Последние лучи сентябрьского солнца мягко освещали кухню, отражаясь в стекле духовки, где томно потрескивала курочка с картошкой. Алина закончила раскладывать салат по тарелкам, удовлетворенно окинула взглядом стол и улыбнулась. В этих вечерних ритуалах — приготовлении ужина, ожидании мужа — была ее тихая радость. Их маленькая крепость, их мир, который они строили семь лет.
Ключ повернулся в замке, и в прихожей послышались знакомые шаги.
—Я дома! — голос Максима прозвучал как обычно, чуть устало, но тепло.
—Ужин готов, — отозвалась она, снимая фартук.
Он вошел на кухню, потянулся к ней, чтобы обнять, и поцеловал в щеку. Пахло осенней прохладой и его привычным одеколоном.
—Пахнет просто божественно. Я с утра мечтал о твоей картошке.
Они сели за стол, делились новостями, строили планы на выходные. Алина рассказывала о смешном случае в офисе, Максим кивал, улыбался, но Алина заметила, что он отвлечен. Он перебирал вилкой в тарелке, и взгляд его был где-то далеко.
—Макс, с тобой все в порядке? — спросила она, прерывая свой рассказ.
—Да, конечно… Просто устал. — Он отпил воды и глубоко вздохнул, как бы собираясь с мыслями. — Кстати, звонила мама.
Алина насторожилась. Звонки Лидии Петровны редко сулили что-то хорошее.
—И как она? — осторожно спросила Алина.
—Да вроде ничего. Но там, понимаешь, ситуация… У Кати в общежитии ремонт какой-то внезапный, на месяц как минимум. А мамина квартира совсем рядом, вот и шум, пыль. Говорит, дышать нечем, сердце пошаливает.
В груди у Алины похолодело. Она положила вилку, чувствуя, как по телу разливается тревожное тепло.
—И что они предлагают? — голос ее прозвучал тише, чем она хотела.
Максим не смотрел на нее, уставившись в свою тарелку.
—Ну, они думают… пожить у нас немного. Пока этот ремонт не закончится. Месяц, от силы два. У нас же тут место есть. Кате на диване в гостиной место найдем, а мама может в кабинете на раскладушке.
Комната медленно поплыла перед глазами. Их кабинет — тихое место, где она работала по вечерам. Их гостиная — единственное пространство, где они могли поваляться вдвоем перед телевизором. Все это должно было вот так просто исчезнуть.
—Максим, ты серьезно? — Алина с трудом сдерживала нарастающую панику. — Месяц? Два? Твоя мама и сестра… Здесь? Ты представляешь, что это значит?
— А что мне делать, Аля? — он наконец поднял на нее глаза, и в них она увидела знакомое виноватое упрямство. — Сказать им нет? У мамы давление подскакивает, а Катя совсем от рук отбилась. Им нужна помощь. Они же семья.
— Семья? — Алина встала, отодвинув стул. Ее руки дрожали. — А мы с тобой не семья? Наш дом — не наша крепость? Лидия Петровна за все эти годы ни разу не зашла просто так, попить чаю. Каждый ее визит — это проверка, критика и советы, как мне жить с ее сыном. А Катя… Ей двадцать два, Макс! Она не от рук отбилась, она просто ленивая и считает, что все ей должны! Ты действительно хочешь, чтобы они поселились здесь?
Максим тоже поднялся. Его лицо покраснело.
—Не драматизируй! Это временно! Я не могу оставить их в беде!
—В какой беде? У твоей матери прекрасная трехкомнатная квартира в центре! Это не беда, это удобный случай! Удобный для них прийти и сесть нам на шею!
Она видела, как сжимаются его кулаки. Он так злился, когда чувствовал себя загнанным в угол.
—Хватит! — он рявкнул так, что стекла на кухонном шкафу задребезжали. — Я принял решение. Они переезжают послезавтра. И ты будешь вести себя прилично. Поняла?
В голове у Алины что-то щелкнуло. Тишина в комнате стала звенящей. Она посмотрела на человека, которого любила, и не узнала его.
—Ты принял решение? — прошептала она. — А мое мнение? Мое право на свой дом? Тебе не кажется…
Она сделала паузу, подбирая слова, которые жгли ее изнутри.
—Тебе не кажется, что ты слишком хорошо устроился, дорогой мой? — голос ее окреп и зазвучал ледяной сталью. — Свою зарплату ты, как образцовый сын и брат, будешь тратить на помощь своей матери и сестре, а жить при этом за мой счёт? Напоминаю, что эту квартиру я купила еще до замужества. На свои деньги. Ипотеку я платила одна. Так кто здесь кого содержит?
Максим замер, словно ее слова были пощечиной. Его рот приоткрылся от изумления. Он никогда не слышал от нее ничего подобного. Он привык к ее уступчивости, к ее желанию сохранить мир.
Он молча развернулся, тяжело зашагал в прихожую и спустя секунду хлопнул входной дверью.
Алина осталась стоять одна посреди идеальной кухни, смотря на остывающий ужин. Идиллия рухнула в одно мгновение. Воздух был густым и тяжелым, словно перед грозой. Она медленно опустилась на стул, понимая, что это только начало войны.
Два дня прошли в тягучем, гнетущем молчании. Максим ночевал в кабинете на том самом раскладном диване, который готовили для его сестры. Их общение свелось к коротким, необходимым фразам о быте. Алина чувствовала себя не в своей квартире, а в чужом, враждебном лагере, где каждый звук отдавался эхом предстоящей битвы.
Утром в субботу раздался звонок домофона. Сердце Алины упало. Максим, не глядя на нее, нажал кнопку открытия подъездной двери. Он стоял в прихожей, напряженный, как струна.
Через минуту в квартире стало тесно. Первой вошла Лидия Петровна. Она не ступала, а словно вплывала, занимая собой все пространство. За ней, шаркая ногами, вкатила два огромных чемодана Катя. Не «на месяц», а на весь сезон.
Лидия Петровна окинула прихожую оценивающим, холодным взглядом, словно проверяя смету.
—Ну вот мы и добрались. Лифт у вас, конечно, тесноват. Я чуть чемоданом дверь не поцарапала.
Она не поздоровалась с Алиной. Просто протянула Максиму пальто, которое сняла с себя, как с королевских плеч.
—Вешай, сынок. И будь аккуратнее, ткань очень маркая.
Катя, не снимая грязных кроссовок, прошла вглубь квартиры, оставляя на светлом полу следы уличной грязи.
—Привет всем, — буркнула она и сразуспросила, обводя комнаты жадным взглядом: — А где тут у вас телевизор? И вай-фай какой? А то у меня на телефоне трафик на исходе.
Алина стояла как вкопанная, наблюдая за этим бесплатным спектаклем. Она чувствовала себя не хозяйкой, а декорацией в собственном доме.
Максим пытался суетиться.
—Мам, проходи, садись. Отдохни с дороги. Кать, дай я чемоданы уберу.
— Что значит «уберёшь»? — тут же парировала Лидия Петровна. — Их нужно распаковать. Вещи помять уже все. Катя, не стой столбом, неси чемодан в гостиную, будем разбираться.
И они пошли. Без спроса. Без разрешения. Как будто так и должно было быть.
Лидия Петровна прошлась по гостиной, провела пальцем по полке комода, посмотрела на него с легкой брезгливостью.
—Пылью пахнет. Ты, Алина, давно влажную уборку делала? Надо чаще, особенно когда муж с работы приходит. Он же весь день в пыли, а тут такая атмосфера.
Алина молчала, сжимая кулаки за спиной. Она смотрела на Максима, но он избегал ее взгляда, покорно таская тяжеленные чемоданы сестры.
Катя тем временем устроилась на диване, закинув ноги на журнальный столик, и уткнулась в телефон.
—Макс, пароль от вай-фая сбрось. И что-то есть хочется. Вы там обедать будете?
Максим, словно заведенный автомат, пошел на кухню.
—Сейчас, я посмотрю. Аля, мы там суп еще не доели?
Лидия Петровна села в самое мягкое кресло, которое всегда было любимым местом Алины для чтения, и вздохнула, снимая туфли.
—Ох, еле доехали. В такси духами этими надушили, хоть святых выноси. У вас хоть кондиционер работает? А то душно очень.
Она говорила, не обращаясь ни к кому конкретно, просто констатируя факты и излагая свои требования миру. Ее слова висели в воздухе, как приказы.
Алина медленно подошла к порогу гостиной. Она больше не могла молчать.
—Лидия Петровна, Катя. Мы не обсуждали сроки вашего проживания. Максим сказал, что на месяц-два. Это точно?
В комнате наступила тишина. Катя оторвалась от телефона, Лидия Петровна медленно подняла на нее глаза. Взгляд был холодным и изучающим.
—А какая разница, дорогая? Пока ремонт не закончат. А там посмотрим. Не будешь же ты нас на улицу выгонять? — она сладко улыбнулась, но в глазах не было ни капли тепла. — Семья должна держаться вместе. Особенно в трудные времена.
— Какие именно трудные времена? — не отступала Алина, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — У вас большая квартира. Вы могли бы спокойно жить там.
— Алина! — резко сказал Максим, появляясь из кухни с тарелкой в руках. — Хватит!
Лидия Петровна подняла руку, останавливая сына.
—Ничего, сынок. Пусть выскажется. Я всегда знала, что Алина человек практичный. Ну что ж, — она снова перевела взгляд на Алину. — В моей квартире сквозняки, старые окна. Доктор сказал, что мне противопоказано находиться на холоде. А тут у вас… уютно. И сын рядом. Он мне поможет, поддержит. А Кате вообще однажды в той квартире стало плохо, правда, дочка?
— Ага, — тут же подхватила Катя, не отрываясь от экрана. — Голова кружилась. Стены давят.
Алина смотрела на них и понимала, что это бесполезно. Они придумали себе оправдания, отточили их до блеска и теперь просто занимают удобные позиции.
Она развернулась и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Она слышала, как на кухне зазвенела посуда, как Катя громко смеялась над чем-то в телефоне, как Лидия Петровна что-то приказывала Максиму.
Их мир, их тишина, их запахи — все это было безжалостно вытоптано, задвинуто в угол и заменено чужим, наглым и бесцеремонным. Война была объявлена. И первая битва была проиграна, даже не начавшись.
Прошла неделя. Семь долгих дней, в течение которых квартира перестала быть домом. Она превратилась в общежитие, наполненное чужими голосами, чужими вещами и постоянным чувством напряжения, которое висело в воздухе, как запах пригоревшей еды.
Алина возвращалась с работы поздно, стараясь сократить время пребывания в этих стенах. В тот вечер она задержалась дольше обычного, и когда зашла в подъезд, было уже за полночь. На кухне горел свет, и доносились приглушенные голоса. Максим, должно быть, смотрел телевизор, думала она. Но, прислушавшись, она не услышала знакомых звуков телепередачи.
Она тихо, как вор в собственном доме, приоткрыла входную дверь и замерла в прихожей. Голоса доносились из гостиной — настойчивый, низкий голос Лидии Петровны и ленивое ворчание Кати. Максим молчал.
Алина сделала шаг вперед, и слова свекрови стали отчетливыми. Они прозвучали как удар обухом по голове.
— Конечно, я все продумала, — говорила Лидия Петровна без тени сомнения. — Месяц-два мы тут поживем, обоснуемся, а там можно будет и свою квартиру сдать. Хороших жильцов наймем, за приличные деньги.
Алина почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она прислонилась к стене, боясь пошевелиться.
— Мам, а зачем? — раздался голос Кати. — Нам и тут норм. Тепло, еда есть, Максим все тащит.
— Ты совсем ничего не понимаешь, — послышалось фырканье. — Нужно думать о будущем. Свою квартиру мы сдадим — это будет наш постоянный доход. А здесь мы будем жить. Основательно. Максим — кормилец, он обязан содержать семью. Он хорошо зарабатывает.
— А Алина? — Катя произнесла ее имя с легким пренебрежением.
— А Алина… — Лидия Петровна сделала паузу, и Алина представила себе ее язвительную улыбку. — Ее зарплата пойдет на общие нужды. На еду, на коммуналку, на твои карманные расходы. У них детей нет, а тебе надо на жизнь, ты молодая, красивая. А то она тут все на себя тратит, на свои платья да косметику. Это неправильно. Семейный бюджет должен быть общим.
В ушах у Алины зазвенело. Кровь отхлынула от лица, оставив ледяное спокойствие. Она слышала, как ее жизнь, ее труд, ее права просто перекраиваются, как старый халат, по меркам этих двух женщин.
— И что, она согласится? — лениво поинтересовалась Катя.
— Какая разница? — голос Лидии Петровны стал твердым, как сталь. — Максим — хозяин в доме. Он скажет — она подчинится. А не захочет… Ну, значит, ей здесь не место. Квартира-то все равно в ипотеке, наверное, или оформлена на них обоих. Разберутся. Главное — мы своего добьемся. Ты только поддерживай братца, говори, как тебе тут хорошо и спокойно.
Раздался звук передвигаемого стула.
— Ладно, спать пора. Завтра с Максимом поговорю основательно. Надо его подготовить.
Шаги затихли в глубине квартиры. В прихожей воцарилась тишина, густая и звенящая.
Алина не помнила, как вышла на лестничную площадку, как спустилась на несколько пролетов и села на холодные ступеньки. Дрожь шла изнутри, мелкая, неконтролируемая. Она не плакала. Глаза были сухими и горячими. Внутри все горело от холодной, беспощадной ярости.
Они не просто пришли погостить. Они пришли захватывать. Они планировали вытеснить ее из ее же жизни, подчинить ее мужа, распоряжаться ее деньгами. И самое ужасное — Максим был их союзником, их пешкой в этой отвратительной игре.
Слова «хозяин в доме» жгли ее сознание. Он, который даже счет за электричество на ее имя был оформлен. Он, который в этой квартире, купленной ее трудом, чувствовал себя вправе решать, кто будет здесь жить и на чьи деньги.
Она сидела в темноте, глядя в окно на спящий город. Чувство беспомощности сменилось острым, холодным осознанием. Они объявили ей войну. Тихую, подлую, ведущуюся на ее территории. Но она не собиралась сдаваться. Они ошиблись, приняв ее молчание за слабость.
Она поднялась, отряхнула пальто и медленно пошла наверх. Лицо ее было каменным. Война только начинается, подумала она. И теперь она знала планы противника.
Прошло три дня с того вечера, когда Алина подслушала страшный разговор. Три дня она жила как во сне, выполняя механические действия: работа, магазин, дом. Но внутри все кипело. Она наблюдала за родственниками мужа с новым, острым пониманием. Каждое слово Лидии Петровны, каждая просьба Кати теперь имели двойное дно, оттенок того самого плана, который она случайно раскрыла.
Она видела, как свекровь ласково треплет Максима по плечу, говоря: «Как хорошо, что сын рядом, чувствую себя защищенной». Видела, как Катя ковырялась в ее косметике, приговаривая: «Ой, а помада хорошая, мне бы такую, ты же не жадная, Алина?» Все это было частью большой стратегии, и она больше не могла это терпеть.
Вечером в четверг Максим пришел домой раньше обычного. Лидия Петровна и Катя ушли в соседний торговый центр «просто посмотреть», и в квартире наступила редкая, хрупкая тишина.
Алина застала мужа в кабинете. Он сидел за компьютером, но не работал, а просто смотрел в монитор пустым взглядом. Она постучала в приоткрытую дверь и вошла.
— Максим, нам нужно поговорить. Серьезно.
Он медленно повернулся к ней. На его лице она увидела усталую покорность.
—Опять? Алина, давай без сцен. Я устал.
— Это не сцена. Это наш разговор, который давно назрел. Они живут здесь уже полторы недели. Ты не находишь, что это как-то… затянулось?
— Я же сказал, пока ремонт не закончится. Что ты от меня хочешь?
— Я хочу понять, где здесь мое место? — голос ее дрогнул, но она взяла себя в руки. — Я не могу чувствовать себя гостем в собственном доме. Твоя мама распоряжается на кухне, как генерал, Катя пользуется моими вещами без спроса. А ты… ты просто молчишь.
Максим с силой отодвинул кресло и встал.
—И что мне делать? Кричать на них? Выгнать? Это моя мать, Алина! Моя семья! Я не могу им отказать. Ты вообще понимаешь, что такое семейные узы?
— Понимаю! — вспыхнула она. — Но семья — это не только твоя мать и сестра. Это и я! И наши отношения! Или ты готов ради них пожертвовать нами?
— Никто ничем жертвовать не собирается! — он повысил голос, его лицо покраснело. — Ты все драматизируешь! Они поживут немного и уедут. Просто потерпи. Прояви понимание.
— Понимание? — Алина засмеялась, и смех прозвучал горько и нервно. — Хочешь, я расскажу тебе, какое «понимание» у них в планах?
Она сделала шаг вперед, глядя ему прямо в глаза.
—Твоя мама планирует сдать свою квартиру. Надолго. А жить здесь. «Основательно», как она сказала. А мою зарплату она уже поделила — на еду, на коммуналку и на карманные расходы для Кати. Потому что у нас детей нет, а твоей сестре «надо на жизнь». Ты в курсе этого плана?
Максим смотрел на нее с искренним изумлением. Сначала она подумала, что он удивлен размахом их планов, но потом поняла — он не верил ей.
—Что за чушь ты несешь? — прошептал он. — Откуда ты это взяла?
— Я это слышала своими ушами! Они обсуждали это на кухне, когда я вернулась с работы. Они считают тебя «хозяином в доме», который все это одобрит. Или просто прикажет мне подчиниться.
Лицо Максима исказилось от гнева. Но гнев этот был направлен не на мать, а на нее.
—Ты подслушивала? — его голос стал тихим и опасным. — Ты стояла в прихожей и подслушивала разговоры моей семьи? Это же… это низко, Алина!
Ее будто окатили ледяной водой. Все ее аргументы, вся ее боль разбились о эту стену непонимания.
—Я низкая? — она говорила почти беззвучно, отказываясь верить. — А они, которые планируют распоряжаться моей жизнью и моими деньгами, пока ты спишь в соседней комнате? Они что, высоконравственные?
— Хватит! — он крикнул, ударив кулаком по столу. Монитор вздрогнул. — Хватит этих фантазий! Мама никогда такого не сказала бы. Ты все выдумала, потому что не хочешь делиться! Ты жадина! И эгоистка! Ты думаешь только о себе!
Он тяжело дышал, смотря на нее взглядом полным ненависти. В этом взгляде Алина наконец увидела всю правду. Он не просто не верил ей. Он не хотел верить. Ему было удобнее думать, что она сошла с ума от ревности и жадности, чем признать, что его родные — расчетливые и наглые захватчики.
Она больше не могла. Слезы, которых она так долго сдерживала, подступили к горлу. Она молча повернулась и вышла из кабинета.
За ее спиной он прошипел:
—Забудь этот бред. И если ты скажешь об этом хоть слово маме или Кате, мы серьезно поссоримся. Поняла?
Алина не ответила. Она закрылась в спальне, прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Громкие рыдания душили ее. Она плакала не от обиды. Она плакала от осознания полного одиночества. Война была объявлена, и самый страшный удар она получила не от врага, а от человека, который должен был быть ее главным союзником. Ее муж стал молчаливым соглашником в ее уничтожении.
Она не помнила, сколько часов просидела на полу, прижавшись лбом к прохладной деревянной поверхности двери. Слезы давно высохли, оставив после себя лишь тяжелое, холодное опустошение. Где-то за стеной слышались голоса — назидательный тон Лидии Петровны и смех Кати. Они праздновали свою победу, даже не подозревая, что битва только начинается.
Мысль пришла внезапно, ясная и четкая, как удар колокола. Слово «хозяин», брошенное Максимом, застряло в сознании занозой. Хозяин. А кто же тогда она? Просто жилец? Или приложение к своему же жилью?
Она поднялась с пола, ныли все мышцы, но в голове появилась странная ясность. Она подошла к своему письменному столу, открыла нижний ящик и достала старую папку с документами. На ней слоем пыли лежали воспоминания о другой жизни — жизни до Максима.
Она нашла то, что искала. Договор купли-продажи. Свидетельство о государственной регистрации права. Ее имя. Только ее. И дата — за два года до их свадьбы.
Квартира была ее. Не общей, не совместно нажитой. Ее личной собственностью, купленной на деньги, которые она годами копила, работая днями и ночами. Максим просто переехал к ней. Они даже не думали тогда что-то переоформлять. Зачем? Они же любили друг друга.
И сейчас этот факт, эта забытая формальность, вдруг стала единственным спасательным кругом в бушующем море ее бесправия.
На следующее утро она позвонила на работу и сказала, что заболела. Она ждала, когда Максим уйдет в офис, а Лидия Петровна с Катей отравятся на свои «нужные дела» — как они сами называли походы по магазинам. Когда в квартире наконец воцарилась тишина, она быстро оделась и вышла, не оставив даже записки.
Она нашла адрес в интернете. Юридическая консультация. Не огромный офис в центре, а небольшая контора в спальном районе, где, как ей показалось, могли бы понять ее ситуацию без лишней помпезности.
Адвокат, женщина лет пятидесяти с усталыми, но внимательными глазами, представилась Мариной Викторовной. Она молча выслушала Алину, не перебивая. Алина рассказывала, сбивчиво, путаясь в деталях, о незаконном вселении, о планах родственников, о предательстве мужа. Говорила, боясь увидеть в глазах юриста непонимание или насмешку.
Когда она закончила, воцарилась тишина. Марина Викторовна сделала несколько пометок в блокноте.
—Давайте по порядку, — ее голос был спокойным и деловым. — Квартира приобретена вами до брака и оформлена исключительно на вас. Это ключевой момент. Прописаны ли там ваш муж и его родственники?
— Нет, — быстро ответила Алина. — Только я.
— Прекрасно. Значит, они находятся на жилплощади как временные жильцы. А вы, как собственник, вправе решать, кто может там находиться. Согласно Жилищному кодексу, вы имеете полное право потребовать от них освободить помещение. Если они откажутся, вы можете обращаться в суд с исковым заявлением о выселении.
Алина смотрела на нее, не веря своим ушам. Все звучало так… просто.
—Но… они же родственники мужа. И он против. Он сказал…
— Ваш муж не является собственником, — мягко, но твердо прервала ее Марина Викторовна. — Его мнение в данном случае имеет второстепенное значение. Он может быть несогласен, но юридически его право на проживание там также основано лишь на вашем согласии. Которое вы можете в любой момент отозвать.
Юрист взяла в руки свидетельство о регистрации права, как будто это был не документ, а оружие.
—Вы — собственник. Это ваша крепость. Закон на вашей стороне. Они не имеют никаких прав распоряжаться вашим имуществом, требовать денег на содержание или диктовать свои условия. Все, что они делают — самоуправство. И это можно пресечь.
Алина слушала, и камень, месяцами лежавший на ее душе, начал понемногу крошиться. Она не была бесправной жертвой. У нее была сила. Не эмоциональная, не моральная, а настоящая, прописанная в законе и подтвержденная официальной печатью.
— Что мне делать? — тихо спросила она.
— Для начала, — сказала Марина Викторовна, протягивая ей визитку, — составьте письменное требование о добровольном выселении. Заверьте его у нотариуса. Вручите им под подпись. Если откажутся подписывать — отправьте заказным письмом с уведомлением. Это будет первым и очень веским шагом. А дальше, если не сработает, будем готовить иск в суд.
Алина взяла визитку. Бумага была прохладной и шершавой на ощупь. Она чувствовала ее вес в своей ладони. Это был не просто кусочек картона. Это был пропуск в другую жизнь. В жизнь, где у нее снова есть права. Где ее слово имеет значение.
Выйдя на улицу, она вдохнула полной грудью. Воздух был холодным и колючим, но он казался ей невероятно свежим. Она не улыбалась. Но ее глаза, впервые за долгие недели, были сухими и полными решимости. Она знала, что предстоит тяжелая борьба. Но теперь у нее было самое главное — твердая почва под ногами и знание, что она не одна в этой борьбе. На ее стороне был Закон.
Следующие несколько дней Алина провела в странном, сосредоточенном спокойствии. Теперь у нее был план. И самое главное — была уверенность, подкрепленная не эмоциями, а статьями закона. Она перестала избегать конфликтов. Наоборот, она начала их создавать. Методично, холодно и расчетливо.
Все началось с мелочей. В субботу утром Лидия Петровна, как обычно, распорядилась на кухне:
—Максим, сбегай в магазин, нужно купить молока, хлеба и еще той колбасы, которую я люблю. И кофе у вас совсем плохой, возьми другой, я список оставила на столе.
Максим уже взял ключи, но его остановил спокойный голос Алины. Она стояла в дверях кухни, держа в руках тот самый список.
—Я сегодня как раз собиралась за продуктами. Но я куплю только то, что нужно нам с тобой. — Она посмотрела на свекровь. — Лидия Петровна, если вам что-то особенное требуется, давайте я посчитаю и скажу вам сумму. Вы можете передать деньги с Максимом, а я куплю. Или вы с Катей сходите сами. Район вы уже знаете.
В кухне повисло ошеломленное молчание. Лидия Петровна медленно опустила чашку.
—То есть как это? Мы что, теперь по счетам? — ее голос дрожал от возмущения.
—Нет, не по счетам, — невозмутимо ответила Алина. — Это называется ведение общего хозяйства. Я покупаю еду для своей семьи. Вы — взрослые самостоятельные люди, проживающие здесь временно. Вы можете обеспечивать себя сами.
— Алина! — прорычал Максим, но она обернулась к нему, и ее взгляд был таким твердым, что он отступил на шаг.
—Что, дорогой? Ты хотел что-то сказать? Или ты собираешься и дальше содержать всех за свой счет, пока мы с тобой едим макароны?
Она не стала ждать ответа, развернулась и ушла, оставив их в состоянии шока.
В тот же день Катя, как ни в чем не бывало, потянулась к ее новой помаде на туалетном столике в спальне. Алина вошла как раз в этот момент.
—Катя, положи, пожалуйста, на место.
—Ой, ну я же только попробовать, — надув губы, проворчала та.
—Мои вещи не предназначены для того, чтобы их пробовали. Положи. Сейчас.
В голосе Алины прозвучала такая сталь, что Катя, скривившись, швырнула помаду на стол.
—Жадина!
—Да, — спокойно согласилась Алина. — Я жадина. И это мое право.
Она подошла к комоду и выдвинула ящик, где лежало постельное белье.
—Кстати, то постельное белье, которое вы с мамой используете, тоже мое. Со следующей недели стирка белья для гостей будет платной. Пятьсот рублей за комплект. Или вы можете купить свое.
Вечером разразилась настоящая буря. Лидия Петровна, накопившая за день ярость, набросилась на Максима, как только он переступил порог.
—Ты представляешь, что твоя жена творит! Она нам счета выставляет! Как какому-то быдлу! Она твою сестру чуть ли не по рукам бьет! Я в своей жизни не видела такого хамства!
Максим, уставший после работы, вошел в спальню к Алине. Она сидела с книгой и выглядела совершенно невозмутимой.
—Алина, мама в истерике! Что ты себе позволяешь? Неужели нельзя быть полюбезнее?
Она отложила книгу.
—Быть полюбезнее? С людьми, которые открыто планируют сдать свою квартиру и жить здесь вечно, распоряжаясь моими деньгами? Спасибо, я уже пробовала. Не работает.
—Я тебе запрещаю говорить с ними в таком тоне!
—Ты мне? — она приподняла бровь. — Запрещаешь? В моей собственной квартире? Интересно. На каком основании?
Он не нашелся что ответить. Он мог кричать, требовать, манипулировать, но у него не было ни одного юридического или морального права приказывать ей.
— Они моя семья! — это было его последнее, самое слабое оружие.
—А я — твоя жена. И этот дом — мой. Выбирай, Максим. Но знай, что я больше не отступлю. Ни на сантиметр.
Она снова взяла книгу, давая понять, что разговор окончен. Он постоял еще мгновение, сжав кулаки, и вышел, хлопнув дверью.
Алина не дрогнула. Она слышала за стеной приглушенные голоса: всхлипывания Лидии Петровны, возмущенный визг Кати и сдавленный, оправдывающийся голос мужа. Они были в ярости. Они были в шоке. Они не понимали, что происходит. Такая тихая, удобная Алина вдруг показала клыки.
Она не испытывала радости. Лишь холодное, тяжелое удовлетворение. Первая линия обороны была прорвана. Враги поняли, что легкой прогулки не будет. Теперь она готовила главное наступление. И у нее в столе уже лежала распечатка — образец уведомления о необходимости освободить жилое помещение.
Напряжение в квартире достигло точки кипения. Воздух стал густым и тяжелым, каждое слово, каждое движение отзывалось эхом грядущего взрыва. Лидия Петровна и Катя перешли в открытое противостояние. Они перестали здороваться, хлопали дверьми, нарочито громко разговаривали по телефону, обсуждая «невоспитанную и жадную» Алину. Максим превратился в тень, молча пробираясь из комнаты в комнату, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.
Алина провела эти дни в подготовке. Она сходила к нотариусу. Чистый, официальный бланк с печатью лежал в ее сумке. Это была не просто бумага. Это была граната, с которой она собиралась войти в гостиную.
Она выбрала вечер воскресенья. Все были дома. Максим смотрел телевизор, Лидия Петровна ворчала над вязанием, а Катя, развалившись на диване, листала ленту социальной сети. Алина вошла в гостиную и выключила телевизор.
В комнате повисла гробовая тишина.
—Что это значит? — фыркнула Катя.
—Это значит, что у нас семейное собрание, — голос Алины был тихим, но абсолютно четким. Он резал тишину, как стекло.
Максим смотрел на нее с плохо скрываемым страхом. Он чувствовал, что сейчас произойдет что-то непоправимое.
Лидия Петровна отложила вязание и смерила ее взглядом, полным презрения.
—И что ты хочешь нам сообщить, дорогая? Опять новые правила? Или новые расценки на пользование туалетом?
— Нет, — Алина медленно подошла к центру комнаты. Она не садилась, оставаясь стоять, как судья перед подсудимыми. — Правила остаются прежними. Они прописаны не мной, а Жилищным кодексом. И сегодня я напомню вам о них окончательно.
Она достала из папки несколько листов и протянула первый экземпляр Лидии Петровне.
—Это официальное уведомление. Заверено нотариусом. В нем говорится, что я, как единоличная собственница данной квартиры, требую, чтобы вы, Лидия Петровна Иванова, и вы, Екатерина Максимовна Иванова, в добровольном порядке освободили мою жилплощадь в течение семи дней с момента вручения данного уведомления.
Рука Лидии Петровны так и замерла в воздухе, не принимая бумагу. Ее лицо побелело.
—Ты что, с ума сошла?
— Я абсолютно вменяема. Прошу вас ознакомиться и расписаться в получении. Второй экземпляр — для вас.
— Я не буду ничего подписывать! Это мой дом! Здесь живет мой сын!
—Ваш сын здесь проживает на моей территории. Как и вы. Без права собственности, без регистрации. Ваше проживание здесь является самоуправством.
Катя вскочила с дивана.
—Да ты вообще охренела! Максим, ты видишь, что твоя сумасшедшая жена творит?
Максим молчал, уставившись в пол.
Алина положила уведомление на стол перед свекровью.
—Если вы откажетесь освободить помещение в добровольном порядке, я буду вынуждена обратиться в суд с иском о вашем выселении. Суд удовлетворит мое требование. У меня на руках все документы, подтверждающие мое право собственности. Кроме того, я могу потребовать с вас компенсацию за пользование моим имуществом за все это время. По рыночной ставке.
Лидия Петровна вдруг изменилась в лице. Ее напускное спокойствие испарилось, уступив место старческой, беспомощной ярости. Она встала, ее тело затряслось.
—Ты… ты не имеешь права! Ты разрушаешь семью! Ты выгоняешь на улицу старую женщину и молодую девушку! Ты монстр!
— Нет, Лидия Петровна, — холодно парировала Алина. — Монстры — это те, кто приходит в чужой дом с планом его захвата. Кто считает чужие деньги своими. Кто пытается разрушить чужой брак. Я просто защищаю то, что мне принадлежит. И того, кто должен был меня защитить, но не сделал этого.
Она перевела взгляд на Максима. Он сидел, сгорбившись, и его лицо было серым.
—И тебе, Максим, я ставлю ультиматум. Ты сделал свой выбор, когда позволил им поселиться здесь, не спросив меня. Когда назвал мои слова бредом. Когда встал на сторону тех, кто хочет уничтожить наш брак. Теперь твой выбор — либо они, либо я.
Она вынула из папки еще один документ и протянула ему.
—Это копия уведомления для тебя. Ты не собственник, но твое право на проживание здесь также основано на моем согласии. Я его отзываю. Ты должен принять решение. Остаться со мной и помочь восстановить наш дом, или уйти вместе с ними.
Комната замерла. Катя смотрела на брата широко раскрытыми глазами. Лидия Петровна с немым ужасом ждала его ответа.
Максим медленно поднял голову. В его глазах стояли слезы. Он смотрел на мать, на сестру, и наконец на Алину. Он видел в ее взгляде не злость, не ненависть, а ледяную, окончательную решимость. Ту самую, которой ему так не хватало.
— Мама… Катя… — его голос сорвался в шепот. — Мне… мне жаль. Но вы должны уехать.
Это прозвучало как приговор.
Лидия Петровна издала звук, похожий на вой раненого зверя. Она схватила со стола вазу и с размаху швырнула ее об пол. Осколки фарфора разлетелись по всей комнате.
—Предатель! — закричала она сыну. — Я тебя на ноги поставила, а ты! Из-за этой стервы!
Она бросилась к Алине с поднятой рукой, но Максим неожиданно резко встал и преградил ей путь.
—Хватит, мама! Все. Кончено.
Он стоял перед ней, бледный, дрожащий, но впервые за долгие недели — твердый.
Лидия Петровна отшатнулась, как от удара. Она посмотрела на сына, на невестку, на официальную бумагу на столе. Вся ее спесь, вся ее уверенность рухнула в одно мгновение. Ее план провалился. Война была проиграна.
Она, не говоря больше ни слова, развернулась и, пошатываясь, вышла из гостиной. Катя, бросив на всех злобный взгляд, поплелась за ней.
Алина осталась стоять посреди комнаты, уставясь на осколки вазы на полу. Она выиграла эту битву. Но сердце ее было пустым. Она смотрела на спину мужа и понимала — самое трудное было еще впереди.
Тишина.
Она наступила сразу после того, как за входной дверью замолкли последние шаги и ругань. Громкая, оглушительная, непривычная. Алина стояла посреди гостиной и не могла поверить, что эта война длилась всего несколько недель. Казалось, прошла целая жизнь.
Она медленно опустилась на пол, не в силах смотреть на разруху. Осколки вазы, разбросанные вещи Кати, следы грязной обуви на светлом ковре. Ее дом был похож на поле боя после сражения. Пахло чужими духами, стрессом и горем.
Максим вышел из спальни. Он молча прошел на кухню, вернулся со щеткой и совком и начал подметать осколки. Звук стекла, звенящего о металл, был единственным, что нарушало тишину. Он работал медленно, сосредоточенно, не глядя на нее.
Алина наблюдала за ним. В его спине, в опущенных плечах, читалась такая глубокая усталость и стыд, что ей стало почти физически больно. Он собрал все осколки, отнес в мусорное ведро, затем прошелся пылесосом, убрал разбросанные вещи в чемоданы, которые они оставили.
Он делал все это молча, как автомат, искупая вину действиями, поскольку слова уже ничего не значили.
Когда в комнате наконец был порядок, он остановился у окна, глядя на темнеющий город. Его руки беспомощно повисли вдоль тела.
— Прости, — он произнес это слово так тихо, что она почти не расслышала. Потом повторил громче, оборачиваясь к ней. Его лицо было искажено мукой. — Прости меня, Аля. Я был слеп. Я был слаб. Я не защитил тебя. Я не защитил наш дом.
Алина смотрела на него и не чувствовала ни радости, ни торжества. Только огромную, всепоглощающую усталость.
— Ты не защитил не только меня, — тихо сказала она. — Ты не защитил и их. От самих себя. Потому что позволять родным превращаться в монстров — это тоже предательство.
Он кивнул, сглотнув ком в горле. Слезы текли по его лицу, и он даже не пытался их вытереть.
— Я знаю. Теперь я все понимаю. Я просто… Я не знал, что делать. Она же моя мать…
— А я твоя жена. И это мой дом. Ты должен был сделать выбор не между мной и ею. Ты должен был выбрать между правдой и ложью. Между уважением и похабством. Ты выбрал ложь.
Она поднялась с пола, ее суставы ныли от напряжения.
— Я отстояла эту квартиру. Но я не знаю, смогу ли я отстоять наши отношения. Слишком много было сказано. Слишком много было сломано. Ты назвал меня жадиной. Эгоисткой. Ты кричал на меня. Ты позволил им унижать меня в моем же доме. Как мне это забыть?
Максим подошел к ней, но не решался прикоснуться.
— Я сделаю все что угодно. Все, что ты скажешь. Я пойду к психологу. Я найду себе квартиру, если ты захочешь побыть одна. Я буду ждать. Месяц, год, десять лет. Я докажу тебе, что я могу быть тем мужем, которого ты заслуживаешь.
В его голосе звучала искренность, отчаяние и надежда. Но доверие было разбито вдребезги, так же, как и та ваза. Можно ли собрать его обратно?
— Я не знаю, Макс, — честно призналась она. — Я не знаю. Сейчас мне нужно просто побыть одной. В тишине. В своем доме.
Он кивнул, понимая.
— Я поеду к другу. Переночую там. Позвоню завтра… если можно.
Она молча кивнула.
Он собрал свою сумку, медленно, будто надеясь, что она его остановит. Но она не остановила. Она стояла посреди чистой, пустой гостиной и прислушивалась к тишине.
Когда дверь за ним закрылась, Алина медленно обошла всю квартиру. Она зашла в кабинет, провела рукой по столу, на котором не было теперь чужой раскладушки. Она зашла в гостиную, села на свой диван. Она зашла в спальню и легла на кровать, глядя в потолок.
Она была одна. Совершенно одна. Враги были изгнаны. Победа была за ней. Но на душе было пусто и тяжело.
Она выиграла войну, но мир оказался горьким. Она отстояла свой дом, но потеряла ощущение дома в сердце. Она заставила мужа прозреть, но увидела в нем слабость, которую не могла забыть.
Она не знала, что будет дальше. Сможет ли она когда-нибудь снова доверять ему? Сможет ли он измениться? И нужно ли ей это теперь, когда она узнала, насколько сильной может быть в одиночку.
Но она знала одно. Ее крепость была свободна. И первый шаг к исцелению, пусть медленный и болезненный, был сделан. Она закрыла глаза и вдохнула воздух своего дома, в котором наконец не было чужих запахов. Это было начало. А что будет дальше — покажет время.
