– Да, Алинка, конечно, приезжай. Какие вообще могут быть вопросы? У нас остановишься, разберемся на месте, не переживай. Все, давай, ждем.
Игорь закончил разговор и с широкой, довольной улыбкой повернулся к Тане. Она застыла в дверном проеме кухни со своей любимой керамической чашкой в руках, и по ее лицу он понял, что его сейчас ждет нечто совсем не похожее на теплые объятия. Он напоминал большого добродушного лабрадора, который притащил в дом грязную палку и ждет похвалы, не понимая, почему хозяйка смотрит на него с ужасом.
– Ты сейчас с кем говорил? – голос Тани был обманчиво спокоен, но в нем уже звенели тонкие, как лед, нотки.
– С сестрой, с Алинкой, – беззаботно ответил Игорь, плюхаясь на диван и откидывая голову назад. – У нее там на работе какие-то проблемы, решила в наш город на разведку приехать. Посмотреть, что к чему. На недельку-другую.
– «На разведку»? «В наш город»? Звучит очень масштабно, – Таня медленно подошла и поставила чашку на комод. Чай моментально расхотелось. – А жить, позволь узнать, твоя разведчица где собирается эту «недельку-другую»?
– Ну как где? У нас, конечно, – он все еще не чувствовал надвигающейся бури. – Ты же знаешь, у нее здесь никого, кроме меня. Куда ей еще?
Игорь смотрел на нее своими ясными голубыми глазами, в которых плескалось искреннее недоумение. Они жили вместе почти два года. Он привык, что Таня, при всей своей внешней строгости и деловитости, человек понимающий и отходчивый.
– Игорь, – Таня встала прямо перед ним, заставив его сесть ровнее. – Давай сразу. Это не «у нас». Это моя квартира. Моя. Я купила ее за пять лет до того, как мы с тобой вообще встретились. Я не готова превращать ее в бесплатный филиал гостиницы «У Ашота» для твоих родственников.
Улыбка медленно сползла с его лица, уступая место обиженному недоумению.
– Тань, ты чего начинаешь? Это же Алинка, сестра моя родная. Не человек с улицы. Ей просто нужно где-то перекантоваться, пока она с работой не определится.
– Я твою «родную Алинку» видела два раза в жизни. На дне рождения твоей мамы, где она громче всех пела в караоке, и на фотографиях в твоем телефоне. Для меня она – чужой человек. И я не хочу, чтобы в моем доме жили чужие мне люди.
– Но мы же почти семья! – воскликнул он, вскакивая на ноги. Его рост под два метра всегда давил, но сейчас Таня не собиралась отступать. – Какая разница, на кого квартира записана? Мы живем здесь вместе! Значит, это наш общий дом!
– Разница огромная! – она почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. – Разница в том, что когда я прихожу домой после девятичасового рабочего дня, я хочу снять туфли, залезть с ногами на диван и тупо смотреть в стену, если мне так хочется! А не делить ванную с посторонней женщиной и не думать, что приготовить на ужин на троих, потому что твоя сестра «любит домашненькое». Мой дом – моя крепость, а не проходной двор.
Игорь смотрел на нее так, будто видел впервые. Его обычно мягкие черты лица заострились.
– То есть, по-твоему, я должен был ей сказать: «Извини, сестра, моя Таня против»? Я уже сказал ей приезжать. Она, может, уже билет купила!
– Ты сказал, не посоветовавшись со мной! Ты единолично распорядился моим домом, моим личным пространством и моим комфортом, даже не удосужившись спросить. Так что да, это твоя проблема, Игорь. Снимай ей гостиницу, хостел, квартиру посуточно. Это не такие космические деньги на пару недель.
– У меня сейчас каждая копейка на счету, ты прекрасно знаешь, – процедил он, отворачиваясь. – Я думал, ты войдешь в положение.
– А ты в мое положение вошел? – не унималась она. – Ты хоть на секунду представил, каково мне будет?
Он прошелся по комнате, демонстративно скрипя паркетом.
– Я вырос в других понятиях. У нас в трешке вечно кто-то жил. Тетка из Саратова с детьми, двоюродный брат после армии, еще какие-то троюродные племянники. И это было нормально! Никто не выл, что его пространство нарушили. Семья же. Свои люди.
– Ключевое слово – «у вас». В квартире твоих родителей. А это – моя квартира. И здесь мои правила. И главное правило, которое тебе стоит запомнить раз и навсегда: в мою квартиру твоя родня без моего личного приглашения не приедет, понял?
Он резко замер посреди комнаты и вперился в нее тяжелым взглядом.
– Понял. Я все понял, Таня. Не переживай.
Следующие два дня превратились в молчаливую пытку. Атмосфера в квартире стала густой и вязкой, как кисель. Игорь ходил мрачнее тучи, на все вопросы отвечал односложно и демонстративно вздыхал, глядя в телефон, словно вел мысленный диалог с обиженной родней. Таня чувствовала себя так, будто совершила государственную измену. Часть ее сознания, та, что отвечала за логику и самоуважение, твердила, что она на сто процентов права. Но другая, воспитанная на тех же въевшихся в подкорку установках про «семью-святое» и «надо быть мудрее», тихонько ее подтачивала. Может, и правда, слишком резко? Может, стоило потерпеть?
Но потом она представляла себе на своей крохотной шестиметровой кухне чужую женщину, которая будет хозяйничать, лезть в ее кастрюли, занимать ее любимую чашку… И решимость возвращалась. Она слишком долго и упорно вкалывала на двух работах, отказывая себе во всем, чтобы позволить себе эту однушку в тихом районе, чтобы теперь так легко поступиться своим выстраданным комфортом.
Вечером третьего дня Игорь, дождавшись, пока она разберет сумки из магазина, все же подошел.
– Тань, давай поговорим.
– Давай, – она выкладывала на стол молоко и хлеб, не поворачиваясь.
– Я поговорил с мамой, – начал он издалека, и Таня внутренне сжалась. Звонок Валентине Петровне, маме Игоря, никогда не предвещал ничего хорошего. Эта женщина была виртуозом пассивной агрессии, мастером говорить гадости с медовой улыбкой и вкрадчивым голосом. – Она, конечно, очень расстроилась. Переживает, говорит, как же так, Алинка одна-одинешенька в чужом большом городе…
– У нее есть любящий брат, который может снять ей жилье на пару недель, – отрезала Таня, поворачиваясь к нему.
– У меня нет на это денег! – снова повторил он, повышая голос. – Я же тебе говорил! Мама предложила другой вариант. Компромисс. Алина поживет у нас всего три дня. Вот прямо кровь из носу. За эти три дня я найду ей комнату. Три дня, Тань. Это же не две недели. Это ведь совсем недолго?
Он смотрел на нее умоляющим взглядом побитого щенка. Таня колебалась. Три дня… Это звучало как разумный компромисс. Возможность и сохранить лицо, и не разрушить отношения окончательно из-за ситуации, которую Игорь создал по своей непроходимой глупости. Она устала от этой холодной войны.
– Хорошо, – наконец выдохнула она, чувствуя, как напряжение отпускает плечи. – Три дня. Четко. С пятницы по понедельник. В понедельник утром она съезжает. И это в первый и последний раз. Все подобные вопросы впредь ты сначала обсуждаешь со мной. Точка.
– Конечно, Танюш, конечно! – он мгновенно просиял, как начищенный пятак, кинулся ее обнимать, целовать в макушку. – Спасибо тебе! Ты у меня самая понимающая! Самая лучшая!
Таня не ответила. Она высвободилась из его объятий и пошла мыть руки. Ей неотступно казалось, что она только что проиграла какое-то очень важное, стратегическое сражение.
Алина приехала в пятницу вечером. Она оказалась невысокой, но очень плотной девушкой лет двадцати пяти, с громким, почти лающим смехом и цепким, оценивающим взглядом маленьких глазок. С порога она окинула Танину прихожую и комнату таким взглядом, каким риелтор оценивает «убитую» недвижимость.
– Ой, а у вас тут уютненько! Тесновато, конечно, после нашей-то трешки. Мы с родителями привыкли к простору! – заявила она, втаскивая в коридор огромный, обклеенный наклейками чемодан на колесиках.
«На три дня, ага», – с едким сарказмом подумала Таня, глядя на размеры багажа, которого хватило бы на кругосветное путешествие.
Игорь суетился вокруг сестры, как наседка. «Чаю хочешь? А может, кофе? Вот тапочки, бери любые. Вот твое полотенце. Ванная там». Таня молча наблюдала за этой сценой, чувствуя себя не хозяйкой дома, а случайным свидетелем, мебелью.
Алина вела себя раскованно и по-хозяйски. Она без спроса взяла с полки книгу, которую Таня как раз читала, открыла холодильник и скривила губы.
– Ой, а что, у вас нормальной еды нет? Йогурты одни… Я такую химию не ем, мне бы творожка деревенского, супчика горячего. Мама всегда суп варит.
Затем она на сорок пять минут оккупировала ванную, откуда доносилось ее громкое пение и плеск воды. Когда она наконец вышла оттуда, распаренная, красная и завернутая в Танин белый махровый халат, Таня почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
– Игорь, на секунду, – ледяным шепотом позвала она его на кухню, пока Алина плюхнулась в ее любимое кресло.
– Что такое? – он как раз доставал из шкафа раскладушку.
– Почему она в моем халате? – прошипела Таня.
– Ой, Тань, ну она свой забыла, замоталась. Какая разница? Постираешь потом, не развалишься.
– Разница в том, что это моя личная вещь! Гигиена, слышал такое слово? И почему ты не сказал ей, что это мой халат?
– Да ладно тебе, не будь такой мелочной. Она же не со зла. Что ты как неродная?
«Мелочной». Это слово ударило как пощечина. Значит, ее элементарное нежелание делиться личными вещами с посторонним, по сути, человеком – это мелочность. Прекрасно.
Она молча вернулась в комнату. Алина, развалившись в кресле и задрав ноги на журнальный столик, уже болтала по видеосвязи с матерью.
– Мамуль, привет! Да, доехала отлично! Тут у них хорошо, чистенько так. Тесновато, но жить можно. Таня, иди сюда, поздоровайся с мамой!
Таня заставила себя выдавить улыбку и подойти к телефону.
– Здравствуйте, Валентина Петровна.
– Здравствуй, Танечка, здравствуй, деточка, – пропел из динамика вкрадчивый голос свекрови. – Спасибо тебе огромное, что приютила нашу заблудшую овечку, Алиночку. Вот так и должна поступать настоящая, дружная семья. Помогать друг другу в трудную минуту. Игорь мне говорил, ты сначала не хотела ее пускать… но я ему сразу сказала, что ты девочка умная, все понимаешь. Семья – это главное, важнее всяких там личных пространств.
Таня почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Ее только что публично, при всех действующих лицах, отчитали, выставив капризной, неразумной девчонкой, которую старшие и мудрые взрослые «наставили на путь истинный».
– Мы договорились на три дня, – сухо, чеканя каждое слово, сказала она.
– Конечно-конечно, деточка, – сладко улыбнулась с экрана Валентина Петровна, но в ее глазах блеснул холодный металл. – Алинка у вас не задержится. Ей и самой-то неудобно вас стеснять. Правда, доча?
Три дня растянулись, как резина. В воскресенье вечером, когда Таня уже мысленно паковала чемодан гостьи, Игорь подошел к ней с виноватым видом.
– Тань, тут такое дело… Комната, которую я почти нашел, сорвалась. Хозяйка передумала сдавать. Мне нужно еще буквально пару дней, чтобы найти новый вариант.
– Пару дней? – Таня медленно сняла очки. – Игорь, мы договаривались.
– Ну войди в положение! Я же не на улицу ее выставлю! Я ищу, честно! Просто все приличное уже разобрали. Пару дней, Тань, что они решат?
Спорить было бесполезно. Она это понимала. Любой протест выставлял ее в еще более дурном свете – как бессердечную эгоистку, которая выгоняет на мороз «родную кровь» своего мужчины. Игорь снова прятался за ее спину, заставляя ее быть «плохим полицейским».
Алина тем временем освоилась окончательно. Она превратила квартиру в свой личный филиал дома. Вставала в одиннадцать, оставляла после себя на кухне гору грязной посуды с засохшей едой, часами висела на телефоне, громко обсуждая с подружками своих бывших и потенциальных кавалеров, и постоянно давала Тане «ценные» советы.
– Танюш, а что у тебя шторы такие мрачные? Повесила бы что-то веселое, в цветочек, комната бы сразу больше казалась. У моей мамы такие шикарные висят!
– Ой, а ты мясо так не жарь, в нем же все канцерогены остаются. Надо на пару. Моя мама делает гениальные паровые котлетки…
Таня стискивала зубы до скрипа и уходила в комнату, надевая наушники. Она переставала чувствовать себя хозяйкой. Ее квартира, ее убежище, превратилась в коммунальный ад, где она была обязана учитывать привычки и желания совершенно чужого ей человека, который, к тому же, вел себя как слон в посудной лавке.
Игорь же выбрал самую удобную тактику – тактику страуса. Он уходил на работу раньше обычного, возвращался как можно позже, а вечера проводил, уткнувшись в ноутбук или телефон, делая вид, что ничего экстраординарного не происходит. Он полностью самоустранился, оставив Таню одну на один с его сестрой и ее «непосредственностью».
На пятый день, во вторник, произошел инцидент, который стал последней каплей. Таня работала из дома, и у нее был назначен важный онлайн-созвон с руководством и заказчиками. За час до встречи она подошла и к Игорю, который еще не ушел на работу, и к Алине.
– У меня в двенадцать очень важная конференция. Пожалуйста, в течение часа ведите себя тихо. Не шумите, не заходите в комнату. Это очень важно для меня.
Оба кивнули. Игорь с серьезным видом, Алина – с легкой ухмылкой, мол, «тоже мне, бизнес-леди нашлась».
Таня закрыла дверь в комнату, надела гарнитуру и погрузилась в работу. В самый разгар ее доклада, когда она показывала презентацию, дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалилась Алина с телефоном у уха.
– …да я тебе сто раз говорю, он такой козел! Нет, ты представляешь, он мне пишет!.. – громко вещала она своей невидимой подруге, прохаживаясь по комнате.
– Алина! – прошипела Таня, в панике отключая микрофон. – Я же просила!
Коллеги в окошках Zoom уставились на нее с любопытством.
– Ой, прости, я забыла совсем, – ничуть не смутившись, хихикнула та и, помахав рукой в камеру, лениво вышла, оставив дверь нараспашку.
Тане пришлось лепетать извинения, ссылаясь на «неожиданных гостей» и «технические накладки». Она была в бешенстве. Это было уже не просто неуважение. Это была наглая, демонстративная диверсия. Вторжение в ее работу, в ее жизнь, в то, чем она зарабатывала на эту самую квартиру.
Вечером, едва Игорь переступил порог, она встретила его в коридоре. Ее лицо было похоже на застывшую маску.
– Завтра утром твоей сестры здесь быть не должно.
Игорь устало потер переносицу, снимая куртку.
– Тань, ну опять ты начинаешь… Я ищу, правда. Просто нет нормальных вариантов за адекватные деньги.
– Меня. Это. Не. Волнует, – отчеканила она. – Я дала вам три дня. Прошло пять. Сегодня она сорвала мне важнейшую рабочую встречу, выставив меня полной идиоткой перед начальством. Мое терпение закончилось. Хватит. Либо завтра она съезжает, либо вы съезжаете вместе с ней.
Он посмотрел на нее с недоверием, которое быстро сменилось обидой.
– Ты сейчас серьезно? Ты меня выгоняешь? Из-за такой ерунды?
– Это не ерунда! – ее голос, до этого тихий, сорвался на крик. – Это мой дом! Моя жизнь! А вы вдвоем превратили его в цыганский табор! Ты обманул меня, пообещав три дня! Ты ничего не сделал, чтобы решить проблему, которую сам же и создал! Ты просто спрятал голову в песок, как всегда, оставив меня разбираться с твоей сестрой, которая не уважает ни меня, ни мои вещи, ни мою работу, ни мое личное пространство!
– Прекрати оскорблять мою семью! – взорвался он в ответ, и его лицо побагровело. – Да, она неидеальная! Да, они все шумные и бесцеремонные! Но это мои родные! Это моя кровь! А ты кто? Ты мне даже не жена!
Слова упали в оглушительную, звенящую тишину. Таня смотрела на его искаженное гневом лицо и с какой-то отстраненной ясностью понимала, что это все. Конец. Он сказал то, что думал на самом деле, то, что сидело у него глубоко внутри. Все эти два года она была для него просто удобной сожительницей. С квартирой. Она не была «своей». Своими были мама и сестра, чьи интересы, какими бы абсурдными они ни были, всегда будут в приоритете.
– Ты прав, – тихо и на удивление спокойно сказала она. Вся ярость вдруг ушла, оставив после себя выжженную, холодную пустоту. – Я тебе не жена. Поэтому собирай, пожалуйста, свои вещи. И вещи своей сестры. И уходите к своей семье. Сегодня.
Он опешил. Он явно ожидал слез, истерики, упреков, но не этого ледяного, окончательного спокойствия.
– Ты… ты серьезно? – в его голосе проскользнула первая нотка паники. Он начал понимать, что это не очередной скандал.
– Абсолютно. Вещей у тебя не так много. Ключи оставишь на комоде в прихожей.
Она развернулась, не глядя на него, и ушла на кухню, плотно закрыв за собой дверь. Села на табуретку и уставилась в темное окно. Она не слышала, как они торопливо собирали вещи, как шептались в коридоре, как Алина что-то возмущенно бубнила. Она услышала только тихий щелчок замка, а потом – финальный, громкий хлопок входной двери.
Тишина, обрушившаяся на квартиру, была почти физически ощутимой. Не было ни слез, ни истерики, ни сожаления. Было только огромное, всепоглощающее чувство облегчения. Словно она только что вырвала больной, ноющий зуб, который отравлял ей жизнь последние несколько месяцев, а она все не решалась.
Она встала и медленно прошла по квартире. Раскладушка Алины сиротливо стояла посреди комнаты, как памятник ее глупости. На кресле валялся забытый цветастый шарф. Таня взяла его двумя пальцами, как нечто противное, донесла до коридора и бросила в мусорное ведро.
Потом она распахнула настежь все окна. Ледяной, влажный октябрьский воздух ворвался внутрь, выметая остатки чужого запаха, чужого присутствия, чужой жизни.
Таня медленно обошла свою небольшую квартиру, прикасаясь рукой к прохладным стенам, к корешку книги на полке, к спинке своего кресла. Мое. Все это мое. Только ее территория. И больше никто, никогда, не посмеет нарушить ее границы.
Впервые за последнюю неделю она дышала полной грудью. Да, она была одна. Но она была свободна. И эта свобода, это право быть хозяйкой в своем собственном доме и в своей собственной жизни, стоили гораздо дороже, чем неудавшийся роман с мужчиной, для которого она так и не стала своей.
