— Совсем обнаглел, да? — слова вылетели из меня прежде, чем я успела подумать.
Валера стоял в коридоре, еще не раздевшись, пахло от него сигаретами и чем-то кислым — то ли перегаром, то ли просто усталостью, въевшейся в одежду. Глаза красные, лицо опухшее. И вот эта его физиономия, самодовольная, наглая, будто он сейчас не требует денег, а преподносит мне подарок.
— Лучше не перечь мне, а то я злой! Добавишь денег и купим маме путёвку в санаторий! — выдал он, даже не повысив голоса. Спокойно так, как будто обсуждаем погоду.
Я замерла у плиты. Картошка шипела на сковороде, масло брызгало на фартук, но я даже не почувствовала ожогов. В голове пронеслось столько мыслей одновременно, что на мгновение показалось — сейчас взорвусь. Какая путёвка? Какие деньги? У нас за квартиру еще не заплачено, кредит висит, а он о путёвках!
— Ты это серьёзно? — я обернулась, выключая конфорку.
Он скинул куртку на вешалку, прошел на кухню, открыл холодильник. Достал колбасу, оторвал себе кусок прямо руками, сунул в рот. Жевал, не глядя на меня.
— Вполне. Мать заслужила. Всю жизнь пахала.
— А мы что, на курорте живём? — я почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее, обжигающее. — У нас долгов по горло, Валер! По горло!
Он махнул рукой, будто отгоняя муху.
— Найдём. Ты же работаешь. Вот и добавишь из своей зарплаты. Я уже посмотрел — путёвка тысяч пятнадцать. Нормальная такая, в Кисловодск.
Пятнадцать тысяч. Из моей зарплаты. Той самой, которую я тяну в дом полностью, потому что он последние полгода «между работами». Той, из которой я плачу за продукты, за коммуналку, за его сигареты в конце концов!
— Я не дам тебе денег, — выговорила четко, по слогам.
Валера перестал жевать. Поднял на меня взгляд — тяжелый, мутный. И усмехнулся. Вот эта усмешка, я её знала. Она появлялась, когда он считал меня дурой, когда думал, что я всё равно сдамся.
— Нина, ты чего? — голос стал тише, почти ласковым. — Это ж моя мать. Твоя свекровь. Ей плохо, давление скачет. Врач сказал — надо бы подлечиться.
Его мать. Антонина Петровна, которая при каждой встрече смотрела на меня так, будто я у неё из кармана что-то украла. Которая учила меня готовить, убирать, воспитывать детей — хотя у нас детей нет. Которая каждый раз намекала: «Валерочка мой мог бы и получше найти».
— Пусть твой брат поделится, — сказала я. — У Кости денег побольше.
— У него свои дела! — Валера повысил голос. — И вообще, ты моя жена или кто? Жена должна мужа поддерживать!
Я сжала зубы. Жена должна. Всегда должна. Должна работать, готовить, стирать, терпеть его пьянки, его безделье, его вечные «потом найду, не парься». А теперь ещё и отдавать последние деньги на его мамочку.
— Нет, — повторила я. — Не дам.
Лицо его потемнело. Он шагнул ко мне, и я почувствовала запах табака и злости.
— Ты чего, забыла, кто в доме хозяин?
— Хозяин? — я рассмеялась — резко, истерично. — Какой ты хозяин, Валер? Ты полгода не работаешь! Я тебя кормлю, я за всё плачу! И ты ещё смеешь требовать?
Он замахнулся — я видела это движение, короткое, злое. Но рука зависла в воздухе. Мы оба замерли. Он тяжело дышал, я не отводила взгляда.
— Ударишь — уйду, — сказала тихо. — И подам заявление.
Рука опустилась. Он отвернулся, выругался сквозь зубы, выбежал из кухни. Хлопнула дверь — он ушел. Куда? К друзьям, к матери, к очередной собутыльнице — какая разница.
Я стояла посреди кухни, и руки дрожали. Не от страха — от ярости. Столько лет терпела, молчала, прогибалась. А для чего? Чтобы он требовал последние деньги на путёвку для женщины, которая меня терпеть не может?
Нет. Хватит.
Я сняла фартук, переоделась в джинсы и куртку. Достала из тумбочки заначку — три тысячи, которые копила на новые сапоги. Сунула в карман и вышла из квартиры.
На улице было холодно, промозгло. Октябрь в этом году выдался гнусным — ни снега, ни солнца, одна серость. Я прошла до остановки, села в маршрутку. Ехала, глядя в окно, не думая ни о чём.
Вышла на Советской, дошла до старого здания с облупившейся вывеской «Юридическая консультация». Поднялась на третий этаж. В коридоре пахло сыростью и табаком.
Кабинет номер двенадцать. Я постучала.
— Да, заходите!
За столом сидела женщина лет сорока пяти, в очках, с короткой стрижкой. Строгая, но не злая.
— Здравствуйте. Я по поводу развода, — сказала я и услышала собственный голос — твёрдый, уверенный.
Она кивнула, указала на стул.
— Садитесь. Расскажите ситуацию.
Я села. Открыла рот, чтобы начать, но тут зазвонил телефон. Номер незнакомый. Я сбросила. Через секунду снова. И снова.
— Извините, — я поднесла трубку к уху. — Алло?
— Нина? Это Жанна. Соседка Антонины Петровны, — голос взволнованный, задыхающийся. — Ты не знаешь, что у неё случилось? Тут какая-то девица пришла, молодая совсем. Твой муж приехал. Они там что-то обсуждают, а Антонина Петровна такая довольная ходит, чай разливает…
Я встала.
— Какая девица?
— Откуда я знаю! Симпатичная такая, волосы длинные. Я только вышла мусор выбросить, услышала голоса. Нина, мне показалось странным. Думаю, тебе надо знать.
Юрист смотрела на меня вопросительно. Я положила телефон на стол.
— Можно я позже приду? Тут… срочное дело.
Она кивнула. Я выскочила из кабинета, сбежала по лестнице. Маршрутка до Заречного шла целую вечность. Я сидела, вцепившись в поручень, и в голове крутилось одно: что он там делает? С какой девицей?
Антонина Петровна жила в старой хрущёвке на окраине. Я поднялась на четвёртый этаж, остановилась у двери. Изнутри доносились голоса — женские, смех. Я нажала на звонок.
Открыла свекровь. Лицо её выражало такое торжество, что я поняла — она этого ждала. Ждала, чтобы я пришла именно сейчас.
— О, Ниночка! Какая встреча! Проходи, проходи, — она отступила, широко распахнув дверь.
В гостиной на диване сидел Валера. А рядом с ним — девушка. Молодая, лет двадцати пяти, в обтягивающем платье, с макияжем, от которого хотелось щуриться. Волосы действительно длинные, крашеные в рыжий. Она улыбалась — мило так, кокетливо.
— Валерочка, это твоя… жена? — протянула она, оглядывая меня с ног до головы.
Валера сидел красный, растерянный. Открывал рот, закрывал. На столе дымились чашки с чаем, лежали конфеты в вазочке.
— Что здесь происходит? — я посмотрела на мужа, потом на свекровь.
Антонина Петровна сложила руки на груди.
— Ниночка, ты же умная женщина. Ты же видишь, что вы с Валерой не подходите друг другу. Ты вечно недовольна, пилишь его. А вот Дашенька — она другая. Она понимающая, добрая. Они познакомились в интернете, переписывались…
— Переписывались? — я перевела взгляд на Валеру. — Ты на сайтах знакомств сидишь?
— Я не… То есть, мам, что ты говоришь! — он вскочил. — Нина, это какое-то недоразумение!
Даша тоже встала, поправила платье.
— Валер, ты же сам писал мне! Каждый день! Говорил, что несчастлив в браке, что жена тебя не понимает. Что хочешь начать новую жизнь.
Я смотрела на эту картину и не верила своим глазам. Свекровь стояла довольная, девица изображала из себя жертву обстоятельств, а Валера мотал головой.
— Мам, ты что творишь?! — заорал он вдруг. — Это ты переписывалась! Ты брала мой телефон!
Антонина Петровна не моргнув глазом ответила:
— Я действовала в твоих интересах, сынок. Ты сам не понимаешь, что тебе нужно. Вот Дашенька — хорошая девочка. Из приличной семьи. Отец у неё бизнесмен, кстати. А эта… — она ткнула в мою сторону пальцем, — что она тебе дала? Только упрёки да скандалы.
Меня затрясло. Не от обиды даже — от абсурдности происходящего. Эта женщина, мать моего мужа, создала фальшивый профиль, переписывалась с девушками от его имени, заманила одну из них сюда и теперь устраивает смотрины?
— Вы совсем… — я не подобрала слова. — Вы в своём уме?
— Я в здравом, — отрезала свекровь. — И поступаю, как любая нормальная мать. Хочу сыну счастья.
Даша нервно теребила край платья.
— Послушайте, может, мне правда лучше уйти? Я не хотела ни в какие скандалы влезать. Мне просто показалось, что мы с Валерой… ну, поняли друг друга. Он так красиво писал!
— Не он писал! — заорал Валера. — Моя мать писала! Она спятила!
Антонина Петровна хлопнула ладонью по столу.
— Не смей так со мной разговаривать! Я для тебя стараюсь! Я всю жизнь для тебя! А ты на эту… — она опять показала на меня, — променял нормальную судьбу!
Я стояла в дверях и чувствовала, как внутри что-то окончательно ломается. Не больно даже — просто отпускает. Как будто все эти годы я держалась за что-то, во что верила, а оказалось, что держалась за пустоту.
— Знаете что, — сказала я спокойно. — Валер, она твоя. Устраивайте личную жизнь как хотите. Даша, удачи тебе с этой семейкой. А я ухожу.
Я развернулась и пошла к выходу. За спиной раздались голоса — Валера кричал что-то про «подожди», свекровь визжала про «неблагодарность», Даша причитала. Но я уже не слушала.
На лестнице достала телефон. Набрала номер той юристки.
— Алло? Это Нина. Можно я сейчас подъеду? Готова рассказать всё. И да, у меня есть свидетель того, что муж изменяет. Точнее, его мать за него это организовала, но это уже детали.
В трубке помолчали, потом послышался смешок.
— Ничего себе истории у людей. Приезжайте, я вас жду.
Я спустилась вниз. На улице стемнело, зажглись фонари. Было холодно, ветер трепал волосы. Но впервые за много лет я чувствовала — не тяжесть, не злость.
Освобождение.
Через два месяца бракоразводный процесс шёл полным ходом. Валера пытался звонить, писал сообщения — то извинялся, то угрожал. Я не отвечала. Антонина Петровна однажды поймала меня у подъезда, начала причитать про семейные ценности. Я прошла мимо.
Даша, как оказалось, сбежала сразу после того скандала. Видимо, реальность оказалась не такой романтичной, как переписка.
Я переехала к своей тёте Зое — она жила одна в двушке на Первомайской, давно звала пожить. Устроилась на вторую работу — по выходным подрабатывала в кафе официанткой. Копила на съёмную квартиру.
И вот в одну из суббот, когда я протирала столики после обеденной смены, в кафе вошла она.
Антонина Петровна.
Я замерла с тряпкой в руках. Она огляделась, увидела меня, направилась прямо ко мне. Села за столик у окна. Лицо серое, осунувшееся. Руки дрожали, когда она доставала из сумки кошелёк.
— Кофе, пожалуйста, — сказала тихо.
Я кивнула, ушла к стойке. Принесла ей чашку. Поставила на стол и собралась уйти, но она схватила меня за руку.
— Посиди. Пожалуйста.
Я посмотрела на неё. В глазах не было той злобы, того превосходства. Только усталость.
— У меня работа, — ответила я.
— Пять минут. Прошу.
Я села. Свекровь обхватила чашку ладонями, смотрела в неё.
— Валера уехал, — выговорила наконец. — В Москву. Сказал, что здесь ему всё надоело. Я ему надоела. Нашёл там какую-то работу на стройке. Звонит раз в неделю.
Я молчала. Что я должна была сказать?
— Я думала, что делаю правильно, — продолжила она. — Всю жизнь одна его растила. Отец бросил, когда Валерке три года было. Я пахала на двух работах, чтоб он ни в чём не нуждался. А он вырос… — она запнулась. — Слабым. Безответственным. И я винила тебя. Думала, ты его таким сделала.
— Я его таким не делала, — сказала я ровно. — Он таким был.
Она кивнула, вытерла глаза платком.
— Теперь я понимаю. Поздно, но понимаю. Я хотела… — голос её сорвался. — Я хотела извиниться.
Я смотрела на эту женщину, которая отравила мне столько лет. Которая унижала, манипулировала, разрушала мою семью. И знаете, что я почувствовала? Жалость. Не злорадство, не удовлетворение — жалость.
— Антонина Петровна, я вас прощаю, — сказала я. — Но это не значит, что я хочу вас видеть. Живите своей жизнью. Я буду жить своей.
Она кивнула, встала. Положила на стол двести рублей — за кофе и на чай. Вышла, сгорбившись, маленькая какая-то стала.
Я убрала со стола, продолжила работать. А вечером, когда смена закончилась, получила сообщение от незнакомого номера.
«Нина? Это Даша. Та самая. Можем встретиться? Мне надо с тобой поговорить».
Я сначала хотела удалить. Но любопытство взяло верх. Написала: «Завтра, два часа дня, кофейня на Ленина».
Она пришла вовремя. Выглядела иначе — джинсы, куртка, волосы собраны в хвост, почти без косметики. Села напротив, заказала капучино.
— Спасибо, что согласилась, — начала она. — Я долго думала, писать тебе или нет. Но решила — должна.
— Зачем? — спросила я.
Даша вздохнула.
— Хочу объяснить. Я не знала, что он женат. Правда. В профиле было написано «в разводе». Мы переписывались месяц, он казался интересным. Умным. Потом его мать пригласила в гости, сказала, что он очень хочет встретиться, но стесняется. Я приехала и… — она замолчала. — Это был кошмар. Когда ты вошла, я поняла — меня использовали.
— И что ты хочешь от меня? — я не понимала, к чему она ведёт.
— Ничего. Просто хотела сказать прости. И ещё… — она достала телефон, показала переписку. — Вот. Все сообщения. Я их сохранила. Если тебе нужно для суда, для чего угодно — забирай. Пусть будут доказательства, что его мать сумасшедшая.
Я посмотрела на экран. Действительно — сообщения от имени Валеры, но стиль письма явно не его. Слишком грамотно, витиевато.
— Спасибо, — сказала я. — Но мне это уже не нужно. Развод почти оформлен.
Даша кивнула, убрала телефон.
— Тогда просто… удачи тебе. Ты сильная. Я бы не выдержала столько лет с такой свекровью.
Мы допили кофе, разошлись. Я шла по городу, и в голове крутилась одна мысль: как же странно всё устроено. Свекровь извиняется. Любовница приходит мириться. Муж сбегает в другой город.
А я? Я иду вперёд.
Ещё через месяц развод был окончен. Я сняла маленькую квартиру-студию на окраине. Обставила постепенно — кровать, стол, два стула. Повесила на окно светлые занавески. Купила фикус в горшке — всегда мечтала завести растение, но Валера говорил, что это пылесборники.
И вот однажды вечером я сидела у окна с чашкой чая. Смотрела на город, на огни, на людей внизу. И вдруг поняла — я счастлива. Просто так, без причины. Счастлива в своей маленькой квартире, с работой официантки, с фикусом на подоконнике.
А на следующий день в кафе зашёл мужчина. Лет сорока, в очках, с приятным лицом. Заказал эспрессо, сел в углу с книгой. Когда я принесла заказ, он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Спасибо. А вы случайно не подскажете, где тут поблизости книжный магазин?
И я улыбнулась в ответ.
— Подскажу. Только он работает до семи, успеете?
— Успею, если вы покажете дорогу, — сказал он.
Моя смена заканчивалась через десять минут.
