Я сижу на кухне, перед глазами — белый лист с печатью. Договор купли-продажи. Мамина квартира.
Вадим стоит за спиной, дышит тяжело, я слышу каждый его выдох.
— Ну что ты тянешь? Подписывай уже.
Беру ручку. Пальцы дрожат — не от страха, от того, что внутри всё сопротивляется.
— Это же для нас с тобой, — он наклоняется, кладёт ладонь на плечо, голос становится мягче. — Закроем долги, начнём с чистого листа. Потом купим что-то своё. Вместе.
Молчу. Стержень упирается в бумагу, но рука не движется.
— Тебе что, жалко?! — голос обрывается, становится режущим. — Квартира пустая стоит, ты там и не ночуешь! А я с долгами вкалываю, как проклятый!
Поднимаю глаза. Вадим красный, скулы напряжены, кулаки сжаты. Я знаю — сейчас сорвётся.
— Не продашь квартиру — подаю на развод!
Смотрю на него. И улыбаюсь. Губы растягиваются сами — от абсурда. Мы даже не расписаны.
Он застывает.
— Подавай, — говорю тихо и откладываю ручку.
Неделя молчания. Телефон не звонит. Я живу в маминой квартире — после её ухода боялась сюда приходить, но теперь деваться некуда. Сижу на диване, смотрю в окно на серые балконы напротив. Думаю: семь лет вместе, но он всегда жил отдельно. Приходил, когда хотел. Орал, если я не так посмотрела. Дважды ударил — потом плакал, клялся, что я сама довожу. Я верила. Потому что мама ушла два месяца назад, и больше не осталось никого.
Начинаю разбирать её вещи. В комоде, под бельём, нахожу записную книжку — потрёпанную, с загнутыми углами. Открываю. Телефоны, имена, мамин почерк.
Листаю. Замираю.
«Вадим. Занял в 2018-м, май. Не вернул».
Сумма. Большая.
Вадим. Мой Вадим. Май 2018-го — мы тогда только познакомились. Он говорил, что у него бизнес, всё хорошо. А сам брал у мамы деньги и молчал.
Достаю телефон, открываю старые переписки. Проверяю даты. Всё сходится. Он встречался со мной, зная про мамину болезнь. Зная, что будет квартира. Просто ждал.
Звоню старой маминой подруге. Осторожно спрашиваю про Вадима — мол, серьёзные ли у него проблемы. Она молчит, потом вздыхает:
— Слушай, раз ты спрашиваешь… Кредитов у него по уши, просрочки, коллекторы названивают. И ещё одно. Помнишь Риту? Твоя ровесница, у неё мать год назад умерла, квартиру оставила. Вадим с ней встречался. Давил точно так же — продать жильё. Она отказалась — он исчез.
Трубку кладу. Руки холодные. Значит, я не первая.
Открываю его страницу в соцсетях. Листаю. Вижу фото — недавнее, две недели назад. Он с девушкой, молодой, обнимает её. Подпись: «С любимой». Дата — когда он говорил мне, что в командировке.
Смотрю на экран. Не обидно. Просто ясно и холодно. Он играл. Со всеми.
Три недели тишины. Я мою окна, убираю, перебираю вещи. В субботу вечером — звонок в дверь.
Смотрю в глазок. Вадим. С букетом.
Открываю. Он входит, ставит розы на стол, оглядывается.
— Ты прибралась. Хорошо стало.
Молчу. Ставлю чайник.
— Прости меня, — садится, трёт лицо руками. — Я погорячился. Понимаю, квартира твоя, я не имел права давить. Просто голова кругом шла… Но мы же столько лет вместе. Неужели из-за этого всё потеряем?
Наливаю воду в чайник. Достаю чашки.
— Давай начнём сначала. Забудем про долги, про всё. Мы же любим друг друга, правда?
Он тянется ко мне через стол. Я кладу перед ним мамину записную книжку.
Он смотрит. Не понимает. Потом бледнеет.
— Май 2018-го. Ты занял у мамы. Не вернул. Это был месяц, когда мы познакомились.
Тишина. Он облизывает губы.
— Слушай, ну это… мелочь была, я забыл просто…
— Ты не забыл. Ты знал, что она больна. Знал про квартиру. И ждал.
Он вскакивает.
— Ты что несёшь?! Я тебя любил, я…
— Ты любил квартиру. И Риту любил. И ту девушку с фото — пока мне про командировку врал.
Он молчит. Лицо каменеет.
— Завтра вернёшь маме долг. Наличными. Я отдам их в благотворительный фонд. Если не вернёшь — иду в полицию. У меня всё есть: записи твоих угроз, следы побоев, переписки. Мошенничество, вымогательство. Сам знаешь, что за это бывает.
Он смотрит на меня, как на чужую.
— Ты серьёзно?
Киваю.
— Совсем с ума сошла?! — голос срывается. — Я тебе столько лет отдал! А ты…
— Уходи. И больше не приходи.
Он стоит, дышит тяжело, сжимает кулаки. Я не отвожу взгляд. Он понимает — я больше не боюсь.
Разворачивается. Хлопает дверью. Розы остаются на столе.
Деньги он вернул через неделю — переводом, без слов. Я отправила их в фонд помощи онкобольным. Сертификат повесила рядом с маминой фотографией.
Однажды, возвращаясь из магазина, встречаю Риту у подъезда. Здороваемся. Она смотрит внимательно:
— Ты с Вадимом рассталась? Слышала.
— Да.
— И слава богу, — она усмехается. — Он ко мне так же подкатывал. После матери квартира осталась — он месяц вокруг ходил. Про долги рассказывал, давил. Я почти согласилась. Сестра остановила — проверила через знакомых, выяснилось, что он с тремя встречается. Я выгнала — он орал, угрожал. Потом пропал.
Мы молчим. Ветер холодный, треплет куртки.
— Он уже новую нашёл, — продолжает Рита. — Молодую, лет тридцать. Вдова, муж год назад погиб. Квартира осталась. Видела их в кафе — сидит, руки целует, мурлычет.
Внутри что-то переворачивается. Не ревность — злость. Он продолжает. Ищет следующую.
— Как её найти? — спрашиваю.
Рита смотрит удивлённо, но диктует имя, страницу в соцсетях.
Вечером сижу перед ноутбуком. Открываю её страницу. Миловидная, грустные глаза, на аватарке одна. В статусе: «Начинаю заново». Листаю посты. Под каждым — Вадим. Комментарии, сердечки. «Ты сильная», «Я рядом».
Он делает с ней то же самое. Точь-в-точь.
Пишу в личные сообщения:
«Здравствуйте. Я семь лет встречалась с Вадимом. Знаю, вы сейчас с ним. Мне нужно с вами поговорить. Это важно».
Отправляю. Жду.
Через час ответ:
«О чём? Вы же расстались».
Пишу подробно: про квартиру, про угрозы, про мамин долг, про Риту. Отправляю скриншоты — записная книжка, его посты с разными девушками.
«Решать вам. Просто не хочу, чтобы с вами случилось то же. Берегите себя».
Она не отвечает. Закрываю ноутбук.
Через неделю звонок. Незнакомый номер.
— Это вы мне писали про Вадима?
Узнаю её голос — тихий, надломленный.
— Да.
— Спасибо, — пауза, слышно дыхание. — Я не поверила сначала. Но спросила у него напрямую — про долг вашей матери. Он заорал, что вы всё выдумали, что психованная. А потом… сорвался. Сказал, что я тупая. И ушёл, хлопнул дверью. Вернулся через день с цветами. Я не открыла. Он караулил у подъезда. Я сказала — всё, уходи. Он давил, угрожал. Я про полицию сказала — испугался, съехал.
Слушаю молча.
— Я чуть не продала квартиру. Договор уже готов был. Если бы не вы…
— Берегите себя, — говорю.
Она кладёт трубку.
Сижу на кухне, смотрю в окно. Не торжество внутри — просто облегчение. Одной женщиной меньше в его списке.
Через месяц Рита говорит: Вадим уехал из города. Долги придавили, коллекторы достали, новых не нашёл. Съехал на юг, к брату.
— Видела его страницу — выложил пост про новую жизнь, — усмехается она. — Ищет там очередную.
Слушаю — и мне всё равно. Совсем.
Сижу на своей кухне. За окном вечер, жёлтый свет фонарей. Передо мной — мамина записная книжка. Листаю, читаю имена. Сколько людей в её жизни было. Сколько она помогала, верила. Не всегда возвращали. Но она не ожесточилась.
Я думала, после её ухода останусь одна. Думала, Вадим — это всё. Цеплялась за него, боялась тишины.
А теперь сижу в этой тишине — и она моя. Не страшная. Просто моя.
Вчера встретилась с той женщиной. Пили кофе, говорили. Она рассказывала про мужа, про то, как Вадим появился в нужный момент.
— Он чувствует слабых, — сказала она. — Когда некому защитить. Спасибо, что не прошли мимо.
Обменялись номерами. Стало легче.
На полке — мамина фотография. Молодая, улыбается, держит меня на руках. Рядом — сертификат о переводе в фонд. Напоминание: я смогла.
Иногда думаю: а если бы подписала тогда? Если бы испугалась, согласилась? Сейчас бы сидела на съёмной, без гроша. А он — с новой квартирой, с новой историей.
Но я улыбнулась. И это изменило всё.
Не знаю, что дальше. Может, встречу кого-то. А может, нет. Теперь точно знаю: лучше одной, чем с тем, кто пришёл не к тебе, а к тому, что у тебя есть.
Мама говорила: «Люди показывают себя быстро. Главное — не закрывать глаза». Я закрывала семь лет. Больше не буду.
Телефон молчит — и это хорошо. Тишина не давит. Она держит.
Квартира моя. Жизнь моя. Одна, но свободная.
