— Ты, Алёна, совсем берега потеряла? — с порога выпалила Тамара Викторовна, едва дверь распахнулась.
— Добрый вечер, — устало выдохнула Алёна, опершись рукой о косяк.
— Да уж, вечер добрый… особенно когда в квартире — срач и жена моего сына носом крутит, — свекровь протиснулась мимо, даже не сняв плаща, и прямиком пошла на кухню.
Алёна молча захлопнула дверь. Внутри уже закипало. Всё как обычно — пришла без звонка, без приглашения, с вечным выражением «я тут старшая, значит, права».
— Алёнушка, — начала Тамара Викторовна сладким голосом, заглядывая в холодильник, — а чего у тебя тут пусто? Муж с работы голодный придёт, а есть — шиш да маленько!
— Мы собирались заказать еду, — ответила Алёна, стараясь держаться спокойно.
— Ой, ну да! Сейчас все заказывают! А потом удивляются, почему мужья на сторону смотрят, — покачала головой свекровь. — Женщина должна сама кормить. От сердца!
Алёна зажмурилась, чтобы не сказать лишнего. У неё внутри уже звенело.
Каждый раз одно и то же. Про еду, про уборку, про шторы, про мужей… А ведь она даже не спросила, как я. Не поздоровалась толком.
Тамара Викторовна подошла к окну, отдёрнула занавеску, оценила вид.
— Господи, ну хоть бы шторы нормальные повесила. Эти ж уныние одно! Как в больнице.
— Мне так нравится, — сдержанно ответила Алёна.
— Тебе? А Игорю, небось, нет. Я его знаю, он любит, чтобы уют был. А это что — серость одна, — цокнула языком.
Игорь, муж Алёны, в этот момент был ещё на работе. И хорошо. Потому что если бы он был дома, сейчас бы стоял с виноватым лицом между двумя женщинами, бурчал что-то вроде «мама, не начинай» и в итоге соглашался с ней. Как всегда.
Алена прошла на кухню, достала чашки.
— Чай будешь?
— Конечно, буду. Хоть ты угощаешь иногда, — вздохнула свекровь. — Я ж не чужая тебе, Алёнушка, мать твоего мужа.
Вот в этом-то и беда, — подумала Алена. — Мать мужа — это вроде как статус, да? Только вот ведёт себя, будто хозяйка над всеми.
Она поставила чайник. В воздухе пахло осенью — октябрь стоял холодный, дождливый, и даже в квартире чувствовалась промозглость. Окна запотели, а на подоконнике стояли растения, которые Алёна с любовью пересаживала весной.
— Алёнушка, — начала Тамара Викторовна, устроившись на табуретке, — я вот подумала, вам бы надо поближе к нам перебраться. Сколько можно по съёмным квартирам скитаться? Всё деньги на ветер.
— Мы и так ищем вариант, — коротко ответила Алена.
— Ой, ищете… — фыркнула та. — Я Игорю уже говорила — надо квартиру взять, а ты, небось, всё тормозишь. Тебе и так неплохо, да? С чужими деньгами, чужим ремонтом…
Ну вот опять. С чего она взяла, что я торможу? И почему «чужие»? Мы вместе живём, вместе платим.
— Тамара Викторовна, мы решим, — спокойно сказала Алёна, хотя внутри закипала. — Как только появится возможность, купим.
— Возможность сама не появится. Надо действовать, — отрезала свекровь. — Вон, я когда замуж вышла, через год уже своё жильё имела. Не сидела, не ждала. А ты всё мечешься…
Алёна налила кипяток в чашки, поставила на стол.
— Да, времена-то другие, — тихо заметила она.
— Отговорки, — махнула рукой Тамара Викторовна. — Женщина, если хочет, всё сможет. А если не может, значит, не старается.
Да что ж ты за человек такой? Ни капли сочувствия, ни грамма понимания. Лишь бы уколоть, — подумала Алёна и сделала глоток чая.
В этот момент зазвенел звонок. Тамара Викторовна встрепенулась.
— Это Игорёк, наверное! — и сразу заулыбалась, будто с её лица стерли раздражение.
В квартиру вошёл муж — уставший, с мокрым зонтам, но улыбнулся.
— Мама? Ты чего здесь?
— Да вот, пришла к вам, проверить, как живёте, — ответила она с невинным видом.
— Мама, ну ты бы хоть предупредила, — пробормотал Игорь.
— Ой, да ладно тебе, — махнула рукой. — Я же не чужая!
Алёна смотрела на них и понимала — всё повторяется. Этот вечер ничем не отличается от сотен предыдущих. Мама пришла, мама сказала, мама решила. А Игорь… Игорь как будто снова стал подростком.
— Мам, у нас ужин, — сказал он, снимая куртку. — Сейчас закажем еду.
— Закажем, — передразнила его Тамара Викторовна. — Неужели тяжело супчик сварить?
— Мам, — Игорь вздохнул. — Не начинай.
— Да я не начинаю, я просто говорю, как есть. Женщина должна заботиться о муже, а не телефоном еду звать!
Алена молча вышла из кухни. Если останусь, сорвусь. Кричать начну, а потом буду виновата, как всегда.
В комнате она села на диван, включила телевизор, но не слушала. Мысли бились, как мухи о стекло. Почему я должна терпеть? Почему она каждый раз лезет в мою жизнь? Почему Игорь не может ей сказать — «хватит»?
Телефон завибрировал — сообщение от подруги:
«Ты где пропала? Опять свекровь наехала?»
Алёна улыбнулась уголком губ. Опять. Это слово стало её постоянным фоном. Опять.
Через пару часов Тамара Викторовна наконец собралась уходить.
— Ладно, Игорёк, я пошла. Ты смотри, не голодай. И рубашки не мни.
— Хорошо, мам, — кивнул он.
— А ты, Алёнушка, не обижайся, я всё говорю для вашего же блага, — с притворной добротой добавила свекровь.
Дверь закрылась, и в квартире повисла тишина.
— Ну, чего ты злая? — спросил Игорь, подходя.
— А чего мне радоваться? — отрезала Алена. — Твоя мать пришла, опять меня отчитала, опять всё решила.
— Да брось, она просто переживает.
— Переживает? За кого? За себя, Игорь. Не за нас. Ей не важно, как мне, что я чувствую. Она хочет, чтобы всё было по её.
Он молчал. Как всегда. А Алёна смотрела на него и думала — а ведь я в этом болоте тону. Потихоньку, но уверенно.
Прошла неделя после того вечера, когда Тамара Викторовна снова ввалилась без стука. Алёна старалась не вспоминать. Работала, приходила домой, готовила что-нибудь простое и включала сериалы на фоне — лишь бы не думать. Игорь всё чаще задерживался «у мамы», мол, надо помочь, там кран потёк, там лампочка перегорела. Враньё, конечно. Он просто не хотел слышать ссоры.
Ну и пусть, — думала Алёна. Мне и без него спокойно.
А потом, посреди обычного рабочего дня, ей позвонили с незнакомого номера. Голос в трубке — вежливый, мужской, уверенный:
— Алёна Игоревна? Это из нотариальной конторы звонят. Вам нужно подойти, обсудить вопрос наследства.
— Какого ещё наследства? — растерялась она.
— От гражданки Зинаиды Петровны Климовой.
Имя показалось знакомым, но откуда — Алёна сразу не вспомнила.
— А… тётя Зина? — пробормотала она. — Она ж где-то в Воронеже жила, кажется…
— Всё верно. Оставила вам по завещанию денежную сумму. Приходите, всё объясним.
Алёна, если честно, подумала, что это розыгрыш. Или ошибка. Но вечером всё перепроверила — и оказалось, что это правда. Настоящее завещание, нотариус, документы.
Тётя Зина была двоюродной сестрой её покойной матери. Жила одна, детей не имела. Иногда звонила лет десять назад, поздравляла с праздниками. Алёна даже не думала, что та её помнит.
Когда деньги пришли, руки дрожали. Немаленькая сумма, скажем так. Не миллионы, но достаточно, чтобы начать новую жизнь.
Сначала она хотела всё обдумать. Потом решила: пора.
На следующий день вечером сказала Игорю:
— Я хочу купить квартиру. Свою.
Он поднял брови:
— Свою? В смысле — нашу?
— Нет, Игорь. На меня. Это мои деньги, по завещанию.
Он помолчал, почесал затылок.
— Ну… ладно. Главное, что будет крыша над головой.
Но как-то уж слишком спокойно он это сказал. Без радости. Без искры. Будто ему всё равно, где жить — хоть под маминым крылом, хоть у чужих.
Алёна уткнулась в сайты с объявлениями. Неделю ездила по районам, смотрела квартиры: одна — холодная и тесная, другая — с видом на мусорные баки, третья — вообще без ремонта, где стены крошились от прикосновения. Но потом — удача. Светлая, аккуратная, на окраине, но с хорошей транспортной развязкой. Балкон, кухня не велика, зато уютная. И самое главное — тишина.
Сделку оформили быстро. Документы — на Алёну. Всё честно, без хитростей.
Первые дни она словно летала. Купила занавески — бежевые, лёгкие, повесила и любовалась. Кровать выбрала простую, но крепкую. Стол, два стула, и кофемашина — единственная роскошь, о которой мечтала.
Каждое утро пила кофе на балконе, глядя, как под окнами люди ведут детей в садик, как во дворе соседка с третьего этажа сушит бельё на верёвке. Тихо, спокойно, по-домашнему.
Игорь приходил вечерами. Иногда с цветами — скорее для вида.
— Хорошо тут, — говорил он. — Воздух свежий. Только… далековато от мамы.
Конечно, от мамы далековато. Вот именно в этом и кайф, — думала Алёна, но вслух не сказала.
Первые несколько дней были будто медовый месяц с самой собой. Никто не звонит по сто раз в день, не проверяет, вымыла ли она плиту и не пережарила ли котлеты.
Но спокойствие длилось ровно неделю.
Однажды утром раздался звонок. Алёна подошла к двери, заглянула в глазок — и сердце ёкнуло. Тамара Викторовна. С двумя большими пакетами и выражением «сейчас я наведу порядок».
— Алёнушка, ну что стоишь, как чужая? Пусти, — бодро сказала свекровь, протискиваясь внутрь. — Вот, продукты принесла. А то знаю я вас — голодаете, пока я не вмешаюсь.
Алёна остолбенела.
— Откуда вы узнали, где я живу?
— Так Игорёк сказал, конечно! — ответила та, будто ничего странного. — Я ж должна знать, где мой сын живёт!
Мой сын живёт. Это прозвучало как нож по стеклу.
Тамара Викторовна пошла по квартире, оглядывая всё, словно инспектор. Провела пальцем по подоконнику — нет ли пыли, открыла шкаф — что внутри, прищурилась.
— Хм, неплохо. Только кухня, конечно, крошечная. Но ничего, справимся.
— Справимся с чем? — спросила Алена, чувствуя, как к горлу подступает раздражение.
— Ну как с чем! — удивилась свекровь. — Жить же будем!
Алёна замерла.
— В смысле — жить?
— А что? Ты ж купила квартиру, теперь у Игорька будет свой угол. А то надоело ему по съёмным бегать. Ну, я рядом помогу, подскажу, где чего поставить.
Слова врезались в голову, как гвозди.
— Тамара Викторовна, эта квартира — моя.
— Ну я ж не спорю! — улыбнулась она. — Твоя, твоя. Только вы с Игорьком семья, значит — общее.
Алёна выдохнула, сжала руки.
— Нет, — твёрдо сказала она. — Это наследство. Я купила квартиру на свои деньги. Документы на меня.
Свекровь прищурилась.
— Ах вот как. Значит, решила отделиться? От мужа, от семьи? Молодец. Прям пример для подражания.
И вот опять — виновата я. Хоть на голове стой, всё равно виновата.
Алена стояла молча. Тамара Викторовна, между тем, уже осматривала спальню:
— Вот сюда поставим телевизор, сюда — комод. Игорь у окна любит сидеть, свет должен падать слева.
— Тамара Викторовна, — перебила её Алена. — Вы не будете ничего здесь ставить.
— Почему это?
— Потому что вы здесь жить не будете.
Наступила пауза. Та самая, когда воздух будто звенит.
— Ты что, серьёзно? — прошептала свекровь, округлив глаза. — А Игорь?
— Игорь живёт со мной, если хочет. Но решаю — я.
И как назло, именно в этот момент вошёл Игорь.
— Мам? Что происходит?
— Что происходит?! — вспыхнула она. — Твоя жена, между прочим, не хочет, чтобы мы с тобой жили здесь! Представляешь? Купила квартиру и теперь нос задирает!
Игорь посмотрел на Алёну.
— Это правда?
— Правда, — спокойно ответила она. — Я купила квартиру, и я не хочу, чтобы здесь кто-то указывал мне, как жить.
— Алёна, ну ты чего, — нахмурился он. — Мама просто хотела помочь.
— Помочь? Влезть в мою жизнь — это помощь?
Тамара Викторовна скрестила руки на груди:
— Вот видишь, Игорёк. Я ж тебе говорила. Женился, а она теперь корону нацепила.
— Хватит, — сказала Алёна. Голос у неё дрожал, но взгляд — ледяной. — Я терпела вас четыре года. Терпела звонки, визиты, советы. Но больше не буду. У вас есть своя квартира, у меня — своя.
— Ты не имеешь права выгонять мать мужа! — выкрикнула свекровь.
— Имею. Потому что это моя квартира.
Игорь сделал шаг вперёд.
— Алена, ты ведёшь себя… ну, как будто чужая.
— А ты, Игорь, ведёшь себя, как будто не муж, а сын, — бросила она. — И маме слово сказать боишься.
Молчание. Тяжёлое, густое, как дым.
Потом Тамара Викторовна схватила сумку.
— Хорошо, Алёнушка, посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься одна!
— Лучше одна, чем под вашим надзором, — ответила она тихо.
Дверь хлопнула.
Алена стояла посреди комнаты, чувствуя, как всё внутри вибрирует от адреналина. Её трясло, как после грозы. Хотелось то ли плакать, то ли смеяться.
Вот и всё. Конец. Или начало?
Телефон загорелся — сообщение от Игоря:
«Ты зря так. Мама просто не поняла тебя. Мы ещё поговорим.»
Алена не ответила.
***
Прошла неделя после того, как Алёна выставила Тамару Викторовну за дверь. Неделя тишины — настоящей, звенящей, будто мир наконец-то выключил лишние звуки. Телефон, правда, не умолкал: Игорь писал, звонил, потом снова молчал, потом опять — «надо поговорить».
Алёна не отвечала. Она просто жила.
Утром — кофе на балконе, вечером — прогулка по двору. Иногда болтала с соседкой Ниной Павловной — бодрая бабуля из четвёртой квартиры, с которой у них быстро завязался дружеский контакт. Та всё подмечала и комментировала без церемоний:
— Ты, Алён, не бойся. Мужик — дело наживное. Главное, чтоб нервы целы остались. А нервы, дорогуша, не купишь ни за какие деньги, — приговаривала она, поливая свои фиалки.
Алёна кивала. Её уже не трясло, не болело внутри, как раньше. Осталось только лёгкое эхо — где-то глубоко, там, где раньше было чувство вины.
Но однажды вечером снова — звонок в дверь.
Алёна посмотрела в глазок — Игорь. Один. Без матери. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто школьник перед директором.
— Алёна, привет… — сказал он, когда она открыла дверь, но не пригласила внутрь.
— Привет.
— Можно войти?
— Говори здесь.
Он вздохнул, посмотрел вниз, потом поднял глаза:
— Я… хотел извиниться. Мама перегнула. Я понимаю. Но ты тоже была резкой.
Алёна скрестила руки.
— Игорь, мы это уже проходили. Каждый раз, когда твоя мать меня унижала, ты говорил то же самое: «мама перегнула». И что? Всё по новой.
Он подошёл ближе, понизил голос:
— Я просто не хочу терять тебя. Мы можем всё исправить. Я поговорю с мамой, поставлю точки над “и”. Обещаю.
Она смотрела на него внимательно. И видела: глаза — усталые, но не решительные.
Не поставит. Не сможет. Сколько раз я уже это слышала?
— Игорь, я больше не верю в обещания, — сказала она тихо. — Я устала верить.
Он молчал, потом выдохнул:
— А я устал бегать между вами. Мама давит, ты отдаляешься. Я будто между двух огней.
— А кто тебя туда поставил? — резко спросила Алёна. — Не я ведь. Ты сам туда встал. Удобно же: мама решает, жена терпит.
Игорь опустил взгляд.
— Ты изменилась, — тихо сказал он.
— Нет, Игорь. Я просто перестала быть удобной.
Повисла тишина. Только где-то за стеной слышно, как сосед включил телевизор — новости бубнили про погоду и какие-то выборы.
Игорь шмыгнул носом, потер шею.
— Так вот всё? — спросил он. — Конец?
— Конец тому, что меня разрушало, — спокойно ответила она.
Он хотел что-то сказать, но передумал. Стоял секунду, потом развернулся и пошёл вниз по лестнице. Без пафоса, без криков. Просто ушёл.
Алёна закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной.
Долго стояла. Не плакала — просто дышала. Ровно, глубоко.
Вот и всё. Конец.
Прошёл месяц.
Развод оформили тихо, без сцен. Игорь не спорил, не тянул. Тамара Викторовна, конечно, не сдавалась — звонила, писала, обвиняла. Один раз даже приходила, но Алёна просто не открыла.
Всё улеглось, как пыль после грозы.
Работа шла своим чередом, по вечерам она возвращалась домой — теперь действительно домой, а не в квартиру, где чужие слова звенят по стенам.
Однажды Нина Павловна заглянула:
— Алён, у меня тут варенье малиновое, попробуй. Сама варила, без всякой химии.
— Спасибо, Нина Павловна.
— Да ладно, не благодари. Ты, главное, улыбайся почаще. Вид у тебя стал другой. Глаза живые, понимаешь?
И правда — в зеркале отражалась другая женщина. Без усталости в глазах, без постоянного напряжения. Просто спокойная.
Ближе к ноябрю в городе стало холодать. Алёна вернулась домой поздно, после работы, поставила чайник, включила музыку. Лёгкий джаз, еле слышный.
Села на балкон, укуталась в плед. Двор снизу сиял фонарями, откуда-то пахло угольком и осенними листьями.
Интересно, как они там теперь? — мелькнула мысль.
Наверное, всё по-старому. Мама командует, Игорь кивает.
И тут, как назло, телефон загорелся: сообщение от Игоря.
«Привет. Надеюсь, ты не злишься. Мама болеет — сильно переживает из-за тебя. Может, поговорим?»
Алёна усмехнулась. Горько, без злобы.
Вот и всё. Опять начинается.
Она долго смотрела на экран. Потом просто стерла сообщение.
Поставила телефон на подоконник, подлила себе чай.
— Не хочу больше объяснять, — сказала она тихо, будто вслух самой себе. — Не обязана.
И впервые за долгое время это «не обязана» прозвучало не как защита, а как освобождение.
Дни тянулись спокойно.
Алёна обустраивала квартиру, купила полку, повесила фотографии с подругами, завела кошку — полосатую, хитрую, как сама жизнь. Назвала её Соней.
По выходным они вместе сидели на балконе: кошка урчала, а Алёна писала списки дел на неделю. Простые, но важные. Купить лампу. Пересадить цветы. Сходить в гости к тёте Вале.
Иногда она думала о будущем. Без страха. Без чужого мнения в голове. Просто — своё.
А однажды вечером в дверь постучали.
Алёна открыла — на пороге стояла Тамара Викторовна. Без пакетов, без улыбки. Постаревшая, с усталыми глазами.
— Алёна, — тихо сказала она, — можно на минутку?
Алена не ответила. Просто стояла, глядя на женщину, которая столько лет ломала её изнутри.
— Я… — свекровь замялась, — я не за скандалом. Просто хотела сказать… может, я переборщила. Тогда.
Алёна молчала.
— Я ведь, — продолжила та, — хотела, как лучше. Для вас обоих. Думала, что знаю, как надо. А, видимо, не знала.
Слова прозвучали не привычным командным тоном, а тихо, даже растерянно.
Алёна почувствовала, как внутри что-то смягчается. Не прощение — нет. Но усталость ушла.
— Понимаю, — ответила она спокойно. — Мы все что-то делаем из лучших побуждений. Только иногда забываем, что другие тоже люди.
Тамара Викторовна кивнула.
— Ну… ладно. Живи, как знаешь, — сказала она и пошла к лестнице.
— Спасибо, что пришли, — тихо сказала Алена.
Дверь закрылась.
И впервые эта дверь не разделяла войну, а ставила точку.
Ночь выдалась тихая.
Алёна заварила чай, включила лампу, погладила Соню по спине.
За окном моросил дождь, город мерцал огнями, и казалось — всё на своих местах.
Она села у окна, задумчиво посмотрела на мокрые улицы и усмехнулась:
— Вот ведь жизнь… Сначала тебя учат терпеть, потом ты учишься молчать, а потом понимаешь — надо просто жить.
Соня зевнула и улеглась на подоконнике.
А Алёна сидела, смотрела на огни и чувствовала, как в груди — тепло. Настоящее, живое. Без страха, без контроля, без чужих слов.
Её дом. Её правила. Её жизнь.
И впервые за долгие годы она могла сказать одно — всё будет хорошо.
