Тест показал две полоски в семь утра. Я сидела на краю ванны, смотрела на эти две красные черты. Думала — вот и всё.
Дима спал. Я вышла на кухню, заварила кофе. Потом вспомнила — нельзя. Вылила. Села за стол.
Два года мы жили вместе. Хорошо жили. Он работал, я работала. По выходным ездили за город. Никто никому не мешал. Никаких обязательств, никаких обещаний. Просто двое взрослых людей, которым хорошо вместе.
Он пару раз заводил разговор о свадьбе. Я уходила от темы.
— Зачем? Нам и так хорошо.
— Ну… Мама спрашивает.
— Пусть и пусть спрашивает.
Мать. Я её ни разу не видела. За два года. Дмитрий предлагал познакомиться, я отказывалась.
— Дим, мне тридцать четыре года. Я не собираюсь отчитываться перед чьей-то мамой, где я была, что я ела, когда замуж выхожу.
— Она не такая…
— Все они такие.
Он не настаивал. А я была рада. Мне нравилось, что у нас нет этой… свекрови в жизни. Нет воскресных обедов, нет звонков с вопросами «когда детей». Просто мы двое.
Но теперь две полоски всё изменили.
— Беременна? — Дмитрий смотрел на тест. — Точно?
— Точно.
Он сел рядом. Взял меня за руку.
— Оставляем?
— Не знаю.
Мы молчали. Потом он сказал:
— Я хочу. Если ты хочешь.
Я кивнула.
— Тогда давай поженимся, — сказал он. — Нормально. Официально.
Я посмотрела на него.
— Зачем?
— Ну… Ребёнок же. Должно быть всё как положено.
Как положено. Печать в паспорте, фамилия, свекровь.
— Хорошо, — сказала я. — Поженимся.
Мы объявили родителям в субботу. Мои обрадовались, поздравили. Дима позвонил матери.
— Мам, мы женимся. Да, решили. В загс подали, через месяц роспись.
Я слышала, как она что-то говорила, громко, быстро. Дмитрий кивал, отвечал односложно.
— Да, мам. Хорошо. Передам.
Он положил трубку.
— Мама хочет с тобой познакомиться.
— Зачем?
— Ну… Ты же теперь невестка. Говорит, надо поговорить, пообщаться.
Я вздохнула.
— Когда?
— Она завтра приедет тогда сама.
Завтра. Быстро.
Она не приехала завтра. Она позвонила завтра. В восемь утра.
— Алло, это Вера? — голос резкий, уверенный.
— Да.
— Это Людмила Петровна, мать Дмитрия. Мне нужно с вами поговорить.
— Здравствуйте, — сказала я. — Слушаю.
— Нет, не по телефону. Встретимся. Когда вам удобно?
— Не знаю… В выходные, может быть.
— Выходные далеко. Давайте сегодня. После работы. Я подъеду к вам.
Я растерялась.
— Хорошо. В семь подходит?
— Подходит. Адрес я знаю.
Она сбросила звонок. Я посмотрела на телефон. Так, началось.
Людмила Петровна приехала ровно в семь. Постучала в дверь три раза, коротко.
Я открыла. На пороге стояла женщина лет шестидесяти. Высокая, прямая спина, строгое лицо. Волосы собраны в пучок, пальто дорогое, с мехом.
— Вера?
— Да. Проходите.
Она вошла, огляделась. Сняла пальто, повесила на вешалку. Прошла в гостиную, села на диван.
— Чай будете? — спросила я.
— Нет. Давайте сразу к делу.
Я села напротив.
— Слушаю.
Она достала из сумки блокнот, открыла.
— Я хочу узнать о вас побольше. Вы же понимаете, я мать. Мне важно знать, с кем мой сын связывает жизнь.
— Понимаю.
— Хорошо. Тогда начнём. — Она посмотрела в блокнот. — Ваш возраст?
— Тридцать четыре.
— Образование?
— Высшее. Экономический.
— Где работаете?
— В банке. Кредитный отдел.
Она записывала. Я смотрела, как она пишет. Аккуратным почерком, прописными буквами.
— Были ли у вас серьёзные отношения до Дмитрия?
— Были.
— Сколько?
— Трое.
— Как много. Почему расстались?
Я поморщилась.
— Не сошлись характерами.
— То есть инициатива исходила от вас?
— В двух случаях — да.
Она кивнула, записала.
— Дети от предыдущих отношений есть?
— Нет.
— Прерывания делали?
Я замерла.
— Простите?
— Прерывания беременности, — повторила она спокойно. — Делали?
Я посмотрела на неё. Она смотрела в ответ. Без эмоций, будто спросила про погоду.
— Это… личное, — сказала я.
— Я мать жениха. Мне важно знать состояние здоровья будущей невестки.
— У меня всё в порядке со здоровьем.
— Справки есть?
— Какие справки?
— От гинеколога. От терапевта. Было бы неплохо, если бы вы принесли копии. Для моего спокойствия.
Я молчала. Не верила, что слышу это.
— Людмила Петровна, — сказала я медленно, — я не понимаю. Вы хотите, чтобы я принесла вам свои медицинские справки?
— Именно. И ещё — не могли бы вы рассказать о своей недвижимости? У вас есть жильё?
— Нет.
— То есть вы живёте с Дмитрием в его квартире бесплатно?
— Да.
— Понятно, — она записала. — А после свадьбы вы планируете здесь остаться?
— Мы об этом не говорили.
— Нужно поговорить. Потому что квартира — собственность Дмитрия. Я бы не хотела, чтобы в случае развода возникли какие-то претензии с вашей стороны.
Я смотрела на неё. Она смотрела в ответ.
— Вы серьёзно? — спросила я.
— Абсолютно. Я защищаю интересы своего сына.
— А он сам не может свои интересы защитить?
— Мужчины бывают слепы. Особенно когда влюблены.
Я встала.
— Людмила Петровна, спасибо за визит. Думаю, нам пора заканчивать.
Она посмотрела на меня удивлённо.
— Но мы ещё не всё обсудили.
— Для меня этого достаточно.
Она медленно встала, взяла сумку.
— Вера, я понимаю, вам неприятно. Но я мать. Я имею право знать, с кем мой сын создаёт семью.
— Имеете, — кивнула я. — Но не таким же образом.
Она надела пальто, вышла. Дверь я закрыла тихо. Потом прислонилась к ней спиной, закрыла глаза.
Вечером Дмитрий пришёл с работы. Я рассказала про визит. Он вздохнул.
— Ну… Мама она такая. Переживает.
— Дмитрий, она просила медицинские справки. Спрашивала про аборты.
— Ну да, странно немного. Но она же из заботы.
— Из заботы? Она спросила про твою квартиру. Боится, что я на неё претендую.
Он пожал плечами.
— Ну и правильно. Мало ли что. Сейчас такое время.
Я посмотрела на него.
— То есть ты считаешь нормальным, что твоя мать меня допрашивала с блокнотом?
— Не допрашивала. Просто хотела узнать побольше.
— Про медицинские справки — это узнать побольше?
Он замялся.
Людмила Петровна звонила ему теперь каждый день. Утром, днём, вечером.
— Что Вера готовит на ужин?
— К вам кто-то приходил сегодня?
— Вера уже встала на учёт в женскую консультацию?
Дмитрий говорил:
— Ну отвечаю я ей, чего злишься? Она интересуется.
На пятый день она снова приехала. Без предупреждения. Постучала в дверь в семь вечера.
— Я проездом была. Решила заглянуть.
Проездом. От неё до нас сорок минут на метро.
Она вошла, прошла на кухню. Я готовила ужин.
— Что это? — она показала на сковородку.
— Котлеты.
— Из какого мяса?
— Свинина.
Она поморщилась.
— Свинина жирная. Дмитрию нельзя. У него поджелудочная.
— Он ест, — сказала я. — Два года ест. Нормально.
— Потому что вы не заботитесь, что ему можно, а что нельзя. Я принесу рецепты. Буду присылать каждую неделю.
Я выключила плиту.
— Людмила Петровна, давайте так. Я готовлю то, что мы с Дмитрием хотим. Если у него будут проблемы — он мне скажет.
— Он не скажет. Он стесняется.
— Стесняется чего?
— Обидеть вас. Сказать, что вы готовите неправильно. тем более теперь, когда вы беременны.
Я глубоко вдохнула.
— Хорошо. Спасибо за заботу. Мне пора доделать ужин.
Она не ушла. Села за стол.
— Вера, мне нужно с вами серьёзно поговорить.
— Слушаю.
— Я переживаю за Дмитрия. Он у меня один. Я в него столько вложила. Квартиру купила, ремонт сделала. Всё для него.
Я молчала.
— И вот теперь он женится. На вас. Я не знаю вас. Я не знаю, какая вы. Что у вас в голове. Вдруг вы за квартирой?
— За квартирой? — я повернулась к ней. — Серьёзно?
— А что, такого не бывает? Женщины специально беременеют, чтобы мужчину на крючок посадить.
Я села напротив неё.
— Людмила Петровна, вы действительно так думаете?
— Я ничего не утверждаю. Я просто осторожничаю. Понимаете, в наше время нужно быть начеку. Мало ли что.
— Мало ли что, — повторила я. — Понятно.
Она посмотрела на меня внимательно.
— Вы обиделись?
— Нет. Просто поняла, кто вы.
— Кто я?
Я встала, подошла к сумке. Достала телефон.
— Подождите минуту.
Я набрала номер психотерапевта, к которому ходила год для себя. Он ответил сразу.
— Сергей Андреевич, здравствуйте. Это Вера. Можете прислать мне копию заключения, которое вы писали после наших сеансов? Да, то самое, где написано, что я психически устойчива и не склонна к манипуляциям. Спасибо. Сейчас жду.
Я положила трубку. Людмила Петровна смотрела на меня с недоумением.
— Что это было?
— Справка от психотерапевта. Вы же хотели убедиться, что я адекватная? Вот. Сейчас получу документ. Могу показать.
— Я… не просила…
— Просили. Медицинские справки. Вот одна из них. — Телефон пискнул. Я открыла файл, показала ей экран. — Читайте. Там написано, что я устойчива, не склонна к паранойе, абьюзу и шпионажу.
Она молчала.
— А у вас, Людмила Петровна, такая справка есть?
— Что? — она подняла глаза.
— У вас есть заключение, что вы не склонны к паранойе?
— Я не понимаю…
— Потому что вы звоните мне каждый день. Спрашиваете, что я готовлю, кто приходит. Приезжаете без предупреждения. Проверяете, правильно ли я кормлю вашего сына. Это… не нормально, Людмила Петровна.
Она встала.
— Вы… Вы переходите границы!
— Я? — я улыбнулась. — Вы спрашивали про мои аборты. Про медицинские справки. Про квартиру. А я перехожу границы?
— Я мать! Я имею право!
— Имеете. Но знаете что? Я вот тоже переживаю. За вас. За нашего Диму, за моего будущего ребенка. Вдруг у вас с головой что-то не в порядке? Может, вам нужна помощь? Может, даже квартиру вашу уже давно переписать надо? На Дмитрия, например. Пока вы ещё в сознании. А то вдруг с вами что случится — как же быть?
Она побледнела.
— Вы… угрожаете мне?
— Нет, — я покачала головой. — Я просто зеркалю. Вы боитесь, что я претендую на квартиру Дмитрия. А я боюсь, что вы — больной человек, который не может адекватно распоряжаться своей недвижимостью и общаться с ребенком. Логично же?
Она схватила сумку.
— Я всё поняла. Всё. Дмитрий узнает и поймет, наконец, кто вы.
— Узнает, — кивнула я. — Только боюсь, он узнает, кто вы.
Она вышла. Хлопнула дверью.
Я осталась на кухне. Села за стол.
Дмитрий пришёл через час. Сел рядом.
— Мама звонила. Рыдала.
— Представляю.
— Вера, что произошло?
Я рассказала. Всё, слово в слово. Он слушал молча.
— Ты могла мягче что-ли как-то, — сказал он наконец.
— А ты мог меня защитить. Неделю назад. Когда она спросила про справки и приехала с блокнотом.
— Я… не ожидал, что она так…
— Дима, — я посмотрела на него, — твоя мать считает меня охотницей за квартирой. Она проверяет, что я готовлю, кто ко мне приходит. Она хочет медицинские справки. Это ненормально.
Он молчал.
— И ты молчишь. Смотришь. А я должна терпеть?
— Нет, — сказал он тихо. — Не должна.
— Тогда что?
— Я поговорю с ней.
— Скажешь что?
— Что она перегнула. Что сама виновата.
Я кивнула.
— Вот и хорошо.
Он говорил с матерью долго. Час, может, больше. Я слышала, как он повышает голос, потом успокаивается, потом снова.
Когда вышел, выглядел усталым.
— Она обиделась. Говорит, больше к тебе не подойдёт.
— Прекрасно.
— Вера, она всё-таки моя мать…
— Я знаю, — сказала я. — И ты можешь с ней общаться. Сколько хочешь. Но я — не буду.
Он посмотрел на меня.
— Совсем?
— Совсем. Она сама всё подтвердила. Я не хотела с ней знакомиться 2 года — оказалось, правильно не хотела.
— А когда ребёнок родится? Она же бабушка…
— Тогда посмотрим, — сказала я. — Если она изменится. А пока — нет.
Он кивнул. Молчал. Потом тихо:
— Я её люблю. Она моя мать.
— Я не заставляю тебя выбирать, — сказала я. — Люби. Общайся. Только я в этом участвовать не буду.
Свадьба была через три недели. Тихая, только родители. Мои пришли, его мать — нет. Дмитрий сказал, что она заболела. Я не поверила, но промолчала.
После росписи мы поехали домой. Никакого банкета, никаких гостей. Просто мы двое.
— Жалеешь? — спросил я вечером.
— О чём?
— Что так получилось. С мамой.
Он посмотрела на меня.
— Нет. Не жалею.
Людмила Петровна звонила ему каждый день. Я слышала, как он с ней разговаривает. Спокойно, коротко. Рассказывает, как дела, как я себя чувствую. Не передавал трубку.
Однажды я спросила:
— Она спрашивает про меня?
— Спрашивает.
— Что говоришь?
— Что всё нормально. Что ты здорова. Что мы живём хорошо.
— И она?
— Молчит. Потом меняет тему.
Я кивнула.
Ребёнок родился в мае. Девочка. Маленькая, с тёмными волосами.
Дмитрий позвонил матери из роддома.
— Мам, у нас дочка. Да, всё хорошо. Да, здоровая.
Я слышала, как она что-то говорила. Долго. Он слушал, кивал.
— Нет, мам. Вера не хочет. Прости. Да, я понимаю. Но это её решение.
Он положил трубку. Посмотрел на меня.
— Она хочет приехать. Увидеть внучку.
— Нет.
— Вера…
— Дима, нет. Я ничего не забыла. Ничего не простила. Пусть она сначала извинится. Нормально. Не через тебя.
— Она не извинится.
— Тогда не увидит внучку.
Он вздохнул. Но не спорил.
Прошло полгода. Людмила Петровна так и не позвонила. Дмитрий общался с ней сам, приезжал раз в неделю. Я не спрашивала, о чём они говорят.
Однажды он вернулся поздно. Молчал, хмурый.
— Что случилось?
— Мама плакала. Говорит, хочет увидеть внучку. Что ты жестокая. Что не даёшь ей быть бабушкой.
Я посмотрела на него.
— И что ты ответил?
— Что она сама виновата. Что нужно было не лезть. Не устраивать допросы. Не требовать справки.
— И?
— Она сказала, что просто хотела защитить меня. Что каждая мать так бы сделала.
— Неправда, — покачала головой я. — Не каждая.
Он сел рядом.
— Вера, может, дашь ей шанс? Ну хоть один раз. Увидеть ребёнка.
— Нет. Пока она не извинится — нет.
— Она не извинится. Ты же знаешь.
— Знаю, — кивнула я. — Тогда не увидит.
Он больше не просил.
Я не жестокая. Просто я поняла одну вещь. Людмила Петровна не хотела узнать меня. Она хотела убедиться, что я не опасна для его квартиры.
Но я не экспонат. Не подозреваемая. Не угроза.
Я просто женщина, которая любит своего мужа и родила ему ребёнка.
И если его мать не может это принять — это её проблема. Не моя.
Дмитрий иногда говорит:
— Может, ты слишком жёсткая?
Может. Но я два года не хотела знакомиться со свекровью. Чувствовала, что не надо. И оказалась права.
А теперь живу так, как хотела.
И это, наверное, самое главное.
