– Пятнадцать тысяч. Ежемесячно.
Ольга замерла с чашкой кофе на полпути ко рту. Субботнее утро, девять часов. Тишина в их с Костей квартире пахла чуть подгоревшими тостами — Костя суетился на кухне. И вот, как ушат холодной воды, голос свекрови, Инны Викторовны, приехавшей «просто на чаек».
– Что, простите? – Ольга мягко поставила чашку на блюдце. Фарфор тихо звякнул.
– Что слышала, Оленька, – Инна Викторовна поджала губы, с которых уже съела помаду, оставив лишь яркий, въевшийся контур. Она всегда так делала перед атакой. – Пятнадцать тысяч. Я считаю, это справедливо. Ты вон как хорошо устроилась, на телеви́дении своем. Вся из себя. А я сына растила, ночи не спала.
Ольга медленно повернула голову к кухне. Костя, ее муж, инструктор по вождению, тут же высунулся из-за двери, держа в руках полотенце. На его лице застыла заискивающая, виноватая улыбка, которую Ольга ненавидела. Это была улыбка «Оль, ну ты же всё понимаешь».
– Костя, – голос Ольги не дрогнул, оставшись таким же бархатистым, каким она обычно читала подводки к сюжетам, – твоя мама сейчас озвучила мне прейскурант на «выращенного сына». Ты в курсе?
Костя побледнел. Он вечно пытался усидеть на двух стульях: для матери он был «бедный сыночек, которого охмурила хищница», а для Ольги – «настоящий мужик, который всё решит». На деле он не решал ничего, а лишь мастерски хвалил обоих в глаза и жаловался на них же за спиной.
– Мам, ну что ты начинаешь? – промямлил он, входя в комнату. – Я же просил…
– А что я начинаю? – взвилась Инна Викторовна, моментально входя в роль обиженной мученицы. Руки ее картинно прижались к груди, где болтался крупный янтарный кулон – Ольгин подарок на прошлый юбилей, который свекровь тогда назвала «булыжником». – Я одна! Пенсия – кошкины слезы! Здоровья нет! А она, – палец ткнул в Ольгу, – на такси на работу ездит! Я сама видела!
Ольга усмехнулась в чашку. На телестудию, где она работала редактором, действительно иногда приходилось ездить на такси – когда эфир в шесть утра или заканчиваешь за полночь. Но Инна Викторовна видела только фасад.
– Инна Викторовна, дорогой мой человек, – Ольга откинулась на спинку дивана, закинув ногу на ногу. Ее домашний шелковый халат мягко заструился. – Давайте по порядку. Во-первых, я не «устроилась», а работаю по двенадцать часов в сутки, чтобы у нас с Костей всё было. Включая вот этот диван, на котором вы сейчас так трагично сидите. Во-вторых, «кошкины слезы» – это сколько?
– Десять тысяч! – выкрикнула свекровь. – И как на них жить? Квартплата! Лекарства!
Ольга знала, что пенсия у свекрови семнадцать, и еще пять ей тайно подкидывал Костя из «заначки от учеников». И квартплату за нее платила дочь, Леночка, которой вечно «муж-олигарх» всё покупал.
– Так вот, – продолжила свекровь, набирая обороты, – я посоветовалась с Леночкой. Она сказала, что ты, Оля, просто обязана мне помогать. Ты же жена моего сына! Ты забрала его у матери!
«Забрала» тридцатипятилетнего мужчину, который до встречи с Ольгой жил с мамой и ел ее борщи, жалуясь, что она ему «жизнь испортила».
– Костя, – Ольга снова обратилась к мужу, который топтался у косяка, – ты тоже считаешь, что я «забрала» тебя и теперь «обязана»?
– Ольчик, ну ты что… – Костя сделал шаг вперед. – Маме правда тяжело. Она же… ну, старенькая.
– Ей пятьдесят восемь, – уточнила Ольга. – На два года старше моей мамы, которая работает на двух работах и помогает сестре с внуками.
– Не сравнивай! – взвизгнула Инна Викторовна. – Твоя-то здоровая как лошадь! А у меня давление! Сердце! Нервы! Ты меня в могилу вгонишь!
Ольга вздохнула. Это был классический спектакль. Она видела его десятки раз. Обычно она просто отмалчивалась или переводила тему, но сегодня… Сегодня что-то изменилось. Может, весна так действовала – конец апреля, пахло клейкими почками и пылью, хотелось не скандалов, а на дачу, сажать петунии. А может, просто надоело.
Ольга обладала стальным характером, который прятала за мягкими манерами и тихим голосом. На работе ее прозвали «Бархатный Каток». Она умела улыбаться, говоря «нет», и делала это так, что люди сначала соглашались, и лишь потом понимали, что им отказали. Но сейчас она решила изменить тактику.
– Хорошо, – сказала она неожиданно громко.
Инна Викторовна и Костя замерли.
– «Хорошо» – что? – настороженно переспросила свекровь.
– Пятнадцать тысяч. Ежемесячно. Я согласна.
У Инны Викторовны отвисла челюсть. Костя неверяще улыбнулся и облегченно выдохнул: «Оленька, золото мое! Я знал!»
– Но, – Ольга подняла тонкий палец, – поскольку мы переходим в товарно-денежные отношения, давайте их оформим. Как цивилизованные люди.
– В смысле? – Костя напрягся.
– В прямом. Инна Викторовна, вы хотите от меня денег. Не в долг, а на постоянной основе. Это называется «рента» или «содержание». Я готова, но взамен на определенные услуги.
– Услуги? – глаза свекрови округлились. – Какие еще услуги?
Ольга улыбнулась своей самой милой, «эфирной» улыбкой.
– Ну, смотрите. Пятнадцать тысяч в месяц. По нынешним временам – неплохая зарплата. Я как раз искала помощницу по хозяйству. График такой: два раза в неделю – влажная уборка нашей трехкомнатной квартиры. Раз в неделю – глажка белья. И приготовление ужина на пять дней в неделю. Вам же все равно дома скучно, Инна Викторовна? А тут и занятие, и прибавка к пенсии.
Наступила тишина. Было слышно, как за окном заорала сигнализация.
– Что? – прошипела свекровь. Ее лицо из бледно-обиженного стало багровым. – Ты… ты мне, матери, предлагаешь… полы у тебя мыть? За мои же деньги?
– Не за ваши, а за мои, – мягко поправила Ольга. – Вы же у меня их просите. Я не против. Но я не понимаю, почему я должна платить вам просто так? За то, что вы «ночи не спали», ра́стя Костю? Так вы его для себя растили, не для меня. Или я что-то путаю?
– Костя! – взвыла Инна Викторовна. – Ты слышишь?! Она издевается! Она меня унижает!
Костя метнулся к матери.
– Оля! Ты с ума сошла? Это же мама! Какая уборка?
– А какая помощь, Костя? – Ольга встала. Она была выше их обоих, стройная, подтянутая. – Помощь – это когда человеку нечего есть. У твоей мамы есть квартира, пенсия, дочь с «олигархом» и ты. А то, что она просит – это не помощь. Это дань. Я правильно понимаю, Инна Викторовна, вы хотите, чтобы я платила вам дань?
– Да ты… да я… – Свекровь задыхалась от возмущения. – Я на тебя всю жизнь положила! Я Костеньку…
– Костенька, – перебила Ольга, – прекрасный инструктор по вождению. Но как муж он, к сожалению, не всегда помнит, что у него теперь своя семья. И бюджет у нас общий. И если ты, Костя, считаешь, что мы должны содержать твою маму, то я предлагаю альтернативу.
– Какую еще альтернативу? – зло буркнул Костя, понимая, что его загнали в угол.
– Простую. Мы даем Инне Викторовне пятнадцать тысяч из моего заработка. И одновременно мы даем пятнадцать тысяч моей маме. Из твоего заработка.
Костя поперхнулся.
– Твоей маме? Зачем? Она же… работает!
– Для справедливости, дорогой, – Ольга подошла и поправила ему воротничок пижамы. – Твоя мама хочет «помощи»? Отлично. Моя тоже не откажется. У нее дача, весна, знаешь, сколько сейчас рассада стоит? Я как раз вчера сюжет монтировала про новые сорта томатов, «Черный мавр» и «Бычье сердце». Дорогущие – ужас. Так что, Костя? Ты готов ежемесячно отстегивать теще пятнадцать тысяч?
Костя смотрел на жену, как баран на новые ворота. Он-то привык, что Оля отшучивается, отмалчивается. А тут – прямой удар. Он прекрасно знал, что его «заначки от учеников» на такое не хватит. Он же еще сестре Лене на «ноготочки» подкидывал.
– Оль, ну это… это же другое! – Он попытался обнять ее, но Ольга мягко увернулась.
– Почему другое? Две мамы. Две пенсии. Обе «устали». Чем моя хуже твоей? Только тем, что она не приходит к нам по субботам и не требует денег?
– Ты… ты бессердечная! – Инна Викторовна наконец обрела дар речи. Она схватила свою сумку – старый, потрескавшийся кожзам. – Я так и знала! Ты просто пользуешься моим сыном!
– Я пользуюсь? – Ольга искренне рассмеялась. – Инна Викторовна, это вы сейчас пришли ко мне с протянутой рукой, а не я к вам. Я ни у кого ничего не прошу. Я зарабатываю. И трачу так, как считаю нужным.
– Поехали, Костя! – скомандовала свекровь. – Я в этом доме больше ни минуты! Ноги моей здесь не будет!
Она рванула в прихожую. Костя растерянно посмотрел на Ольгу.
– Оль, ну ты извини… она не в себе…
– Она абсолютно в себе, Костя, – спокойно ответила Ольга, подбирая свою остывшую чашку. – И я тоже.
– Ты… ты что, не пойдешь нас проводить? – в голосе мужа сквозила последняя надежда на то, что «Оленька» одумается и побежит извиняться.
– Нет. Я хочу допить кофе. И, Костя, – она посмотрела ему прямо в глаза, – когда вернешься, вынеси мусор, пожалуйста. Пакет у двери.
Инна Викторовна издала в прихожей звук, похожий на вопль раненой чайки. Хлопнула входная дверь.
Ольга села на диван. Тишина, которая еще час назад казалась ей уютной, теперь звенела. Она сделала глоток холодного кофе и поморщилась. Настроение было испорчено. Она знала, что это не конец. Это даже не начало конца.
Костя вернется через час. Сначала будет дуться. Потом начнет «подъезжать» с извинениями: «Мама погорячилась, ты же умница, не обижайся». Он будет хвалить ее в глаза, а вечером обязательно позвонит матери и скажет: «Мам, ну потерпи, я с ней поговорю, она у меня просто уставшая».
Ольга поставила чашку. Она прекрасно понимала, что только что разворошила осиное гнездо. Инна Викторовна так просто не отступит. Сейчас она позвонит Лене. И они начнут атаку с двух флангов.
Телефон на столике завибрировал. На экране высветилось «Золовка».
Ольга вздохнула. Посмотрела на свое отражение в темном экране телевизора. Сильная, уставшая женщина. Она мягко улыбнулась своему отражению и провела пальцем по экрану, принимая вызов.
– Да, Леночка? Слушаю тебя…
– Ты что себе позволяешь?!
Голос золовки Лены в трубке звенел так, что Ольге захотелось отстранить телефон от уха. Она этого не сделала, лишь переложила аппарат в другую руку и продолжила рассматривать свои петунии на балконе.
– Леночка, доброе утро. Ты о чем конкретно? – голос Ольги был спокоен, как у диктора, читающего прогноз погоды.
– Ты мать до сердечного приступа довела! Она на валокордине лежит! Ты потребовала, чтобы она у тебя полы мыла!
Ольга вздохнула. Инна Викторовна была мастером драматических пауз и гипербол. «Лежит на валокордине» означало, что она сидит на кухне, пьет чай с вареньем и красочно жалуется дочери на «змею-сноху».
– Лена, я предложила твоей маме работу. С достойной оплатой. Она отказалась. Это ее право, – Ольга аккуратно отщипнула засохший листик. – Кстати, о работе. Ты когда Косте долг вернешь? Десять тысяч, которые ты у него в прошлом месяце «на сапоги» брала?
На том конце провода повисла звенящая тишина. Лена, жена «олигарха» районного масштаба, который на самом деле держал две шиномонтажки, постоянно тянула деньги из брата, жалуясь на «временные трудности» мужа.
– Ты… ты еще и деньги считаешь? – зашипела Лена. – Костя сам мне дал!
– Он взял их из нашего общего бюджета, Леночка. Не предупредив меня. Так что считай, что ты брала у меня.
– Да я… – Лена поперхнулась словами. – Знаешь что? В следующую субботу мы все едем в «Мегу»! Маме нужно купить весеннее пальто. И сапоги. И ты за всё заплатишь! В качестве моральной компенсации!
Ольга рассмеялась. Тихо, бархатно.
– Лена, моральную компенсацию взыскивают через суд. А то, что ты предлагаешь, называется «вымогательство».
– Это ты Косте скажешь! – рявкнула Лена. – Он уже согласен! Всё! В субботу, в двенадцать, у входа!
Трубку бросили.
Ольга покачала головой. Она посмотрела на вторую чашку кофе, которую приготовила для мужа. Костя так и не вернулся «выносить мусор». Видимо, заседал у мамы на кухне, вырабатывая стратегию.
Всю неделю Костя ходил вокруг Ольги на цыпочках. Он был похож на своего курсанта, который пытается сдать экзамен «по дружбе». Он приносил ей кофе в постель, делал комплименты ее новой прическе (которую она сделала месяц назад) и клялся, что она у него «самая лучшая».
– Ольчик, ну ты же у меня золото, – начал он в четверг вечером, массируя ей плечи. – Ты же понимаешь, мама – человек старой закалки. Она ляпнула, не подумав.
– Пятнадцать тысяч ежемесячно – это она «ляпнула»? – уточнила Ольга, не отрываясь от отчета.
– Ой, да забудь! – отмахнулся Костя. – Мы тут с Ленкой подумали… Давай в субботу в «Мегу» съездим? Развеемся? Маме пальто посмотрим. Весна все-таки.
Ольга повернулась на стуле и посмотрела мужу в глаза.
– «Посмотрим» или «купим»?
– Ну… – Костя отвел взгляд. – Ну, как пойдет… Оль, ну что тебе стоит? Зато мир в семье будет. Они успокоятся.
– Они успокоятся, только когда сядут мне на шею и свесят ножки, Костя. Ты этого не понимаешь?
– Да понимаю я всё! – вдруг взорвался он, сбрасывая маску «ласкового теленка». – Но это моя мать! Я не могу ее бросить!
– А я и не прошу бросать. Я прошу ее не садиться на мою шею. Ладно, – Ольга вздохнула. – Я поеду. Но у меня одно условие.
– Какое? – Костя сразу подобрался.
– Ты платишь. За всё. Маме, сестре, мне – если я что-то выберу. Раз ты у нас такой щедрый и «не можешь бросить». Плати из своих доходов.
Костя скрипнул зубами. Его «доходы» – это были «левые» деньги от учеников, которые он тщательно прятал. Официально он приносил в семью тридцать тысяч, столько же, сколько платили Ольге «в белую». Но Ольга знала, что у него в бардачке машины всегда лежит конверт, раза в два толще официальной зарплаты.
– Хорошо, – процедил он. – Договорились.
Ольга улыбнулась. Она знала, что это будет интересный спектакль.
В субботу у входа в «Мегу» их уже ждали. Инна Викторовна, одетая во всё лучшее сразу, и Лена, сверкающая «золотом» (скорее всего, турецкой позолотой, подумала Ольга). Свекровь, увидев Ольгу, демонстративно отвернулась и тяжело вздохнула, прижав руку к сердцу.
– Мам, ну что ты, – Костя тут же кинулся к ней. – Пойдем, пойдем! Оленька, смотри, какой день хороший!
«День хороший для экзекуции», – подумала Ольга, но вслух сказала:
– Чудесный. Куда сначала? За сапогами?
– За пальто! – отрезала Лена. – Маме нужно хорошее кашемировое пальто. И мне тоже, – добавила она, стрельнув глазками в брата.
Они вошли в первый же дорогой магазин. Инна Викторовна, еще минуту назад умиравшая на валокордине, резво метнулась к вешалкам.
– Ой, Костенька, смотри! Какая прелесть! – Она вытащила ярко-алое пальто с огромным воротником из искусственного меха.
– Мам, куда тебе такое? – Костя поморщился. – Ты же не в цирк.
– Ничего ты не понимаешь! – обиделась Инна Викторовна. – Это модно! Оля, скажи?
– Вам очень пойдет, Инна Викторовна, – мягко сказала Ольга. – Будете как сеньор-помидор. Очень жизнеутверждающе.
Лена фыркнула, а Костя злобно зыркнул на жену.
Тем временем Лена уже присмотрела себе куртку-«авиатор» из экокожи.
– Костик, глянь! Правда, прелесть? Мне так идет!
Они крутились у зеркал минут сорок. Ольга сидела на диванчике, листая журнал о садоводстве. Она как раз дошла до статьи о том, как правильно стратифицировать семена лаванды. «Оказывается, им нужен холодный старт, – думала она. – Подержать в холодильнике. Прямо как некоторым людям. Без холодной встряски не прорастают».
– Мы выбрали! – торжественно объявила Лена, выплывая с двумя вешалками.
Инна Викторовна несла свое алое пальто и еще бежевый плащ.
– И сапоги! – добавила она, указывая на коробку у своих ног. – Со скидкой!
Костя подошел к ним. Его лицо было напряженным.
– Ну что, на кассу? – Лена подтолкнула его локтем.
На кассе милая девушка-продавец быстро пробила товары.
– С вас… сорок восемь тысяч триста рублей, – пропела она. – Оплата картой или наличными?
Лена и Инна Викторовна, как по команде, уставились на Ольгу.
Ольга медленно подняла на них глаза от журнала.
– Костя, – негромко позвала она. – Твоя очередь.
Костя побледнел.
– Что? – прошипела Лена.
– Костя, ты же обещал, что платишь за всё, – Ольга улыбнулась ему своей самой обезоруживающей улыбкой. – Ты же у нас мужчина. Ты же «не можешь бросить» маму и сестру. Давай, дорогой. Мы ждем.
Костя стоял красный, как пальто Инны Викторовны. Он переводил взгляд с Ольги на мать, с матери на сестру. В его глазах метался ужас. Он не ожидал, что они наберут на такую сумму.
– Костя? – Инна Викторовна начала что-то подозревать. – У тебя что, денег нет?
– Я… Оля, – он повернулся к жене. – Ольчик, ну ты же… у тебя же зарплата…
– У меня зарплата, – кивнула Ольга, вставая. – А у тебя – обещание.
Она подошла к кассе, взяла свой журнал и протянула девушке пятисотрублевую купюру.
– Я возьму только журнал. Спасибо.
– А это? – девушка растерянно кивнула на гору вещей.
– А это, – Ольга повернулась к остолбеневшей троице, – оплатят вот эти граждане. Если смогут, конечно. Костя, дорогой, я буду ждать тебя в кафе напротив. Выпью кофе. На этот раз – горячего.
Она развернулась и под цокот своих каблучков вышла из магазина, оставив за спиной гремучую смесь из запаха валокордина, дешевого парфюма и надвигающегося скандала.
Она сидела у окна, медленно потягивая латте с корицей. Она видела, как в витрине магазина напротив разворачивается драма. Инна Викторовна что-то яростно выговаривала Косте, размахивая руками. Лена пыталась отнять у кассира пакеты. Костя был багровый и жалкий.
Через десять минут все трое вылетели из магазина. Пустые. Без пакетов.
Инна Викторовна, рыдая, оттолкнула сына и почти побежала к выходу из торгового центра. Лена шла следом, что-то злобно шипя ему в спину.
Костя постоял мгновение, а потом понуро побрел к кафе.
Он сел напротив Ольги. Молча.
– Ты… ты меня опозорила! – наконец выдавил он.
– Я? – Ольга удивленно приподняла бровь. – По-моему, ты опозорился сам, Костя. В тот момент, когда пообещал им то, что не можешь выполнить. И в тот момент, когда решил, что это должна выполнить я.
– Но это же… они же…
– Они – твоя семья. И ты должен был сам провести с ними границы. Но ты предпочел использовать меня как кошелек и громоотвод. Этот номер больше не пройдет, дорогой.
– И что теперь? – он посмотрел на нее с какой-то детской обидой.
– А теперь, – Ольга допила кофе, – мы поедем домой. Ты извинишься.
– Я?!
– Ты. За то, что пытался меня обмануть. А потом мы сядем и серьезно поговорим о нашем бюджете. Обо всех твоих доходах. И обо всех расходах. Включая «помощь» Лене.
Костя смотрел на нее и понимал, что «Бархатный Каток» только что проехался по нему. И что та, прежняя, «удобная» Оля закончилась.
Прошло полгода. Инна Викторовна больше не просила денег. Она звонила Косте, жаловалась на здоровье, и он, вздыхая, вез ей лекарства, купленные на свои деньги, которые теперь лежали в общем бюджете под бдительным контролем Ольги. Он даже устроился на вторую работу – в автошколу выходного дня, потому что денег стало катастрофически не хватать.
Лена с Ольгой не разговаривала. И с Костей тоже. Она обиделась на то, что «братик прогнулся под жену» и перестал давать ей на «ноготочки». Ольга считала это главным достижением той поездки в «Мегу».
Костя изменился. Он больше не пытался лицемерить. Он стал молчаливым, иногда угрюмым, но впервые за много лет Ольга почувствовала, что он – муж, а не маменькин сынок. Он сам начал готовить по выходным, и у него, на удивление, получались отменные борщи.
Однажды вечером, когда они сидели на кухне, Костя, помешивая суп, вдруг сказал:
– Мать на дачу зовет. Картошку копать.
Ольга оторвалась от книги.
– И?
– И я подумал… Может, съездим? Вдвоем. Поможем. Погода хорошая.
Ольга посмотрела на него. Он не просил. Он предлагал.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Съездим. Только давай заедем в питомник. Я хочу купить саженцы лаванды. Говорят, ей нужна холодная встряска, чтобы она зацвела.
Костя непонимающе посмотрел на нее, но кивнул.
Ольга отвернулась к окну, скрывая улыбку. Впереди была осень, сбор урожая и, возможно, новая, совсем другая жизнь. Неидеальная, но честная.
