— Ты бы хоть раз в жизни о ком-то, кроме себя, подумал, Рома, — голос сестры, Светланы, звенел натянутой струной. Она стояла посреди небольшой кухни матери, прижав к груди сумку, словно щит. — У матери давление скачет, а ты тут со своими претензиями.
Роман молча смотрел на неё, потом перевёл взгляд на мать, Анну Петровну. Та сидела за столом, подперев щеку рукой, и тяжело вздыхала, глядя в чашку с остывшим чаем. Её лицо, испещрённое сеточкой морщин, выражало вселенскую усталость.
— Я просто спросил, — тихо, но твёрдо сказал Роман. — Мама собирается продавать бабушкину квартиру. Я хотел узнать, какие планы.
— Какие могут быть планы? — фыркнула Света. — Деньги нужны. На лекарства, на жизнь. Или ты думаешь, она на одну пенсию шикует? Ты же у нас человек занятой, раз в месяц заскочишь на полчаса, а я тут каждый день кручусь.
Роман сжал кулаки в карманах старой куртки. Он не стал напоминать, что каждый его «заскок» сопровождался полными пакетами продуктов, оплатой коммунальных счетов и деньгами, которые он оставлял матери «на всякий случай». А Света… Света прибегала каждый день, чтобы выпить чаю, пожаловаться на мужа-лентяя, на вечно болеющую дочку Катю и на тесноту в их «двушке».
— Я не о том, — он старался сохранять спокойствие. — Я просто… тоже рассчитывал на эти деньги. Мы с Мариной ипотеку хотим брать. Сама знаешь, с Данькой в съёмной однушке тяжело.
— Рассчитывал он! — Света картинно закатила глаза. — А я, значит, не рассчитывала? Моей Катеньке скоро восемнадцать, ей где жить? С нами в одной комнате до пенсии? У тебя сын, а у меня дочь. Ей своё гнёздышко нужно, а не по съёмным углам мыкаться.
Анна Петровна наконец подняла голову. Её выцветшие глаза смотрели на сына с укором.
— Ромочка, ну что ты в самом деле? Света права. Ей тяжелее. Муж у неё… сама знаешь какой. Еле-еле копейки в дом несёт. А ты мужчина, у тебя плечи крепкие. И Марина у тебя умница, работает. Вы справитесь. А Катеньке старт в жизни дать надо.
От этих слов внутри у Романа что-то оборвалось. «Ты мужчина, ты справишься». Эту фразу он слышал всю жизнь. Когда в детстве Света разбила дорогую вазу, а вину свалили на него. Когда ему пришлось после армии сразу пойти работать на завод, потому что «Светочке надо институт заканчивать, она девочка, ей образование нужнее». Когда он сам, без чьей-либо помощи, выкарабкивался, женился, пытался построить свою жизнь, в то время как сестра постоянно тянула из матери деньги и силы.
— Понятно, — глухо сказал он, поднимаясь. — Всё как всегда. Свете нужнее.
Он вышел из квартиры, не попрощавшись. Дверь за ним захлопнулась с сухим щелчком, отрезая его от матери и сестры. На улице моросил холодный осенний дождь. Роман поднял воротник и побрёл к остановке, чувствуя, как внутри разрастается ледяная пустота.
Дома его встретила Марина. Она сразу всё поняла по его лицу.
— Ну что? — спросила она, забирая у него мокрую куртку.
— Ничего, — ответил Роман, проходя в комнату. Пятилетний Данька спал в своей кроватке у окна, раскинув руки. Роман смотрел на сына, и сердце сжималось от острой боли. — Мать продаёт квартиру. Деньги, скорее всего, все отдаст Свете. На отдельное жильё для Кати.
Марина молча обняла его со спины. Она не сказала «я же говорила», хотя предупреждала его много раз. Она видела эту несправедливость с самого начала их знакомства, видела, как мать и сестра пользуются его добротой и чувством долга.
— Они сказали, что я сильный, что мы справимся, — горько усмехнулся Роман. — А Свете, бедняжке, тяжело. Ей нужнее.
— Мы и правда справимся, — твёрдо сказала Марина. — Сами. Без них. Просто будет немного дольше и труднее.
Следующие несколько месяцев превратились в напряжённое молчание. Роман перестал ездить к матери. Он звонил раз в неделю, коротко спрашивал о здоровье и, услышав дежурное «всё нормально», клал трубку. Анна Петровна не пыталась загладить свою вину. В её голосе слышалась обида, будто это не она предала сына, а он её чем-то оскорбил.
Светлана и вовсе пропала с радаров. Роман случайно узнал от дальних родственников, что она с головой ушла в поиски квартиры для Кати. Она с гордостью рассказывала всем, что «мамочка решила позаботиться о внучке». О сыне в этих рассказах не упоминалось.
Роман с Мариной с удвоенной силой вцепились в работу. Марина брала подработки на дом, Роман почти не вылезал из своего автосервиса, хватаясь за любую возможность заработать лишнюю копейку. Они жили в режиме строжайшей экономии, откладывая каждую тысячу на первоначальный взнос. Усталость накапливалась, иногда они срывались друг на друга по мелочам, но быстро мирились, понимая, что кроме них самих, у них никого нет.
Однажды вечером, когда Роман, вымотанный после двенадцатичасовой смены, сидел на кухне и тупо смотрел в стену, зазвонил телефон. Номер матери. Он нехотя ответил.
— Рома, здравствуй, — голос Анны Петровны был необычно взволнованным. — Ты можешь приехать? Мне поговорить с тобой надо.
Внутри что-то ёкнуло. Может, совесть проснулась? Может, она решила всё-таки разделить деньги? С этой слабой, почти иррациональной надеждой он поехал к ней.
Мать встретила его в коридоре. Она выглядела постаревшей и осунувшейся. Провела его на кухню, налила чай. Долго молчала, теребя край скатерти.
— Я… я квартиру бабушкину не продала, Рома, — наконец выдавила она.
Роман замер с чашкой в руке. Надежда вспыхнула ярче.
— А что тогда?
— Я её… переписала, — мать не смотрела ему в глаза. — На Катеньку. Дарственную сделала.
Воздух застрял в лёгких. Он ожидал чего угодно: что она отдаст все деньги Свете, что она потратит их на себя. Но это… Это было хуже. Это было окончательно и бесповоротно. Квартира, в которой прошло его детство, где каждая царапина на паркете была знакома, теперь принадлежала племяннице. А он, её родной сын, остался ни с чем.
Он медленно поставил чашку на стол. Звон фарфора о блюдце показался оглушительным в наступившей тишине.
— Мам, ты переписала квартиру на внучку от дочери, а я, твой сын, где буду жить? — с обидой спросил Роман. Голос его был хриплым и чужим.
Анна Петровна подняла на него заплаканные глаза. В них плескались обида и непонимание.
— Ромочка, ну как ты не поймёшь! — запричитала она. — Это же для Катеньки! Она девочка, ей защита нужна! А ты… Ты же мужчина! У тебя семья, у тебя руки золотые, ты всегда на ноги встанешь! А Света одна не справится, муж у неё никудышный! Я должна была о них позаботиться!
— А обо мне? О твоём сыне? О твоём внуке? — он почти кричал. — О нас кто позаботится? Или мы не твоя семья?
— Ну что ты такое говоришь! — всплеснула руками мать. — Конечно, семья! Но вам легче! Вы молодые, здоровые! А у Светы вечно проблемы!
В этот момент в квартиру вошла Света. Она, видимо, слышала весь разговор с порога. На её лице не было ни тени смущения. Только холодное, торжествующее выражение.
— Опять ты мать доводишь, — процедила она. — Не стыдно? Она для всех старается, а ты неблагодарный.
Роман посмотрел на сестру, потом на мать. И вдруг увидел их по-настоящему, без фильтра сыновней любви и родственных чувств. Он увидел двух женщин, заключивших союз против него. Одна, слабая и вечно ищущая оправданий, и вторая, хитрая и умело манипулирующая этой слабостью. И в этом союзе ему не было места. Никогда не было.
Он молча встал. Вся боль, вся обида, копившаяся годами, вдруг сменилась холодным, звенящим безразличием. Он больше ничего не чувствовал. Ни злости, ни разочарования. Только пустоту.
— Живите, — тихо сказал он, глядя куда-то сквозь них. — Живите, как знаете.
Он развернулся и пошёл к выходу.
— Рома, постой! Ты куда? — крикнула ему в спину мать.
Он не обернулся. Уже на лестничной клетке он услышал голос Светы:
— Да пусть идёт, мам. Остынет и вернётся. Куда он денется.
Но Роман знал, что не вернётся. Не в этот дом. Не в эту семью. Та дверь, которую он закрыл за собой в тот вечер, была закрыта навсегда.
Прошло больше года. Роман и Марина всё-таки взяли ипотеку. Маленькую «двушку» в новостройке на самой окраине города. Ремонт делали сами, по вечерам и выходным, до ломоты в костях. Марина научилась клеить обои, а Роман освоил укладку ламината. Их новая квартира была ещё пустой и пахла краской, но она была их. Их крепость, построенная собственными руками.
С матерью и сестрой он больше не общался. Несколько раз Анна Петровна пыталась звонить, но он не брал трубку. Марина однажды ответила и холодно сказала, что у них всё хорошо и в советах они не нуждаются.
Однажды, возвращаясь с работы, Роман увидел на другой стороне улицы Свету. Она вела под руку Катю. Племянница выросла, превратилась в симпатичную девушку с недовольным выражением лица. Света выглядела уставшей и задёрганной. Они о чём-то спорили, Света что-то доказывала, а Катя брезгливо отмахивалась. Наверное, жизнь в собственной квартире оказалась не такой безоблачной, как представлялось.
Роман отвернулся и ускорил шаг. Он не почувствовал ни злорадства, ни сожаления. Ничего. Они стали для него чужими людьми.
Вечером, укладывая Даньку спать, он смотрел, как Марина читает сыну сказку. В свете ночника её лицо казалось умиротворённым. Данька сонно улыбался. И Роман вдруг понял, что он ничего не потерял. Наоборот, он обрёл. Он обрёл свою настоящую семью. Ту, где его ценят не за то, что он «сильный и справится», а просто за то, что он есть. Ту, ради которой стоило пройти через всё это.
Он тихо вышел на балкон их новой квартиры. Внизу горели огни чужих окон, кипела чужая жизнь. Он больше не чувствовал себя её частью. У него теперь была своя. Трудная, неидеальная, но своя. И в ней не было места для старых обид. Только для будущего.
