— Ты вообще слушаешь меня, Кирилл? — голос Светланы Петровны, обычно вкрадчивый и немного певучий, звенел от плохо скрываемого раздражения. — Я говорю, беда у меня, а ты в телефоне своём сидишь.
Кирилл оторвал взгляд от экрана, где бессмысленно прокручивал новостную ленту. Мать сидела напротив него за кухонным столом в их с Алиной квартире, поджав тонкие губы. Её нарядное платье в синий горох, купленное, видимо, для особого случая, выглядело неуместно в будний вечер. Она приехала без предупреждения, как делала всегда, с сумкой, полной деревенских яблок, пахнущих землёй и осенью. Но сегодня от неё веяло не домашним уютом, а тревогой.
— Слушаю, мам. Что случилось? — он отложил телефон. Алина была ещё на работе, и этот разговор с матерью один на один напрягал его заранее.
Светлана Петровна картинно вздохнула, приложив руку к своей пышной, крашеной в медный цвет причёске.
— Беда, сынок. Финансовая. Помнишь, я говорила, что хочу ремонт в доме сделать? Ну, крышу перекрыть, веранду утеплить… Годы идут, всё ветшает.
— Помню. Ты же вроде копила.
— Копила! — она фыркнула. — Что там накопишь с моей пенсией? Цены видел? Наняла бригаду, они мне смету составили… В общем, взяла я деньги. В банке.
Кирилл похолодел. Он знал, что значит «взяла деньги» в исполнении его матери. Это означало импульсивное решение, принятое без совета с кем-либо.
— Какой кредит, мама? На какую сумму?
Она назвала цифру, от которой у Кирилла зашумело в ушах. Сумма была сопоставима со стоимостью неплохого автомобиля.
— Мама, ты в своём уме? Как ты собиралась его отдавать? Ежемесячный платёж больше всей твоей пенсии!
— Я думала… — она замялась, её взгляд забегал по яркой, современной кухне Алины, по блестящей поверхности индукционной плиты, по дорогим фасадам. — Я думала, ты поможешь. Ты же сын.
— Я? Мам, у меня зарплата учительская. Мы с Алиной ипотеку недавно закрыли, только вздохнули спокойно. Я могу тебе подкидывать тысяч пять, ну семь в месяц, не больше. Это капля в море для такого долга.
Светлана Петровна выпрямилась. Её глаза сузились, и в них появился тот самый стальной блеск, который Кирилл не любил с детства. Это был взгляд человека, который переходил в наступление.
— При чём тут ты? Твоя жена должна выплатить мой кредит.
Кирилл замер, не веря своим ушам. Он даже усмехнулся, ожидая, что это какая-то злая шутка.
— Что?
— А что «что»? — её голос набрал силу. — У неё зарплата огромная, я знаю. Своя квартира есть, которую она сдаёт. Машина под окном стоит дороже, чем моя дача. Куда ей тратить? Детей нет, забот нет. Живёт для себя. Могла бы и помочь матери её мужа. Я для тебя здоровье гробила, а она палец о палец не ударит?
Кирилл встал, прошёлся по кухне. Воздух стал густым, дышать было тяжело. Это было не просто нелепое требование. Это было объявление войны.
— Мама. Ты даже не представляешь, что ты сейчас сказала.
Входная дверь щёлкнула. Вернулась Алина. Она вошла на кухню, стройная, в элегантном бежевом плаще, с усталой улыбкой на лице.
— О, Светлана Петровна, здравствуйте. Кирилл, привет. Чем у вас тут пахнет? Яблоками?
— И порохом, — глухо ответил Кирилл, глядя на мать.
Алина непонимающе переводила взгляд с напряжённого лица мужа на вызывающее выражение свекрови. Она почувствовала, что вошла в комнату, где только что взорвалась граната.
Вечером, когда Светлана Петровна, обиженно отказавшись от ужина и ночлега, уехала на последней электричке, Алина сидела на диване, обхватив колени руками. Кирилл пересказал ей разговор. Она слушала молча, не перебивая, и её лицо становилось всё более жёстким. Когда он закончил, она долго смотрела в одну точку.
— Она это серьёзно? — наконец спросила Алина. Её голос был тихим и холодным, как лёд.
— Более чем. Ты же её знаешь. Если ей в голову что-то вобьётся…
— Нет, Кирилл, я её не знаю. Я думала, что знаю, но, видимо, ошибалась. Требовать, чтобы я погасила её кредит… на ремонт веранды? Это за гранью.
Алина работала ведущим аналитиком в крупной международной компании. Её зарплата действительно была в несколько раз выше, чем у Кирилла. Её квартира, доставшаяся от бабушки, была её финансовой подушкой безопасности. Она много и тяжело работала с двадцати лет, отказывая себе в отпусках и развлечениях, чтобы достичь того, что имела. И мысль о том, что кто-то считает себя вправе распоряжаться её заработком, была для неё оскорбительной.
— Я ей так и сказал. Что это бред.
— И что она?
— Обиделась. Сказала, что я подкаблучник, что ты меня против неё настроила. Стандартный набор.
Алина встала и подошла к окну. Огни ночного города отражались в её тёмных глазах.
— Я хочу, чтобы ты понял, Кирилл. Ни одной копейки. Дело не в деньгах. Дело в принципе. Это чудовищное неуважение. Она не считает меня за личность, за отдельного человека. Для неё я просто кошелёк, который удачно прилип к её сыну.
— Аля, я всё понимаю. Я на твоей стороне, даже не сомневайся. Я сам в шоке.
— Хорошо, — кивнула она. — Тогда мы должны быть готовы. Это только начало. Она не отступит.
Алина оказалась права. Через два дня Светлана Петровна начала звонить. Она звонила Кириллу на работу, во время уроков. Он сбрасывал, но она упорно набирала снова. В трубке был один и тот же монолог, полный слёз и обвинений.
— Сынок, проценты капают! Приставы придут, опишут всё! Посадят меня в тюрьму! А твоя сидит в своей конторе, бумажки перебирает, и ей всё равно, что мать на старости лет по миру пойдёт! У тебя сердца нет!
Кирилл пытался говорить с ней спокойно, объяснять, что никто её не посадит, что есть процедуры реструктуризации долга, что он готов помогать ей в меру своих сил. Но мать его не слышала.
— Какие пять тысяч? Мне сорок пять в месяц платить надо! Ты издеваешься? Твоя Алина за один поход в магазин больше оставляет!
Однажды она позвонила поздно вечером. Алина была рядом и слышала обрывки фраз. Кирилл ходил по комнате, его лицо становилось всё более измученным.
— Мама, перестань. Мы уже говорили… Нет, она не будет платить… Потому что это твой кредит!… Я не могу её заставить!
Он бросил телефон на диван и провёл руками по волосам.
— Она сказала, что если мы не заплатим до конца месяца, она приедет к тебе на работу.
Алина застыла.
— Что?
— Она где-то узнала адрес твоего офиса. Сказала, придёт и будет стоять в холле с плакатом: «Моя невестка-миллионерша не хочет спасти мать своего мужа от долговой ямы».
Это был новый уровень. Шантаж стал публичным. Алина почувствовала, как внутри всё похолодело от ярости.
— Она не посмеет.
— Аля, ты её не знаешь. Ей терять нечего. Она доведена до отчаяния, и её не волнуют последствия. Она устроит такое шоу, что потом не отмоешься.
Они сидели в тишине. Кирилл выглядел подавленным. Он чувствовал себя зажатым между двух огней, и оба огня грозили сжечь его дотла. Он любил жену и уважал её позицию. Но мысль о матери, унижающейся с плакатом, вызывала у него глухую боль.
— Может… — начал он неуверенно. — Может, дать ей какую-то часть? Не всё, конечно. Но чтобы она успокоилась. Закрыть самый срочный платёж.
Алина резко повернулась к нему. В её глазах плескалось разочарование.
— Ты не понимаешь, Кирилл. Если мы дадим ей хоть что-то, это будет означать, что её метод работает. Что шантаж — это действенный инструмент. Она не успокоится. Она потребует ещё. И ещё. Мы откроем ящик Пандоры.
— Но что делать? Ждать, пока она припрётся к тебе в офис?
— Да. Ждать, — твёрдо сказала Алина. — Пусть приходит. У нас охрана. Её просто выведут. А я вызову полицию и напишу заявление о преследовании и вымогательстве.
Кирилл смотрел на неё с ужасом.
— Ты хочешь заявить на мою мать в полицию?
— А какой у нас выбор? — её голос дрогнул, но не от слабости, а от сдерживаемого гнева. — Позволить ей разрушить мою карьеру? Мою репутацию? Позволить ей сломать нас? Кирилл, это война, которую начала не я. Но я не собираюсь в ней проигрывать.
Следующие несколько дней прошли в гнетущем ожидании. Кирилл пытался дозвониться до матери, но та не брала трубку. Он чувствовал себя так, словно над их домом завис топор. Он плохо спал, стал рассеянным на работе, срывался на учеников. Алина, наоборот, была собрана и холодна, как натянутая струна. Она каждый день уходила на работу, безупречно одетая, с непроницаемым выражением лица, будто готовилась к решающей битве.
Однажды вечером, разбирая почту, Алина наткнулась на странный конверт, адресованный Кириллу. Он был из коллекторского агентства. Внутри было официальное уведомление о просроченной задолженности Светланы Петровны. Но что-то в документе зацепило взгляд Алины. Она была аналитиком, её работа — замечать детали. Она вчиталась в договор, копия которого была приложена к письму.
Кредит был нецелевой, потребительский. Но в графе «поручитель» стояла фамилия, которая заставила Алину нахмуриться. Не Кирилл. Совершенно незнакомый мужчина. Алина быстро вбила его имя в поисковик. Результаты были скудными, но одна деталь нашлась на странице в социальной сети — этот мужчина был из того же посёлка, что и Светлана Петровна, и занимался «инвестиционными проектами». Его страница пестрела фотографиями с дорогими машинами, взятыми напрокат, и мотивирующими цитатами о финансовом успехе.
Алина почувствовала, как кусочки головоломки начинают складываться в неприятную картину. Она продолжила поиски. Через полчаса она нашла местный форум, где жители посёлка обсуждали новости. И там, в ветке за прошлый месяц, она увидела несколько гневных сообщений о «бизнесмене», который собирал с доверчивых пенсионеров деньги под обещание баснословных процентов, а потом исчезал. Среди обманутых упоминалась и фамилия поручителя из договора Светланы Петровны.
Картина прояснилась. Её свекровь взяла кредит не на ремонт. Она отдала деньги финансовому аферисту, который, вероятно, обещал ей «прокрутить» их и вернуть с огромной прибылью. А ремонт был лишь легендой для сына. Она не просто была безответственной, она была наивной жертвой мошенника, и теперь пыталась переложить последствия своей глупости и жадности на плечи невестки. Стыд и страх разоблачения заставляли её вести себя так агрессивно.
Когда Кирилл вернулся домой, Алина молча положила перед ним распечатку с форума и копию договора. Он долго читал, его лицо менялось от недоумения к гневу, а затем — к горькому разочарованию.
— Значит, вот как… — прошептал он. — Не крыша… Она вложилась в пирамиду. Господи, какая же она…
Он не закончил фразу. Ему было стыдно за мать. Стыдно и больно.
— Теперь ты понимаешь, почему мы не можем ей платить? — тихо спросила Алина. — Мы будем поощрять не просто её безответственность, а её ложь. Она врёт тебе в глаза, Кирилл.
Он поднял на неё тяжёлый взгляд.
— Что ты предлагаешь делать?
— Я думаю, нам нужно поехать к ней. Завтра же. И поговорить. Но уже не как просители. А как люди, которые знают правду.
Деревенский дом Светланы Петровны встретил их гнетущей тишиной. Сама хозяйка, открыв дверь, не ожидала увидеть на пороге не только сына, но и Алину. Её лицо моментально окаменело.
— Что вам здесь нужно? — процедила она, не приглашая войти.
— Нам нужно поговорить, мама, — твёрдо сказал Кирилл, отодвигая её и проходя в дом. Алина вошла следом.
В доме царил беспорядок. Вещи были разбросаны, на столе стояла грязная посуда. Никакого ремонта, конечно, не было и в помине.
— Я не буду с ней разговаривать, — заявила Светлана Петровна, указывая на Алину. — Пока она не отдаст деньги, мне с ней говорить не о чем.
Кирилл положил на стол перед матерью копию её кредитного договора.
— Мы знаем, на что ты взяла деньги, мама. И это не ремонт.
Светлана Петровна побледнела. Она посмотрела на бумагу, потом на сына, и её уверенность начала испаряться.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Прекрати лгать! — голос Кирилла сорвался на крик. Он никогда не позволял себе так говорить с матерью. — Ты отдала деньги какому-то мошеннику! Влезла в аферу, а теперь хочешь, чтобы Алина оплачивала твою алчность и глупость! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
Светлана Петровна опустилась на стул. Её плечи ссутулились, и она вдруг превратилась из грозной шантажистки в растерянную пожилую женщину.
— Он обещал… — прошептала она. — Он говорил, что это выгодное вложение. Что через три месяца я верну и кредит, и ещё в плюсе останусь… Я хотела как лучше. Хотела вам помочь, чтобы вы не горбатились…
— Нам помочь? — горько усмехнулась Алина. Она больше не чувствовала злости, только усталость и жалость. — Вы нам не помогли, Светлана Петровна. Вы пытались разрушить нашу семью.
Наступила тишина. Светлана Петровна закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Это были не манипулятивные слёзы, а настоящее, отчаянное рыдание человека, осознавшего всю глубину своей ошибки.
Кирилл сел рядом с ней. Он не обнял её, не стал утешать. Он просто сидел рядом, давая ей выплакаться.
— Что теперь будет? — спросила она сквозь слёзы. — Меня же из дома выгонят…
— Никто тебя не выгонит, — сказал Кирилл ровным голосом. — Завтра мы пойдём в полицию и напишем заявление о мошенничестве. Шансов вернуть деньги мало, но это нужно сделать. Потом мы пойдём в банк и будем просить о реструктуризации долга. Тебе придётся продать что-то из ценного. Возможно, придётся искать подработку. Я буду помогать тебе, как и обещал, небольшой суммой каждый месяц. Но остальное — сама. Ты должна научиться нести ответственность за свои поступки.
Он встал.
— Алина не даст тебе ни копейки. И ты больше никогда не обратишься к ней с подобными требованиями. И вообще с какими-либо требованиями. Ты поняла меня, мама?
Светлана Петровна медленно кивнула, не поднимая головы. Унижение было полным.
Они уезжали в молчании. Дорога обратно в город казалась бесконечной. Кризис миновал, но победы не чувствовалось.
— Ты всё сделал правильно, — сказала Алина, когда они уже подъезжали к дому. Она положила руку ему на плечо.
— Я знаю, — ответил Кирилл, глядя прямо перед собой. — Но мне от этого не легче. Я будто потерял мать сегодня.
— Может быть, — тихо ответила Алина. — А может, ты просто наконец повзрослел.
Отношения со свекровью так и не наладились. Светлана Петровна общалась с сыном только по делу, сухо и отстранённо. Она действительно подала заявление, продала старую отцовскую машину и кое-какие украшения, устроилась уборщицей в местную школу. Она выплачивала свой кредит, сжав зубы. Больше она никогда не просила о помощи и не упоминала о деньгах Алины. Их брак с Кириллом выстоял, закалённый этим испытанием, но между ними навсегда осталась тонкая трещина — память о том, как близко они подошли к краю пропасти, вырытой руками самого родного для Кирилла человека. Иногда, глядя на мужа, Алина видела в его глазах тень той боли, и понимала, что некоторые раны не заживают до конца, а просто перестают кровоточить.
