пронумерованных папках. Она перебирала счета, договоры, старые фотографии, и каждая бумажка была уколом памяти. В одной из папок она нашла блокнот с его пометками. На последней странице было всего три слова, обведенные в рамочку: «Дина. Дом. Покой». Она закрыла глаза, сжимая блокнот в руках. Какого же покоя, если вокруг одни волки?
Тишину нарушил неожиданный звонок в домофон. Дина подошла к панели с замиранием сердца. На табло высветился незнакомый мужской силуэт.
— Кто это? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Дина? Меня зовут Виктор. Я… друг Игоря. Мне нужно с вами поговорить. На одну минуту.
Имя Игоря заставило ее насторожиться. Это ловушка? Но в голосе незнакомца слышалась не угроза, а какая-то усталая тревога.
— О чем?
— Наедине. Это важно. Касается вас и… наследства.
Дина медленно нажала кнопку открытия двери. Сердце колотилось где-то в горле. Она приоткрыла входную дверь, оставив цепочку, и через щель увидела мужчину лет сорока, с усталым и нездоровым лицом. Он был один.
— Я не впущу вас в квартиру, — сказала она твердо.
— Я и не прошу, — он потер ладонью лоб. — Я скажу быстро. Игорь ваш… он в долгах как в шелках. По самое не могу.
Дина молчала, не понимая к чему он клонит.
— Он задолжал крупную сумму одному… ну, не очень доброму человеку. Очень крупную. И он рассчитывал расплатиться за счет своей доли в наследстве Алексея. Он всем об этом трубил, что теперь разбогатеет. А вышло как вышло.
Мужчина нервно оглянулся на лестничную клетку.
— Теперь на него давят. И он, и его мамаша, они с пути не свернут. Они с вас эту долю выбьют, любыми способами. Они просто с ума сходят от страха. А когда человек боится, он на все способен. Вы уж будьте осторожны.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Постойте! — выдохнула Дина. — Почему вы мне это говорите?
Мужчина на секунду остановился, не оборачиваясь.
— Потому что я тоже когда-то был «другом», пока не оказался должен. А Игорь… он не прощает долгов. Вам сочувствую.
Он быстрыми шагами спустился по лестнице и скрылся из виду. Дина медленно закрыла дверь, прислонилась к косяку и зажмурилась. Теперь пазл складывался. Агрессия Игоря, его дикая ярость у нотариуса — это был не просто алчный зверь. Это был загнанный зверь, спасающий свою шкуру. И Галина Петровна, защищая сына, была готова растерзать ее.
Вечером, когда Дина сидела в темноте на кухне, глядя на огни города, ее телефон снова вибрировал. Незнакомый номер. Сообщение.
«Дина, это Светлана. Пишу с чужого номера, Игорь не должен знать. Они готовят на вас жалобу в суд. Хотят признать вас недостойной наследницей. Галина Петровна будет свидетельствовать, что вы изменяли Алексею. У них есть «свидетель», который якобы видел вас с другим мужчиной в гостинице. Будьте готовы».
Текст был как удар током. Свидетель. Гостиница. До чего же низко они готовы опуститься? И Светлана… Жена Игоря. Почему она ее предупреждает? Искренне ли? Или это часть какого-то более хитрого, изощренного плана? Заманить в ложное чувство безопасности, чтобы потом нанести решающий удар?
Дина встала, подошла к окну и распахнула его. Холодный воздух ворвался в комнату. Она чувствовала себя абсолютно одинокой в этой внезапно объявившейся ей войне. Со всех сторон — враги. Одни — с откровенной ненавистью, другие — с ядовитой ложью, а третьи… третьи протягивали руку помощи, и было неизвестно, не держат ли они в другой руке камень.
Она посмотрела на темный экран телефона. Кому верить? Кому можно верить в этой игре без правил, где ставка — ее будущее и память о любимом человеке? Она поняла одно: отступать некуда. Нужно самой учиться сражаться на этой грязной войне.
Прошло несколько дней после тревожного сообщения от Светланы. Дина жила в состоянии постоянного ожидания удара. Каждый стук в дверь заставлял ее вздрагивать, каждый звонок отбрасывал к экрану телефона с замиранием сердца. Но все было тихо. Слишком тихо. Эта тишина была тревожнее открытых угроз.
И вот однажды вечером раздался звонок. На дисплее горело имя «Ольга». Дина смотрела на него, как кролик на удава. Та самая Ольга, которая свидетельствовала против нее. Та самая, чье имя Галина Петровна бросила ей в лицо как обвинение. Сердце Дины заколотилось в тревожном ритме. Что ей от нее нужно? Новые угрозы?
Она взяла трубку.
—Алло?
— Дина, привет, это Оля, — голос звучал мягко, почти заискивающе. — Как ты? Как твои дела?
— Нормально, — сухо ответила Дина, сжимая телефон в потной ладони.
— Слушай, я понимаю, что между нами сейчас… ну, не лучшие времена. Но мне нужно с тобой поговорить. Лично. Без мамы, без Игоря. По-сестрински.
Дина едва не рассмеялась. По-сестрински? После той лжи про «типка в машине»?
— О чем, Оля? Говори по телефону.
— Не могу, это очень важно. Для тебя. Я знаю, что мама и Игорь затевают что-то серьезное. Я не хочу в этом участвовать, мне противно. Я хочу тебе помочь. Дай мне встретиться с тобой, я все расскажу.
В голосе Ольги слышались искренние нотки тревоги и раскаяния. Искушение было велико. Узнать планы врага? Получить союзника в стане противника? Это было слишком заманчиво, чтобы сразу отказать.
— Хорошо, — осторожно согласилась Дина. — Где?
— Давай в том кафе на углу, около твоего дома. Завтра в два. Удобно?
Кафе было публичным и безопасным местом. Это успокоило Дину.
—Удобно.
На следующий день, ровно в два, она сидела за столиком у окна, ворочая ложкой в холодном капучино. Ольга появилась точно вовремя. Она выглядела утомленной, даже постаревшей. На ней не было макияжа, волосы были собраны в небрежный хвост.
— Спасибо, что пришла, — тихо сказала она, садясь напротив. — Я знаю, ты мне не веришь. И я тебя не виню.
— Тогда зачем ты это сделала? — спросила Дина, глядя ей прямо в глаза. — Зачем ты сказала маме, что видела меня с другим мужчиной?
Ольга потупила взгляд, играя с бумажной салфеткой.
—Я не говорила, что это был другой мужчина. Я просто сказала, что видела, как ты разговариваешь с кем-то у машины. А мама… мама сама все додумала. Она сейчас как сумасшедшая, хватается за любую соломинку. А я… я просто испугалась. Она давит на меня, Игорь давит. Ты же не представляешь, что там творится!
Она подняла на Дину влажные от навернувшихся слез глаза.
—Они с ума сошли, Дина! Игорь в долгах, он как загнанный зверь. А мама готова ради него на все. Они собираются подавать в суд, собирают на тебя компромат. Мне страшно за тебя. По-настоящему.
Ольга протянула руку через стол, как бы желая коснуться руки Дины, но та убрала свою.
—Какой компромат? — спросила Дина, чувствуя, как в груди сжимается ледяной ком.
— Они ищут твоих бывших, одноклассников, коллег. Хотят найти кого-то, кто подтвердит, что ты… неверная. Или что у тебя нестабильная психика. Что-нибудь, лишь бы суд поверил. Я слышала, как Игорь говорил с каким-то типом, который якобы твой бывший однокурсник. Они его подкупают.
Дина слушала, и ей становилось дурно. До чего же низко они пали?
—Зачем ты мне это рассказываешь, Оля? Что тебе с этого?
— Мне ничего не нужно! — воскликнула Ольга, и слезы наконец покатились по ее щекам. — Мне совесть не позволяет молчать! Я видела, как вы с Лешей жили. Я знаю, как вы любили друг друга. И то, что они делают — это кошмар! Я хочу помочь тебе подготовиться. Расскажи, может, у тебя есть алиби на те дни, которые они называют? Может, ты где-то была, есть свидетели? Я могу незаметно узнать, на какие именно даты они собирают показания.
И в этот момент, поддавшись жалости, увидев эти слезы и услышав искренний, как ей показалось, порыв, Дина дрогнула. Осторожность уступила место отчаянной надежде на то, что не все еще потеряно, что в этом аду есть хоть один человек, который не хочет ее уничтожить.
Она стала рассказывать. Сначала скупо, потом все подробнее. О том, как они с Алексеем проводили те вечера, как она была на работе, как встречалась с подругой. Она говорила о своих чувствах, о боли, о несправедливости всего происходящего. Ольга слушала внимательно, кивая, поддакивая, ее взгляд был полон участия.
Встреча длилась почти час. Наконец, Ольга взглянула на часы.
—Мне пора, Игорь скоро домой придет. Не переживай, Дина, я все, что узнаю, сразу тебе передам. Держись. И… прости меня.
Она быстро встала, накинула куртку и вышла из кафе, оставив Дину одну с внезапно нахлынувшим чувством облегчения. Может быть, не все так плохо? Может, у нее появился шанс?
Вернувшись домой, она решила переложить вещи из сумки в большую почтовую коробку для архива. И тут, на дне сумки, под платком и кошельком, ее пальцы наткнулись на чужой, холодный и гладкий предмет.
Она вынула его и замерла. В руке лежал маленький, не thicker спичечного коробка, диктофон. Светодиод на нем горел ровным красным огоньком. Он был включен. Он записывал все это время.
Весь ее разговор с Ольгой. Все ее откровения, все ее слабости, все, что она сказала про работу, про алиби, про свои чувства. Все, что теперь можно будет вырвать из контекста, перемонтировать и представить суду как доказательство ее неадекватности или лживости.
Легкое облегчение, которое она почувствовала в кафе, сменилось леденящим душу ужасом. Это не была помощь. Это была самая изощренная, самая подлая ловушка. И она, как доверчивая дура, сама в нее прыгнула.
Она стояла посреди комнаты, сжимая в руке маленькое черное устройство, и понимала, что Ольга — не тихая овечка. Она — самый опасный из всех волков. Потому что она притворялась овечкой.
Несколько дней Дина провела в состоянии паралича. Найденный диктофон лежал на столе, как скорпион, готовый ужалить. Каждый раз, глядя на него, она испытывала приступ тошноты и жгучего стыда за свою доверчивость. Они не просто враги. Они — подлецы, готовые на самую грязную, низменную подлость.
Но именно этот диктофон, эта последняя капля переполнила чашу. Онемение и страх медленно, словно лава, стали превращаться в холодную, целенаправленную ярость. Она больше не была жертвой, ожидающей очередного удара. Она поняла: чтобы выжить, нужно нападать.
Она достала из старого кошелька потрепанную визитку. Елена Аркадьевна Орлова, юрист. Они пересекались несколько лет назад по одному незначительному вопросу с работой Алексея. Тогда Дина запомнила ее острый, пронизывающий взгляд и фразу: «Если что — звоните. С беспредельщиками я разговариваю на их языке».
Дина набрала номер, ожидая, что он окажется неактуальным.
— Алло? — тот самый властный, собранный голос, который она помнила.
— Елена Аркадьевна? Здравствуйте. Это Дина Алексеева. Мы встречались несколько лет назад… Мне срочно нужна ваша помощь. Речь о наследстве и о… войне на уничтожение.
— Войну на уничтожение мы проигрываем, — парировала Орлова без тени сомнения. — Мы ведем боевые действия по всем правилам. Приезжайте в мой офис завтра в десять. Адрес вам знаком.
На следующий день Дина сидела в кресле напротив Елены Аркадьевны. Та слушала ее, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. Дина рассказала все. Про завещание. Про угрозы Галины Петровны. Про долги Игоря и визит его «друга». Про сообщение Светланы. И, наконец, про встречу с Ольгой и найденный диктофон.
Орлова взяла в руки маленькое устройство, повертела его.
—Глупо. Очень глупо с их стороны. Но показательно. Это говорит об отчаянии.
Она отложила диктофон в сторону.
—Сейчас, Дина, вы должны понять главное. Вы — законная наследница по завещанию. Вы на стороне права. А они — нет. Их сила лишь в вашем страхе. Отнимите у них этот козырь.
Елена Аркадьевна взяла толстый Трудовой кодекс и ткнула в него пальцем.
—Ваша свекровь, Галина Петровна, проживает в квартире, принадлежавшей вашему мужу и теперь перешедшей к вам. Так?
Дина кивнула.
— Прекрасно. Она не является собственником. У нее нет права пожизненного проживания, так? Она просто там жила с согласия сына.
— Да.
— Значит, мы действуем. Первый шаг. Вы, как собственник, через меня, как вашего представителя, направляете ей официальное, нотариальное требование освободить занимаемое жилое помещение в течение тридцати дней.
Дина широко раскрыла глаза.
—Выгнать ее? Но она…
— Она вам что? Мать? — юрист холодно улыбнулась. — Матери не ведут против невесток подлых войн с диктофонами. Она — незаконно проживающее в вашей собственности лицо, которое к тому же угрожает вам. Мы бьем в самую больную точку. В их убежище. Игорь в долгах, он не сможет ей помочь. Посмотрим, на что будет тратить свои силы эта львица — на суды с вами или на поиск новой берлоги.
Дина слушала, и по телу разливалось странное чувство — смесь страха и предвкушения. Это был жестокий шаг. Но справедливый.
— А что же… диктофон? И их угрозы?
— Мы их не выбрасываем. Мы их бережно собираем. Все смс, все записи разговоров, если они у вас есть, все показания свидетелей, вроде того Виктора. Мы создаем из этого досье. Если они подадут иск о признании вас недостойной наследницей, мы предъявим встречный — о клевете, о нарушении ваших прав. И о выселении. Пусть у них голова кругом пойдет.
Орлова посмотрела на Дину прямо.
—Вы готовы? Вам придется стать жесткой. Жестче, чем вы есть. Иначе они сожрут вас с потрохами.
Дина глубоко вздохнула и посмотрела в окно, на серый город. Она вспомнила лицо Алексея. Он доверил ей все. Он верил в ее силу. Пора оправдать его доверие.
— Я готова.
— Отлично. Тогда первое, что мы делаем сегодня — составляем это требование. И еще, Дина, — юрист сделала паузу, — с этого момента на все разговоры с ними вы включаете диктофон на своем телефоне. Сразу, как только понимаете, кто звонит. Это ваше законное право, так как разговор касается ваших имущественных прав. Записывайте все. Каждое слово.
Выйдя из офиса, Дина не почувствовала привычной тяжести. Напротив, она шла легкой, пружинистой походкой. В руках она сжимала ключи от своей квартиры — своей, по праву и по закону. Впервые за долгие недели она почувствовала не просто почву под ногами, а твердый камень. У нее появилось оружие. Законное и острое. И она была готова его применить.
Она достала телефон и открыла общий семейный чат. Последним сообщением все так же висело лицемерное послание Ольги. Дина набрала короткий текст, перечитала его и, не дав себе передумать, нажала «отправить».
«Уведомляю, что все дальнейшие разговоры о наследстве будут вестись исключительно в правовом поле через моего представителя, юриста Елену Аркадьевну Орлову. Личных обсуждений и встреч больше не будет. Всех благ».
Она выключила телефон, не дожидаясь ответа. Пусть теперь они почувствуют вкус своей же меди. Осадная война закончилась. Началось наступление.
Зал суда пах старым деревом, пылью и нервным потом. Дина сидела рядом со своей защитницей, Еленой Аркадьевной, и чувствовала, как холодная дрожь проходит по спине. Напротив, за другим столом, расположились они. Галина Петровна, прямая как штык, в темном костюме, с лицом, высеченным из ненависти. Игорь, красный и напряженный, беспрестанно постукивал пальцами по столешнице. Рядом с ними их адвокат, немолодой мужчина с усталыми глазами, перебирал бумаги. Ольга сидела чуть поодаль, скромно опустив взгляд, но Дина теперь знала цену этой показной скромности.
Судья, женщина средних лет с внимательным, уставшим лицом, открыла заседание. Дина с трудом вслушивалась в формальные фразы. Весь мир словно сжался до этого зала, до столов, за которыми сидели враги, и до судьи, в чьих руках было ее будущее.
Исковое заявление было именно таким, о котором предупреждала Светлана. Они требовали признать Дину недостойной наследницей, ссылаясь на то, что она оказывала на Алексея «противоправное воздействие», а также, цитируя документ, «вела аморальный образ жизни, пренебрегая семейными обязанностями».
Первой слово взяла Галина Петровна. Она встала, выпрямилась и начала говорить голосом, дрожащим от якобы сдерживаемых рыданий.
— Ваша честь, я, мать, я не могу молчать! Мой сын, мой мальчик, он был под ее влиянием! Она его заставила написать это завещание, я уверена! Он бы никогда не оставил свою старую мать без крова над головой! Он был хорошим сыном! А она… она ему изменяла! Прямо у нас под носом! Моя дочь, Ольга, все видела!
Судья повернулась к Ольге.
—Гражданка Алексеева О.В., подтверждаете ли вы показания своей матери?
Ольга тихо поднялась. Ее голос был тонким и подобострастным.
—Да, ваша честь. Я действительно видела, как Дина сидела в машине с незнакомым мужчиной, когда мой брат был в командировке. Они… они долго разговаривали. И она смеялась.
Дина сжала под столом кулаки, чувствуя, как по щекам разливается жар. Ложь была такой откровенной, такой наглой, что перехватывало дыхание.
Слово дали Игорю. Он начал агрессивно, сыпля обвинениями.
—Она его извела! Постоянные ссоры, скандалы! Он был на нервной почве, это все она! Ей только деньги нужны были! Она воспользовалась его слабостью!
Елена Аркадьевна слушала все это с невозмутимым спокойствием. Когда слово дали ей, она медленно встала, поправила мантию и подошла к судье.
— Ваша честь, уважаемый суд. Мы слышим голословные обвинения, построенные на лжи и домыслах. Моя доверительница, Дина Алексеева, напротив, была любящей и преданной женой. Что же касается «свидетелей»… — она сделала театральную паузу, — …у нас есть кое-что помимо слов.
Она взяла со стола тонкую папку.
—Во-первых, мы представляем суду письменные показания коллег Алексея Викторовича, которые характеризуют его как человека волевого, здравомыслящего и абсолютно адекватного. Никакого «противоправного воздействия» или «слабости» они за ним не наблюдали.
Игорь фыркнул, но адвокат тронул его за рукав.
— Во-вторых, — продолжила Орлова, — что касается «аморального образа жизни» и «измен». Мы готовы предъявить суду запись телефонного разговора между гражданкой Алексеевой Д. и ее свекровью, Галиной Петровной, состоявшейся на прошлой неделе.
Галина Петровна резко выпрямилась, ее глаза вышли из орбит.
—Какая запись?! Это незаконно!
— Напротив, — холодно парировала Елена Аркадьевна. — Гражданка Алексеева действовала в рамках защиты своих имущественных прав, записывая угрозы в свой адрес. Включаем.
Она нажала кнопку на своем телефоне. Из динамика раздался визгливый, полный ненависти голос Галины Петровны: «…Мы тебя по судам затаскаем! Мы тебя с этими деньгами в гроб закопаем!… Ты останешься на бобах, да еще и с таким клеймом, что никто и пальцем о тебе не потрогает!»
В зале повисла гробовая тишина. Лицо Галины Петровны стало землистым.
— Это… это вырвано из контекста! — выкрикнула она, но в ее голосе уже слышалась паника.
— Контекст очень понятен, — сказала Орлова. — А теперь, ваша честь, у нас есть вопрос к свидетельнице, Ольге Викторовне.
Ольга нервно взглянула на нее.
—Вы утверждаете, что видели гражданку Алексееву в машине с неизвестным мужчиной. Можете описать этого мужчину?
— Нет… то есть, не совсем. Было темно.
—А машину? Модель, цвет?
—Я не помню… какая-то светлая.
—Странно, — Елена Аркадьевна сделала удивленное лицо. — Потому что в тот вечер, на который вы ссылаетесь, моя доверительница действительно помогала человеку у машины. Этим человеком был курьер службы доставки «Везет», который привозил ей тяжелую посылку. У нас на руках подтверждающий чек и показания самого курьера, который готов прийти в суд и опознать себя на фотографии. И его автомобиль — желтый микроавтобус с логотипом компании. Не думаю, что его можно спутать с «какой-то светлой» машиной.
Ольга побледнела и опустила голову, не в силах выдержать взгляда судьи.
— Но это еще не все, — голос защитницы вновь стал стальным. — У нас есть основания полагать, что истицы действуют из корыстных побуждений. Брат, Игорь Викторович, имеет крупные долговые обязательства перед третьими лицами и рассчитывал погасить их за счет наследства. Мы представляем суду письменные показания некоего Виктора, который лично слышал эти разговоры.
Игорь вскочил с места.
—Это клевета! Какие показания? Какой Виктор?
— Сидите и не перебивайте, — строго сказала судья, делая пометки. — Продолжайте.
— И, наконец, последнее, — Елена Аркадьевна вынула из папки официальный документ с печатью. — Как собственник, гражданка Алексеева уже подала отдельный иск о выселении Галины Петровны Алексеевой из квартиры, принадлежащей ей на праве собственности. Мы полагаем, что текущий иск является попыткой незаконного давления на собственника с целью воспрепятствовать ее законным правам.
Она закончила и села на место. В зале было тихо. Судья медленно закрыла папку с материалами дела.
— Суд удаляется для вынесения решения.
Те минуты, что они ждали, показались Дине вечностью. Она смотрела на спину уходящей судьи и не чувствовала ничего. Ни страха, ни надежды. Только пустую, выжженную землю внутри.
Наконец, судья вернулась на свое место. Ее лицо ничего не выражало.
— Выслушав стороны, изучив материалы дела, суд находит исковые требования необоснованными и не подлежащими удовлетворению. Оснований для признания гражданки Алексеевой Дины недостойной наследницей не установлено. Решение может быть обжаловано в течение месяца.
Грохот, который издал Игорь, отодвигая стул, прозвучал как выстрел. Галина Петровна сидела не двигаясь, уставившись в одну точку, ее лицо было маской из поражения и ненависти. Ольга быстро, не глядя ни на кого, направилась к выходу.
Дина обернулась к Елене Аркадьевне. Та спокойно собирала бумаги в портфель и лишь чуть заметно улыбнулась уголками губ.
— Все, Дина. Вы победили. По закону.
Дина кивнула, но радости не чувствовала. Она выиграла битву. Но война, война с памятью, с предательством, с отравленными отношениями, она только что началась. И цена этой победы пахла пеплом.
Решение суда не принесло Дине ожидаемого облегчения. Оно принесло тишину. Глухую, оглушительную. Угрозы по телефону прекратились, сообщения в чатах замолкли. Враги отступили, оставив после себя выжженное поле. Она выиграла войну, но осталась одна на этом пустыре.
Она продала бизнес Алексея, вызвавшись на единственную приличную предложенную цену. Квартиру свекрови она также выставила на продажу, поручив все вопросы риэлтору и юристу. Сама она в тот дом больше не ходила. Мысль о встрече с Галиной Петровной, даже для передачи ключей, вызывала у нее физическое омерзение.
Она упаковывала вещи в своей, нет, теперь только ее квартире. Складывала в коробки их общие фотографии, его книги, безделушки, которые они покупали вместе. Каждый предмет был иголкой, вонзающейся в незажившую рану. Она не плакала. Слез, казалось, больше не осталось. Была только усталость, пронизывающая до самых костей.
За день до ее отъезда, когда в квартире стояли уже запакованные коробки, раздался звонок в дверь. Дина вздрогнула. Сердце, уже отвыкшее от тревоги, забилось с новой силой. Она подошла к глазку и увидела на площадке Светлану. Одну. Без Игоря. В руках она держала небольшую картонную коробку.
Дина молча открыла дверь, оставив цепочку. Она не боялась теперь Светланы, но доверия не было никакого.
— Я ненадолго, — тихо сказала Светлана. Ее лицо было бледным, под глазами — темные круги. — Уезжаешь?
— Да, — коротко ответила Дина.
— Правильно. Здесь тебе ничего хорошего уже не светит.
Она протянула коробку через щель в двери.
—Это… Возьми. Личные вещи Алексея. Он оставил их когда-то у матери. Фотографии его детства, какие-то грамоты. Галина Петровна хотела все выбросить, я отобрала. Они должны быть у тебя.
Дина медленно сняла цепочку, взяла коробку. Она была легкой, но вес памяти в ней давил на руки.
— Зачем? — спросила Дина, глядя на Светлану. — Зачем ты все это делала? Предупреждала меня?
Светлана горько усмехнулась, глядя куда-то мимо Дины, в пустоту коридора.
—Потому что я тоже когда-то была на твоем месте. Молодой, влюбленной. Верила, что вышла замуж за хорошего человека. А оказалось, что вышла за долги, амбиции и вечную ложь своей свекрови.
Она обернулась, и в ее глазах стояла неприкрытая боль.
—Я живу с тираном, Дина. Игорь — это копия своей матери. Он бьет меня не по лицу, нет. Он бьет по самому больному. Унижает, орет, контролирует каждый шаг. А она, Галина Петровна, всегда на его стороне. Всегда. Я для нее — никто. Прислуга. Инкубатор для будущего наследника, который так и не родился.
Она сглотнула ком в горле.
—Я предупредила тебя, потому что увидела, как они начинают против тебя ту же машину уничтожения, что когда-то запустили против меня. Только ты оказалась сильнее. У тебя была броня — завещание и закон. А у меня не было ничего. И теперь у меня ничего нет.
Дина смотрела на нее, и лед в ее сердце понемногу таял, сменяясь странным чувством — не жалости, а скорее горького понимания. Они все были жертвами в этой войне, развязанной одной женщиной.
— Уезжайте и вы, Светлана, — тихо сказала Дина. — Пока не стало слишком поздно.
— Куда? — в ее голосе прозвучала настоящая, животная тоска. — У меня нет своих денег, нет профессии. Меня никто не ждет. А он… он найдет. И тогда будет совсем плохо.
Она повернулась к уходу.
—Прости меня. За все. И… счастливой дороги.
Дина закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она смотрела на коробку в своих руках. Чужая боль, чужая правда, чужая сломанная жизнь. Ее победа не принесла никому счастья.
На следующее утро такси ждало ее у подъезда. Дина сдала ключи от квартиры риэлтору, села на заднее сиденье и попросила отвезти ее на вокзал. Она не оглядывалась на свой дом, на окно, за которым осталась ее прежняя жизнь, любовь и все ее горе.
Она сидела в вагоне поезда и смотрела в окно, как город медленно уплывал назад, превращаясь в скопление серых кубов. Она выиграла эту войну. Она отстояла свою собственность, защитила волю мужа. Но пахла ли ее победа? Нет. Она горько пахла пеплом. Пепелом сгоревшего доверия, пеплом растоптанной семьи, пеплом от слов, которые уже никогда нельзя было забрать назад.
Она потеряла не только Алексея. Она потеряла веру в самое простое и святое слово — «семья». И теперь ей предстояло учиться жить с этой пустотой внутри и с горьким знанием, что иногда победа стоит дороже любого поражения.
