Первый звонок прозвенел в марте. Ирина позвонила поздно вечером, голос дрожал от слёз:
– Лариска, ну помоги! У Ольки сессия, а общежитие закрывают на ремонт. Всего на месяц, ну полтора! Ты же понимаешь, девочке негде голову приклонить!
Я стояла на кухне, смотрела в окно на мартовский снег и думала: отказать нельзя. Сестра – это сестра. А племянница – почти как дочь. У меня ведь своих детей нет, квартира большая, комнат хватит. Да и правда, что мне сложного?
– Конечно, Ир, привозите, – сказала я тогда. – Только пусть сразу предупредит, когда приедет.
Оля появилась на следующий день. Высокая, крашеная в пепельный блонд, в разорванных джинсах и с огромным чемоданом. Села за стол, посмотрела на меня и улыбнулась:
– Тётя Лар, а у тебя вайфай какой? Пароль скинешь?
Я скинула. Показала комнату, постелила свежее бельё, принесла полотенца. Оля кивнула, даже не подняв глаз от телефона.
– Окей, спасибо.
Тогда мне показалось, что она просто устала с дороги. Молодёжь же сейчас такая, вечно в своих гаджетах. Ничего страшного.
Месяц превратился в два. Потом в три. Я не спрашивала, когда она съедет. Всё ждала, что Ирина сама напомнит. Но сестра словно забыла о своём обещании.
А Оля обживалась. Сначала незаметно. Потом всё смелее. Она приходила домой поздно, иногда с подругами. Они смеялись на кухне, пили вино из моих бокалов, оставляли крошки на столе. Один раз я встала ночью попить воды и увидела троих незнакомых девушек, которые сидели в гостиной и смотрели что-то на моём телевизоре.
– Оля, – тихо позвала я племянницу из коридора. – Можно на минуту?
Она вышла, зевнула.
– Да, тёть?
– Послушай, я не против гостей, но предупреждай хотя бы. А то я уже спала…
Она закатила глаза.
– Тёть, ну серьёзно? Мы же тихо сидим! Не придирайся.
Я промолчала. Вернулась в свою комнату, легла под одеяло и долго не могла уснуть. Что-то внутри меня сжималось от обиды, но я гнала это чувство прочь. Она же молодая, ей нужно общаться. Я в её возрасте тоже была живой, весёлой. Просто сейчас время другое.
Через неделю я обнаружила, что на моей карте списались деньги за доставку еды. Две тысячи рублей. Потом ещё три. Я позвонила в банк, мне объяснили: заказы сделаны через приложение, привязанное к моему номеру телефона.
Оля была дома. Сидела на диване, рядом валялся мой планшет. На экране – какой-то корейский сериал.
– Оль, – начала я осторожно. – Ты заказывала еду на мою карту?
Она даже не повернулась.
– Ага. А что такого? У меня денег не было, а есть хотелось. Ты же сама говорила, что продукты в холодильнике можно брать.
– Но это же не продукты из холодильника! Это деньги с моей карты!
Она наконец посмотрела на меня. В её глазах не было ни стыда, ни раскаяния. Только лёгкое удивление.
– Тёть, ну не жмотись. У тебя же зарплата нормальная. Мне мама всегда говорила, что ты хорошо зарабатываешь.
Я открыла рот, но слов не нашлось. Просто развернулась и ушла в свою комнату. Села на кровать и почувствовала, как руки дрожат. От злости. От бессилия. От того, что не могу ничего сказать.
Вечером позвонила Ирине.
– Ир, нам надо поговорить про Олю.
– А что случилось? – в голосе сестры сразу появилась настороженность.
– Она живёт у меня уже четыре месяца. Водит домой друзей, заказывает еду на мою карту, берёт мои вещи без спроса. Мне кажется, пора что-то менять.
Пауза. Долгая. Потом Ирина вздохнула так, словно я попросила её отдать почку.
– Лариса, ты о чём вообще? Девочка учится, ей тяжело! Ты же всё равно одна, тебе не сложно помочь родной племяннице!
– Ир, я не против помогать, но…
– Но что?! – голос сестры стал резким. – Ты всегда была такой! Эгоистка! Тебе никого не жалко, кроме себя! У меня двое детей, муж на заработках, я одна со всем справляюсь, а ты не можешь даже племянницу пригреть!
Я сглотнула ком в горле.
– Я её пригрела. Просто хочу, чтобы был какой-то порядок…
– Порядок! – Ирина засмеялась зло. – Да ты всю жизнь живёшь в своём порядке! Никого вокруг не видишь! Мама права была, говорила, что ты бессердечная!
Она бросила трубку. Я сидела с телефоном в руках и чувствовала, как внутри всё холодеет. Бессердечная. Эгоистка. Я? Та, которая всегда всем помогала, брала на себя чужие проблемы, отдавала последнее?
Слёзы сами потекли по щекам. Я не сдерживала их.
Оля продолжала жить у меня. Теперь она даже не пыталась скрывать, что считает мою квартиру своей. Брала мой ноутбук для учёбы. Однажды я увидела, как её младший брат Максим сидит в моей комнате и играет на моём телефоне.
– Оля! – крикнула я из коридора. – Почему Максим здесь?
Она вышла из ванной, волосы мокрые, на ней мой халат.
– Мама попросила приглядеть. Ему скучно дома одному.
– Но он играет на моём телефоне!
– Тёть, ну не жадничай! Ему же восемь лет, ребёнок! Ты что, совсем без сердца?!
Я молча развернулась и ушла на работу. Весь день не могла сосредоточиться. Вечером вернулась – Максим всё ещё сидел на диване. Оли не было дома. Мальчик поднял на меня глаза и спросил:
– Тётя Лариса, а когда мама за мной приедет?
– Не знаю, Максим.
– А можно я ещё поиграю?
Я кивнула. Что мне оставалось? Отобрать телефон у ребёнка?
В мае я заболела. Температура, кашель, ломота во всём теле. Лежала в постели, еле вставала попить воды. Оля приходила домой поздно, видела меня, но даже не спрашивала, как дела. Однажды утром я попросила её купить лекарства в аптеке.
– Тёть, я не могу, у меня пары. Сама сходи.
– Оль, мне плохо…
– Ну вызови такси до аптеки! Я же не врач!
Я вызвала такси. Купила лекарства сама. Вернулась домой и легла обратно в кровать. Заплакала тихо, в подушку, чтобы никто не услышал.
Через неделю стало легче. Я взяла отпуск. Впервые за много лет решила уехать одна – на море, в маленький посёлок, где нет суеты и людей. Просто чтобы побыть наедине с собой.
– Оля, я уезжаю на десять дней, – сказала я племяннице за день до отъезда. – Ты будешь одна. Прошу, убирай за собой, не приводи много гостей.
Она кивнула, не отрывая глаз от экрана.
– Ага, поняла.
На море было тихо. Я гуляла по берегу, слушала шум волн, читала книги. Впервые за долгое время почувствовала, что могу дышать полной грудью. Никто не требовал от меня ничего. Никто не называл эгоисткой. Я просто была собой.
Вернулась домой вечером. Открыла дверь – и остолбенела.
На кухне гора немытой посуды. В гостиной разбросаны вещи, пустые бутылки, пакеты от еды. Пахло затхлостью и чем-то кислым. Я прошла в свою комнату. На кровати лежали чужие вещи. На моём столе – следы от чашек, крошки, пепел.
Оля вышла из ванной, увидела меня и улыбнулась.
– А, тёть! Приехала! Как отдохнула?
Я молча смотрела на неё. Внутри что-то переломилось.
– Оля, что здесь произошло?
Она пожала плечами.
– Девчонки приходили. Отмечали конец сессии. Чего?
– Почему в моей комнате ваши вещи? Почему ты не убрала за собой?
– Тёть, да расслабься! Уберу потом! Ты же знаешь, я устала после экзаменов!
Я сжала кулаки.
– Оля, ты живёшь у меня уже полгода. Ты ничего не платишь за коммунальные услуги. Ты тратишь мои деньги. Ты приводишь домой гостей без спроса. И теперь ещё превратила мою квартиру в свалку!
Лицо племянницы стало жёстким.
– Да ты чего разошлась?! Я что, чужая тебе?! Мама говорила, что ты как мать для нас! А ты только ноешь!
– Я не ною! Я пытаюсь сохранить своё пространство!
– Твоё пространство?! – Оля засмеялась. – Тётя Лариса, ты вообще о чём?! Ты же всё равно одна! У тебя детей нет, мужа нет! Кому ты это всё оставишь?! Нам же! Так что не строй из себя жертву!
Я похолодела. Слова застряли в горле.
– Что ты сказала?
Оля шагнула ко мне, глаза сверкали.
– Я сказала правду! Ты должна нам это жильё переписать! Мы же твоя семья! А ты эгоистка, которая цепляется за свои квадратные метры, как старая дева!
Тишина. Долгая. Я смотрела на племянницу и не узнавала её. Это была не та девочка, которой я когда-то дарила игрушки, водила в кино, учила печь печенье. Это была чужая, наглая, жестокая женщина, которая считала, что имеет право на мою жизнь.
– Собирай вещи, – тихо сказала я.
– Что?
– Собирай вещи. Ты съезжаешь. Сегодня.
Оля вытаращила глаза.
– Ты шутишь?!
– Нет. Я абсолютно серьёзна. У тебя час. Всё, что не заберёшь, я вынесу сама.
Она попятилась.
– Ты с ума сошла! Я позвоню маме!
– Звони.
Оля схватила телефон. Я вышла на кухню, начала собирать мусор. Руки дрожали, но я заставляла себя двигаться. Просто двигаться. Иначе сорвусь.
Через десять минут позвонила Ирина.
– Лариса, что ты творишь?! Оля плачет, говорит, ты её выгоняешь!
– Да, выгоняю.
– Ты вообще в своём уме?! Она же твоя племянница!
– Ирина, – я перебила её жёстко. – Твоя дочь назвала меня старой девой, сказала, что я должна переписать на неё квартиру, и превратила мой дом в помойку. Хватит.
– Она не то имела в виду! Ты же знаешь, какая она вспыльчивая!
– Знаю. Поэтому пусть учится контролировать себя в своём доме. Не в моём.
– Лариса, ты же как мама для нас! Ты нас предаёшь!
Я закрыла глаза. Эти слова когда-то причинили бы мне боль. Но сейчас я чувствовала только усталость.
– Ирина, я не мама. Я сестра. И у меня есть своя жизнь. Теперь мои деньги – только на меня.
– Ты пожалеешь! Мама бы тебя не простила!
– Мамы уже нет. И она бы поняла.
Я отключила телефон. Вернулась в комнату. Оля стояла у порога, чемодан был полупустой.
– Я не успею всё собрать!
– Завтра заберёшь остальное. Ключи оставь на столе.
Она швырнула ключи так, что они со звоном упали на пол.
– Ты ещё пожалеешь! Все узнают, какая ты на самом деле!
Я не ответила. Просто открыла дверь и ждала, пока она уйдёт.
Когда за Олей закрылась дверь, я прислонилась к стене и медленно съехала на пол. Сидела так долго. Очень долго. Плакала. Не от жалости к себе. А от облегчения.
На следующий день я вызвала мастера и поменяла замки. Потом пошла к юристу. Он внимательно выслушал меня и сказал:
– Вы всё сделали правильно. Оформим доверенность на случай, если что. И напишем отказ от претензий родственников на имущество.
Я кивнула. Подписала бумаги. Впервые за долгие месяцы почувствовала, что защищена.
Вечером сидела на балконе с чашкой чая. Смотрела на город, на огни в окнах, на людей внизу. Телефон молчал. Ирина не звонила. Оля тоже.
Мне было одиноко. Но это было другое одиночество. Не то, что давит и душит. А то, которое даёт пространство для дыхания.
Я подумала о том, что всю жизнь пыталась быть хорошей. Для всех. Для мамы, для сестры, для племянников. Всегда говорила «да», когда хотела сказать «нет». Всегда давала, даже когда у самой ничего не оставалось.
А теперь – впервые – выбрала себя.
Через неделю мне написала Ирина. Короткое сообщение: «Ты разрушила семью».
Я прочитала и заблокировала её номер.
Через месяц ко мне пришла соседка, Вера Петровна. Принесла пирог с вишней.
– Лариса, милая, я слышала, у тебя был конфликт с родней. Как ты?
Я улыбнулась.
– Вера Петровна, я хорошо. Честно. Впервые за долгое время – хорошо.
Она посмотрела на меня внимательно, потом кивнула.
– Знаешь, я в твоём возрасте тоже отрезала от себя родственников. Они высосали из меня все соки. Думала, не переживу. А оказалось – это было лучшее решение в моей жизни.
Мы сидели на кухне, пили чай, ели пирог. Говорили обо всём и ни о чём. Вера Петровна рассказывала про свой сад, про внуков, которые живут далеко, но звонят каждую неделю. Я слушала и понимала: вот оно, настоящее. Не громкие слова о долге и семье. А тихая поддержка от человека, который просто рядом.
Летом я снова поехала на море. На этот раз осталась на три недели. Гуляла по берегу, читала, познакомилась с женщиной моего возраста, которая тоже отдыхала одна. Мы подружились. Обменялись номерами.
Когда вернулась домой, квартира встретила меня тишиной. Чистой, уютной, своей. Я прошлась по комнатам, поправила занавески, полила цветы. Села на диван и посмотрела в окно.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер. Я ответила осторожно:
– Алло?
– Тётя Лариса? Это Максим.
Я замерла.
– Максим? Ты откуда звонишь?
– С телефона друга. Тётя, можно я к тебе приду? Просто так. Поговорить.
Я задумалась. Потом тихо спросила:
– Максим, а мама знает, что ты мне звонишь?
– Нет. Но мне всё равно. Я скучаю. И мне стыдно за то, что было. Можно?
Я закрыла глаза. Подумала. Потом сказала:
– Приходи. Только предупреди заранее. И будь готов к тому, что мы будем говорить честно.
– Спасибо, тётя. Правда, спасибо.
Когда он пришёл через неделю, я накрыла стол. Не пыталась произвести впечатление. Просто чай, печенье, фрукты. Максим сел напротив, смотрел в стол.
– Тётя, прости. За всё.
– Максим, тебе не за что просить прощения. Ты ребёнок. Это взрослые должны были вести себя по-другому.
Он поднял глаза. В них были слёзы.
– Мама говорит, что ты предала семью. Но я помню, как ты раньше за мной присматривала. Водила в парк. Учила рисовать. Мне кажется, это мы тебя предали.
Я протянула руку через стол, накрыла его ладонь своей.
– Максим, ты ничего не предавал. Просто иногда взрослые забывают, что у других людей тоже есть чувства. И границы. Ты молодец, что пришёл. Это требует смелости.
Мы сидели, пили чай, говорили. Максим рассказывал о школе, о друзьях, о том, как скучает по тем временам, когда я приходила к ним в гости и всё было легко. Я слушала и понимала: он не виноват. Он просто оказался заложником взрослых конфликтов.
Когда он уходил, я обняла его и сказала:
– Максим, если тебе будет нужна помощь – звони. Но помни: теперь у меня есть правила. И я буду их соблюдать. И ты тоже. Договорились?
Он кивнул.
– Договорились.
Прошёл год. За это время я многое поняла. Поняла, что границы – это не жестокость. Это забота о себе. Что отказ – это не предательство. Это честность. Что одиночество – это не приговор. Это возможность услышать себя.
Ирина так и не позвонила. Оля тоже. Я не скучала. Иногда думала о них, но без боли. Просто как о людях, которые когда-то были частью моей жизни.
Максим приходил раз в месяц. Мы гуляли, разговаривали, иногда я помогала ему с уроками. Он никогда не просил денег, не пытался манипулировать. Просто был рядом. И этого было достаточно.
Однажды вечером я сидела на балконе и думала о том, сколько лет потратила на то, чтобы угодить всем вокруг. Быть удобной. Не возражать. Отдавать последнее.
А теперь – впервые – жила для себя. И это не было эгоизмом. Это было выживанием.
Телефон завибрировал. Сообщение от Веры Петровны: «Лариса, приходи завтра на чай. Испекла твой любимый пирог с вишней».
Я улыбнулась и ответила: «Обязательно приду».
Закрыла телефон. Посмотрела на звёзды. Вдохнула полной грудью.
Впервые за много лет я была счастлива. Просто счастлива. Без оговорок. Без чувства вины.
И это было самое честное, что я могла дать себе.
