— Григорий, твоя мама звонила третий раз за сегодня. Она требует, чтобы мы приехали в субботу помогать с ремонтом. Опять.
Елена стояла на пороге кухни, держа в руках телефон, экран которого всё ещё светился последним пропущенным вызовом от Раисы Петровны. Её голос звучал устало, но в нём уже появились стальные нотки, предвещающие грозу.
Григорий оторвался от телевизора, где шёл футбольный матч. Он посмотрел на жену так, будто она говорила о чём-то совершенно обыденном — о необходимости купить хлеб или вынести мусор.
— Ну и что? Приедем. Она одна там, ей тяжело. Надо помочь.
Он снова уткнулся в экран, считая тему закрытой. Но Елена не двинулась с места.
— Григорий, мы помогали с этим ремонтом уже семь выходных подряд. Семь! Твоя мать затеяла переделку всей квартиры, и почему-то мы должны быть её бесплатной строительной бригадой. У меня тоже есть планы на субботу.
Он нахмурился, но всё ещё не отводил взгляда от экрана.
— Какие планы? Опять по магазинам с подругами шляться? Это подождёт. А мама не может ждать — ей надо завершить работы до холодов.
Елена медленно положила телефон на стол. Её челюсти сжались.
— Ты вообще слышишь, что говоришь? Твоя мать начала этот ремонт в мае. Сейчас конец октября. Холода уже пришли, Григорий. Но почему-то работы всё не заканчиваются. Каждую неделю появляется что-то новое: то пол перестелить, то плитку переложить, то стены перекрасить не в тот оттенок. И каждый раз это требует наших выходных.
Она говорила всё громче, но он продолжал делать вид, что погружён в игру. Это бесило её ещё больше.
— Я больше не поеду! — выпалила она. — Хватит. Я устала быть рабочей лошадью для твоей матери.
Теперь он наконец посмотрел на неё. В его глазах вспыхнуло раздражение.
— Ты серьёзно сейчас? Это моя мать! Она растила меня одна, после того как отец ушёл. Она всю жизнь на меня положила. И ты не можешь пожертвовать парой выходных, чтобы помочь пожилому человеку?
Елена резко выдохнула.
— Пожилому человеку? Раисе Петровне шестьдесят два года. Она бегает по своему садовому участку быстрее меня. Она каждый день ходит в бассейн. Она в прекрасной форме. Это не про помощь немощной старушке, Григорий. Это про то, что твоя мать привыкла командовать, а ты привык выполнять. И меня она автоматически зачислила в список своих подчинённых.
Он встал с дивана, выключив телевизор резким щелчком пульта.
— Ты сейчас серьёзно обвиняешь мою мать в том, что она… что она что? Хочет, чтобы мы помогли? Это называется семья, Елена. В семье друг другу помогают!
Елена скрестила руки на груди.
— Хорошо. Давай поговорим о семье. Когда моя мама попросила нас помочь ей перевезти вещи на новую квартиру в сентябре, ты нашёл тысячу причин, почему не можешь. У тебя была важная встреча, потом внезапно заболела спина, потом машина якобы сломалась. Мы наняли грузчиков за мои деньги. Но когда твоя мать звонит — мы обязаны бросить всё и мчаться к ней. Где тут равенство, Григорий?
Его лицо покраснело.
— Это разные вещи! Твоя мать могла нанять людей, у неё есть деньги. А моя…
— А твоя тоже может нанять! — перебила его Елена. — У твоей матери пенсия плюс доход от сдачи гаража. Она получает больше, чем я на своей работе. Она прекрасно может позволить себе нанять мастеров. Но зачем платить, если есть сын и его жена, которые сделают всё бесплатно?
Григорий молчал, его челюсти работали.
— И знаешь, что самое обидное? — продолжила Елена. — Каждый раз, когда мы там, твоя свекровь относится ко мне как к прислуге. «Елена, принеси то. Елена, подержи это. Елена, ты опять всё делаешь не так, дай я сама». При этом она усаживает тебя за стол, кормит пирожками и причитает, как ты, бедненький, устал. А я стою по колено в строительной пыли и таскаю мешки со старым мусором. И ты молчишь. Ты не видишь этого. Или делаешь вид, что не видишь.
— Мама просто… она привыкла всё контролировать. Это её характер.
— Характер? — Елена усмехнулась. — Григорий, твоя мать не просто контролирует. Она манипулирует. Каждый раз, когда я пытаюсь возразить или сказать, что устала, она начинает вздыхать и говорить: «Ну что ж, я сама как-нибудь справлюсь. Хотя сердце уже не то… Но ничего, я привыкла полагаться только на себя». И ты сразу бежишь её спасать. Это классическая манипуляция, но ты этого не видишь.
Он повернулся к ней, и в его глазах была такая ярость, что Елена на мгновение замолчала.
— Достаточно! Ты не будешь так говорить о моей матери! Она всю жизнь мне посвятила! Пока твоя мама строила карьеру и летала по командировкам, моя вкалывала на двух работах, чтобы я нормально учился. Я ей обязан всем!
— Ты ей обязан уважением и благодарностью, — твёрдо сказала Елена. — Но не своей жизнью. Не нашей семьёй. Не моими выходными и моим здоровьем. Григорий, открой глаза: твоя мать не хочет, чтобы ты был счастлив в браке. Она хочет, чтобы ты был рядом с ней. Чтобы ты был её маленьким мальчиком, который никогда не повзрослеет настолько, чтобы создать свою собственную семью.
Он стоял молча, тяжело дыша. Потом резко развернулся и направился в спальню.
— Я не буду это слушать. Утром мы едем к маме. Точка.
Елена осталась стоять посреди гостиной. Внутри неё всё кипело, но она чувствовала странное спокойствие. Спокойствие человека, который наконец принял решение.
Утром Григорий встал в шесть, оделся в рабочую одежду и громко собирался, явно ожидая, что она тоже начнёт одеваться. Но Елена продолжала спать. Точнее, делала вид, что спит. Он постоял у двери спальни, потом громко хлопнул входной дверью.
Елена открыла глаза и посмотрела в потолок. Что-то внутри неё переменилось. Словно она наконец сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила на себе два года брака.
Она встала, приняла душ и надела любимое платье. Потом открыла ноутбук и начала работать над проектом, который откладывала уже месяц. Работа шла легко, без обычного внутреннего сопротивления. К обеду она закончила основную часть, и это ощущалось как маленькая победа.
Вечером Григорий вернулся грязный, злой и молчаливый. Он прошёл в ванную, не глядя на неё. За ужином они не разговаривали. Он ел, смотря в тарелку, она листала журнал. Холодная война началась.
Следующая неделя была похожа на ледяную пустыню, растянувшуюся в границах их двухкомнатной квартиры. Они существовали в параллельных мирах, пересекаясь только физически, но никак не эмоционально.
В среду вечером, когда Елена готовила ужин, её телефон зазвонил. Она посмотрела на экран и увидела имя: Раиса Петровна. Елена бросила взгляд на Григория — он сидел в гостиной с газетой. Она взяла трубку.
— Алло, Раиса Петровна.
— Леночка, здравствуй, — голос свекрови был медовым, но в нём чувствовалась сталь. — Я тут подумала… Может, ты приедешь в субботу? Без Гриши. Мне нужна женская помощь с занавесками. Их надо повесить, а мне одной тяжело. Ты же понимаешь, я уже не молодая.
Елена почувствовала, как внутри неё что-то щёлкнуло.
— Раиса Петровна, давайте я скажу честно. Я больше не буду приезжать помогать с ремонтом. Совсем. Ни одна, ни с Григорием. Это ваша квартира, ваш ремонт, и вы вполне способны нанять специалистов.
Наступила пауза. Потом голос свекрови изменился — медовость исчезла, осталась только холодная ярость.
— Ясно. Значит, так. Ты считаешь себя слишком хорошей для моей семьи? Думаешь, раз у твоей матери деньги есть, то ты лучше нас? Я всегда знала, что ты эгоистка. Бедный мой Гришенька связался с такой женщиной. Я его предупреждала, но он не слушал.
— Вы его предупреждали? — спокойно переспросила Елена. — О чём именно?
— О том, что ты его не любишь! Что тебе нужна только квартира и деньги! Что ты разлучишь его с родной матерью!
Елена глубоко вздохнула. Рядом появился Григорий — он услышал повышенный голос из трубки.
— Раиса Петровна, я скажу один раз, и это будет моё последнее слово по этому вопросу. Я люблю вашего сына. Но я не обязана любить вас. Я не обязана жертвовать своими выходными ради вашего ремонта. Я не обязана терпеть ваше неуважение и манипуляции. И если вы продолжите вести себя так, вы не разлучите меня с Григорием — вы потеряете нас обоих. Потому что я больше не буду играть в игру под названием «покорная невестка». Всего доброго.
Она положила трубку. Руки дрожали, но внутри была удивительная лёгкость.
Григорий смотрел на неё с открытым ртом.
— Ты… ты как разговариваешь с моей матерью?!
— Честно, — ответила Елена. — Я разговариваю с ней честно. Впервые за два года.
— Она сейчас, наверное, плачет! Ты понимаешь, что ты сделала?!
— Понимаю. Я поставила границы. То, что ты должен был сделать ещё до нашей свадьбы.
Он метался по комнате, не зная, что делать. Потом схватил телефон и вышел на балкон. Елена слышала его успокаивающий голос: «Мама, не плачь… Я с ней разберусь… Нет, конечно, ты права…»
Когда он вернулся, его лицо было красным от гнева.
— Собирай вещи. Я еду к маме. Ей плохо из-за тебя. А ты… делай что хочешь. Мне всё равно.
— Хорошо, — спокойно сказала Елена. — Поезжай. Побудь там столько, сколько нужно. Подумай. О нас. О том, какую семью ты хочешь. Ту, где твоя мать принимает решения, или ту, где мы с тобой равны.
Он хлопнул дверью. Квартира погрузилась в тишину.
Елена села на диван и впервые за долгое время расплакалась. Не от обиды, не от злости. От освобождения.
Три дня Григорий не приходил домой. Он не звонил и не отвечал на сообщения. Елена не писала ему первой. Она работала, встречалась с подругами, ходила в театр. Жила. Без постоянного груза чужих ожиданий.
В субботу вечером дверь открылась. Григорий вошёл с небольшой сумкой. Он выглядел усталым и… другим. Взрослее что ли.
Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд.
— Я был у психолога, — вдруг сказал он. — У того, которого ты советовала. Я… мне нужно было с кем-то поговорить. Не с мамой. С кем-то со стороны.
Елена кивнула, не перебивая.
— Он сказал, что я эмоционально зависим от матери. Что я так и не стал взрослым, потому что она этого не допускала. И что если я хочу сохранить наш брак, мне нужно научиться говорить ей «нет».
Он сел рядом с ней на диван, опустив голову.
— Я позвонил маме сегодня утром. Сказал, что больше не буду приезжать каждые выходные. Что у меня своя семья. Что она должна нанять рабочих для ремонта. Она плакала. Говорила, что я её предал. Что ты меня испортила.
Он поднял на неё глаза — в них стояли слёзы.
— Это было самое тяжёлое, что я делал в жизни. Но я сделал. Потому что я не хочу тебя терять. И потому что… психолог прав. Я действительно был не мужем для тебя, а послушным сыном для неё.
Елена взяла его руку.
— Это только начало, Григорий. Твоя мать будет пытаться вернуть всё, как было. Будет манипулировать, давить, обижаться. Ты выдержишь?
— Не знаю, — честно признался он. — Но я хочу попробовать. С психологом. И с тобой.
Они сидели молча, держась за руки. За окном стемнело, в комнате горел только торшер. И в этом тусклом свете, в этой тишине после бури, что-то начало меняться. Медленно. Болезненно. Но правильно.
Через месяц они поехали к Раисе Петровне. Но не на ремонт, а на чай. Разговор был трудным. Свекровь обижалась, язвила, намекала. Но Григорий держался. Он спокойно пресекал манипуляции, возвращал разговор в нормальное русло. И хотя Раиса Петровна всё ещё не принимала новые правила, она начала понимать, что выбора у неё нет.
Елена не стала лучшей подругой своей свекрови. Они не превратились в любящую семью из рекламы. Но между ними появилось нечто важнее — уважение к границам друг друга.
А Григорий… он наконец начал взрослеть. Этот процесс был долгим и непростым, но он шёл. И с каждым днём Елена всё больше узнавала в нём того мужчину, в которого когда-то влюбилась. Не маменькиного сынка. А человека, способного выбирать свою семью и защищать её.
И это было важнее любого ремонта.
