— Ты видела?! Видела её, Ленка?! — Лидия Павловна, вжавшись в шершавую стену подъезда, шипела соседке. — На «Мерседесе»! Чёрный, блестит, как зеркало!
Лена, чьи «ноготочки» так и не стали бизнесом, а лишь превратились в облупившийся красный лак на собственных пальцах, лениво выглянула в окно. Она уже год жила с матерью и спивающимся Антоном в их пропахшей корвалолом «двушке».
— Ну, «Мерседес». И что?
— «И что»?! — взвилась Лидия Павловна. — Это наш «Мерседес», дура! Наш! Это те полтора миллиона, которые она у нас, у сироток, изо рта вытащила! На которые ты должна была курсы оплатить!
— Мам, она же сказала, что квартира ее… по закону… — вяло отмахнулась Лена, хотя при виде дорогой машины в ней тоже проснулась зависть.
— По закону! — Лидия Павловна сплюнула на ступеньку. — Закон для хитрых. А для нас — справедливость! Она моего сына бросила! Сгубила! Ты посмотри на Антошку!
Антон, бывший слесарь ЖЭКа, сидел на кухне. Он не просто уволился. Его уволили. За пьянство. После ухода Ольги он продержался месяца три, а потом покатился. Сначала «для храбрости», потом «с горя», а теперь — просто потому, что утро. Он сидел в засаленной майке, уставившись на муху на клеенке, и вид у него был опустившийся, жалкий.
— Это она его довела! — не унималась мать. — Обманула, обобрала и вышвырнула! А сама жирует! Я же говорила, что она вертихвостка! Пригрели змею!
— А кто на «Мерседесе»-то? Мужик какой-то? — в глазах Лены загорелся нездоровый огонек.
— Мужик! Вышел, дверцу ей открыл, как королеве! А она… — Лидия Павловна задохнулась от возмущения, — она в шубе! В норковой! Понимаешь? А мы тут копейки считаем!
— Наследство, значит, продала… — протянула Лена. — Халупа-то та три миллиона стоила. Шуба и «Мерседес»… Не сходится.
— Вот и я говорю! — подхватила Лидия Павловна. — Она там, в Загорске, мужика богатого охмурила! На наши деньги красоту навела, а он ее и подобрал!
В голове у бывшего завхоза моментально сложился план. План, рожденный завистью, злобой и ощущением вопиющей «несправедливости».
— Нет, так дело не пойдет, — проскрежетала она. — Мы поедем. Поедем и посмотрим ей в ее бесстыжие глаза. Пускай Антону компенсацию платит! За моральный ущерб! За сломанную жизнь!
— Мам, какой ущерб? — испугался даже Антон, до которого донеслись обрывки разговора.
— А такой! — Лидия Павловна ворвалась в кухню. — Ты — потерпевший! Она тебя, мужа законного, бросила в трудный момент! А сама — вон, разъезжает! Я адрес узнаю. Узнаю, Ленка! И мы поедем. Все вместе. Пускай он, этот ее хахаль в «Мерседесе», посмотрит, кого пригрел! Пускай узнает, что она — воровка и аферистка!
Антон молча налил себе еще полстакана. Он боялся матери. Но мысль о том, что Ольга счастлива с другим, в то время как он здесь, в этой вони, жгла его сильнее водки.
— Поедем, — прохрипел он. — Правильно, мама. Поедем.
Два года назад.
Ольга стояла за стойкой почтового отделения в Загорске. Работа была монотонной, но спокойной. Люди, в основном пенсионеры, получали пенсии, оплачивали квитанции, покупали конверты. Она научилась улыбаться им, не механически, как в «Пятерочке», а… по-человечески.
В зал вошел высокий, хорошо одетый мужчина. Он чем-то неуловимо отличался от местных — дорогое пальто, уверенная осанка, спокойный взгляд. Он подошел к ее окошку.
— Добрый день. Я могу отправить заказное письмо?
Ольга подняла глаза и замерла. Она смотрела на него секунду, две… Что-то до боли знакомое было в этих серых глазах, в родинке у виска.
— Оля? — вдруг сказал он, широко раскрыв глаза. — Оля Ковалева?
Она вздрогнула, услышав свою девичью фамилию, которую не слышала уже десять лет.
— Да… — растерянно прошептала она. — Простите, а вы…
— Дима. Волков. Мы в одном классе учились. Я за последней партой сидел.
Ольга ахнула. Дима Волков! Тихий, худой, нескладный мальчишка в очках с толстыми линзами, которого все дразнили «ботаником». Она помнила его. Он всегда ходил с толстыми книжками по программированию, а на выпускном она единственная, кажется, пригласила его на танец, потому что он стоял один у стенки.
Перед ней стоял совершенно другой человек. Уверенный в себе, атлетически сложенный, с дорогой оправой очков, которая ему невероятно шла.
— Дима… — она покраснела. — Не может быть. Как ты… Ты же…
— «Очкариком» был? — он улыбнулся. Улыбка у него осталась той же — немного смущенной, но доброй. — Был. А ты… ты почти не изменилась. Только взгляд… другой.
— Какой? — тихо спросила она.
— Как у человека, который много пережил, — серьезно ответил он.
Он отправил свое письмо. А вечером ждал ее у выхода.
— Я здесь по делам, — сказал он, открывая перед ней дверцу… да, того самого черного «Мерседеса». — У меня тут объект. Строим небольшой жилой комплекс. Родители у меня тут недалеко живут. Оль, может, поужинаем? Вспомним…
Они поехали в лучший ресторан Загорска, который оказался небольшим, но уютным кафе.
Он рассказывал. Как уехал в Москву, поступил в Бауманку. Как создал с друзьями небольшую IT-фирму, которая выстрелила. Потом ушел в строительство, в «умные дома». Как всего добился сам.
А потом он спросил: «А ты как?».
И Ольга, сама от себя не ожидая, рассказала. Все. Про Антона, про «Пятерочку», про Лидию Павловну, про подслушанный разговор, про наследство и про свой побег. Она говорила, и слезы катились у нее по щекам. Не от жалости к себе. От облегчения. Она впервые за много лет выговорилась.
Дима слушал молча, не перебивая. Его лицо стало жестким, когда она рассказывала про «дележку» ее квартиры.
Когда она закончила, он накрыл ее руку своей, теплой и сильной.
— Оль, — сказал он тихо. — Ты знаешь, что такое эмоциональные токсины? Это как… как яд. Твоя бывшая «семья» травила тебя годами. Они внушали тебе, что ты «мягкая», «сирота», «пустое место». А ты — не такая.
— Какая же? — прошептала она.
— Ты — сильная. Невероятно сильная. Потому что ты выжила. Ты смогла уйти. Ты смогла начать все с нуля, одна, в чужом, по сути, городе. Ты даже не представляешь, какая ты.
Этот вечер изменил все.
Он не звал ее сразу в новую жизнь. Он ухаживал. Медленно, бережно. Приезжал каждые выходные. Они гуляли по старым улочкам Загорска, он возил ее в Троице-Сергиеву Лавру. Он говорил с ней. Обо всем — о книгах, о технологиях, о звездах. Он с удивлением обнаружил, что «тихоня из ‘Пятерочки'» — умная, начитанная, глубокая женщина.
— Ты знаешь, — сказал он ей как-то, — в школе я был в тебя влюблен. Ты была единственная, кто не смеялся надо мной. Ты дала мне на выпускном списать алгебру, а потом пригласила танцевать. Я тогда чуть в обморок не упал от счастья.
Ольга смотрела на него, и ее сердце, казавшееся ледяным, оттаивало.
Через полгода он сделал ей предложение.
— Я хочу, чтобы ты была моей женой, Оля. Я хочу заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты наконец-то начала жить.
Свадьба была тихой. Они просто расписались и уехали вдвоем в Петербург.
Он построил дом под Загорском. Большой, светлый, с окнами в пол, с камином. Он не хотел увозить ее далеко от того места, где она заново нашла себя.
— А что с квартирой тети? — спросил он как-то.
— Я не знаю… — призналась Ольга. — Я не могу ее продать. Это память. Но и жить там… не могу.
— А давай, — предложил Дима, — мы сделаем из нее… добро.
Это была его идея. Они сделали в «однушке» тети Веры идеальный ремонт. Завезли новую мебель. И через благотворительный фонд Димы поселили туда семью беженцев из Донецка — мать с двумя детьми, потерявшую все. Бесплатно. Ольга сама привезла им ключи, постельное белье и мешок продуктов.
Когда женщина, ее ровесница, смотревшая на нее глазами, полными слез, упала ей в ноги со словами «Спасибо, храни вас Господь», Ольга вдруг поняла, что круг замкнулся. Наследство тети Веры, которое чуть не разрушило ее, в итоге спасло других. Она почувствовала невероятное облегчение.
Она больше не работала на почте. Дима настоял.
— Оль, ты десять лет пахала на чужих людей. Отдохни. Займись тем, чем хочешь.
И она… начала рисовать. В школе она ходила в художественный кружок. Дима оборудовал ей в новом доме мастерскую. И ее картины — светлые, акварельные пейзажи Загорска — оказались удивительно хороши.
Она носила норковую шубу, которую Дима буквально заставил ее купить («Ты мерзнешь вечно!»). Она ездила на «Мерседесе», потому что Дима сказал, что безопасность его жены — превыше всего. Но она осталась той же Ольгой. Просто… счастливой.
Лидия Павловна узнала адрес. Через знакомых в паспортном столе, пригрозив «проверкой» и сунув стопку сотенных.
В воскресный день к воротам шикарного особняка в коттеджном поселке под Загорском подкатило старое такси. Из него, кряхтя, выгрузилась Лидия Павловна в своем лучшем пальто с лисьим воротником, облезлым, как дворовая кошка. За ней — Лена, накрашенная боевой раскраской. И, пошатываясь, Антон. Он с утра «принял для храбрости».
— Это… это все ее? — прошептала Лена, глядя на трехэтажный дом из кирпича и стекла.
— Наше! — отрезала Лидия Павловна. — Награбленное! Пошли!
Она нажала на кнопку звонка.
Дверь открыла Ольга.
Они ее не узнали. Вместо замученной женщины в форменной жилетке «Пятерочки» на них смотрела… леди. В простом, но дорогом кашемировом платье, с волосами, уложенными в элегантную прическу. Спокойная, уверенная, красивая.
— Здравствуйте, — сказала она ровно. — Вы что-то хотели?
— «Что-то»? — Лидия Павловна оправилась от первого шока. — Ах ты, змея! Дворец себе отгрохала! На слезы моего сына!
— Мама, тихо, — дернул ее Антон, которому вдруг стало не по себе. Ольга смотрела на него, как на пустое место.
— Предательница! — закричала Лидия Павловна, пытаясь прорваться в дом. — Ты нам жизнь сломала! Ты моего Антона в гроб вогнать хочешь!
— Я? — Ольга даже не повысила голос. — Это вы, кажется, ошиблись адресом.
— Ошиблась?! — хохотнула Лена. — А ну, зови своего хахаля! Пускай он посмотрит, какую он аферюгу пригрел! Мы ему расскажем, как ты мужа больного обобрала!
— Расскажете? — раздался за спиной Ольги спокойный мужской голос.
На порог вышел Дмитрий. Он был в домашнем свитере, но от него веяло такой силой и властью, что Лидия Павловна невольно отступила. Антон вжал голову в плечи.
— Вы кто такие? — спросил Дмитрий.
— Я — свекровь ее бывшая! — гордо заявила Лидия Павловна. — А это — её муж! Законный! Ну, почти…
— Мы в разводе, Лидия Павловна. Уже два года, — напомнила Ольга.
— А ты, — Лидия Павловна ткнула пальцем в Дмитрия, — ты знаешь, что она тебя обманывает? Она нам денег должна! Она сбежала с наследством! Полтора миллиона! Моей дочери на бизнес!
Дмитрий перевел взгляд на Ольгу. Та спокойно смотрела на него.
— Это правда, Оля? — спросил он.
— Правда, — кивнула Ольга.
Лидия Павловна и Лена победно переглянулись.
— Вот! Слышал? — взвизгнула Лена. — Она воровка! Она и тебя оберет!
— Полтора миллиона… — задумчиво протянул Дмитрий. — Серьезная сумма. Вы из-за квартиры в Загорске?
— Из-за нее! — подтвердила Лидия Павловна. — Она ее продала, а деньги заграбастала!
— Ах, вот оно что. — Дмитрий кивнул. — Вынужден вас огорчить. Квартира не продана.
— Как… не продана? — растерялась свекровь. — А это… — она обвела рукой дом, — это на что?
— Это — мое, — просто сказал Дмитрий. — Я это построил задолго до встречи с Ольгой Викторовной.
— А… а шуба? А «Мерседес»?
— Это тоже мое. И я имею право дарить своей жене подарки, — Дмитрий начал терять терпение.
— А квартира?! — не унималась Лидия Павловна. — Если не продана, отдавай! Отдавай нам! Мы требуем! Антоша!
Антон, который до этого молчал, вдруг шагнул вперед. Пьяная обида и зависть ударили ему в голову.
— Оля… — заныл он. — Ну зачем тебе эта халупа? Отдай. Маме. Лене. Ну, Оль…
Дмитрий шагнул вперед, заслоняя жену.
— Квартира, — отчеканил он, — передана в безвозмездное пользование. Благотворительному фонду.
— Что?! — в один голос вскрикнули все трое.
— Там живут люди. Семья с детьми. Беженцы. Бесплатно. Ольга Викторовна отказалась от любого дохода с этого имущества. Все оформлено юридически. Так что, боюсь, «ваших» полутора миллионов там нет. И никогда не было.
Наступила тишина. Лидия Павловна смотрела на Дмитрия, как мышь на удава. Бывший завхоз нутром чуяла — этот не Антон. Этот не прогнется. Этот — сотрет в порошок.
— Как… беженцам? — пролепетала Лена. — Совсем отдала? Дура…
— Лена, — голос Ольги был холодным, как лед. — Помнишь, ты говорила, что у тебя «душа тонкая»? А у меня, видимо, «душа дурацкая». Мне людей жалко. А вам — нет.
— Ты… ты… — Лидия Павловна искала слова, но находила только яд. — Ты нас всех обманула! Ты специально! Чтобы нам не досталось!
— Я сделала так, как считала нужным, — ответила Ольга.
— А… а как же я? — вдруг снова подал голос Антон. Он смотрел на Ольгу пьяными, жалкими глазами. — Оль… я же… я же…
— Что ты, Антон? — она посмотрела на него. Без ненависти. С брезгливой жалостью. — Ты свой выбор сделал. Два года назад. На кухне. Когда молчал.
— Да это все они! — он мотнул головой в сторону матери и сестры. — Это они меня заставили! Оль, забери меня! Я буду… я буду…
— Кем ты будешь, Антон? Садовником? — усмехнулся Дмитрий. — У меня садовник не пьет.
— Ты! — взвыла Лидия Павловна, понимая, что все рухнуло. — Ты ее у нас украл!
— Я? — Дмитрий покачал головой. — Вы ее сами вышвырнули. Выбросили, как ненужную вещь. А я… я просто поднял то, что вы не смогли оценить. Знаете, в чем разница между вами и Ольгой?
Они молчали, дыша злобой.
— Вы видите только то, что можно взять. Деньги, квартиры, «Мерседесы». А она видит людей. В этом ее сила. А вы… вы пустышки.
— Да пошли вы… — прошипела Лена. — Поехали, мама! Нечего тут унижаться!
— Унижаться?! — Лидия Павловна вдруг разрыдалась. Злыми, сухими слезами. — Это они над нами поиздевались! Они! Мы в суд подадим!
— Подавайте, — пожал плечами Дмитрий. — Статья 36 Семейного кодекса. Личное имущество. И плюс — акт о передаче в благотворительный фонд. У вас нет ни единого шанса. Мои юристы будут рады с вами пообщаться. А теперь, будьте добры, покиньте нашу территорию.
Он нажал кнопку на брелоке. Ворота медленно открылись.
Троица поплелась к такси. Антон обернулся.
— Оля…
Ольга молча смотрела на него.
— Прощай, Антон, — сказала она. И закрыла дверь.
Вечером они сидели у камина. Ольга прижалась к плечу мужа.
— Думаешь, они вернутся?
— Нет, — уверенно сказал Дмитрий. — Такие, как они, нападают только на тех, кого считают слабыми. Они поняли, что ты — сильная. Они будут ненавидеть тебя, но больше не полезут. Страх сильнее жадности.
Он погладил ее по волосам.
— Ты плакала? — тихо спросил он.
— Немного, — призналась она. — Не из-за них. Из-за себя. Той, прежней. Мне ее так жалко стало. Ту «мягкую Ольку»…
— Ее больше нет, — сказал он, целуя ее в висок. — Ты ее спасла. Ты молодец. Ты дала ей умереть, чтобы родиться заново.
Ольга посмотрела в огонь. Она больше не была спасателем. Она не была жертвой. Она была просто женщиной, которая нашла в себе силы бороться. Которая не опустила руки. И которая, наконец, позволила себе быть счастливой. А бывшая «семья»… они были просто призраками из прошлого, которым больше не было места в ее новой, светлой жизни.
