Телефон звонит так, что я вздрагиваю. Три ночи. Тамара Ивановна, соседка сверху.
— Вы спите? Тут ваша свекровь с мужиками мебель выносит! Диван тащат, двое здоровенных! Она им ключи дала!
Я сажусь, включаю свет.
— Что делать? Милицию? Или сами приедете?
— Пусть попробует вынести.
Кладу трубку. Тамара Ивановна молчит секунду, ошарашенная.
Встаю. Джинсы, свитер. Волосы резинкой — некогда. Звоню участковому — тому, с которым договаривалась заранее.
— Выезжаю. Встречаемся у вас.
— Буду через двадцать минут.
Выхожу. Такси ловлю сразу.
Три месяца назад свекровь пришла без звонка. Села у окна на кухне, достала своё печенье — моё не ела, принципиально.
— Слушай, тут думала я. Квартира большая. Можно долю на меня оформить. Мне ведь некуда, если что.
Я продолжала мыть посуду.
— На всякий случай — это как?
— Ну мало ли. Я одна ведь. Тебе не убудет. И сын не против будет.
Повернулась к ней.
— Не будет никакой доли.
Она подняла брови.
— Почему это?
— Квартира моя. Купила до свадьбы. Документы на меня.
Она замолчала. Отложила печенье. В глазах что-то холодное мелькнуло.
— Ясно. Ну что ж. Посмотрим, кто тут чья.
Хлопнула дверью. А я поняла: она серьёзно. И если не опережу — сделает по-своему.
С того дня я готовилась.
Подъезжаем к дому. У подъезда грузовичок — борта ржавые, кузов открыт. Двое мужиков выносят диван. Свекровь стоит рядом, машет руками.
— Аккуратней! Это дорогая вещь! Не царапать!
Дорогая вещь. Диван из масс-маркета, семь лет ему.
Участковый выходит из машины. Я следом.
— Стойте.
Все замирают. Свекровь оборачивается. Видит меня — каменеет на мгновение. Потом улыбается — натянуто, неприятно.
— А, ты. Вовремя. Я тут вещи забираю. Не против ведь?
— Очень против.
Она смеётся — коротко, зло.
— Перестань. Это половина моя. Сын покупал, он мне отдал.
— Документы есть? — спрашивает участковый.
Она смотрит на него, как на муху.
— Какие документы? Я мать владельца!
— Владелец — я.
Достаю папку. Протягиваю участковому. Он листает быстро, кивает.
— Всё верно. Квартира на неё. — Смотрит на свекровь. — Вы проникли в чужое жильё. Сейчас протокол.
Свекровь бледнеет. Потом краснеет — пятнами, от шеи вверх.
— Да как вы?! Я тут каждый угол мыла!
— Чеки сохранились?
Молчит.
Грузчик с бородой говорит недовольно:
— Слушайте, вы сказали, что ваша квартира. Мы что, в историю влипли?
— Никакой истории! Сын сейчас приедет, всё объяснит!
— Звоните, — говорю спокойно.
Она достаёт телефон трясущимися руками. Набирает. Прикладывает. Гудки. Раз. Два. Три. Никто не берёт.
— Не отвечает. Спит, наверное.
— Наверное.
Достаю свой. Звоню мужу. Берёт после первого гудка.
— Алло?
— Твоя мать выносит мебель. С грузчиками. Участковый здесь. Что скажешь?
Пауза. Долгая.
— Передай: пусть немедленно уезжает.
Включаю громкую связь.
— Повтори.
Он вздыхает.
— Мама, уезжай. Это не твоя квартира. Никогда не была.
Лицо свекрови перекашивается.
— Ты что?! Я мать!
— Уезжай. Не хочу об этом говорить.
Сбрасывает.
Свекровь стоит с телефоном. Смотрит на экран. Потом на меня. Глаза полны ярости.
— Ты его запугала.
— Никто никого не пугал. Он просто знает правду.
Грузчики скидывают диван на асфальт.
— Мы не участвуем в цирке. Оплатите хотя бы выезд.
Свекровь оборачивается.
— Какой выезд?! Вы ничего не сделали!
— Приехали. Поднялись. Два рейса. Платите.
Она лезет в сумку, достаёт кошелёк. Руки дрожат.
Участковый достаёт блокнот.
— Документы.
Она молчит. Протягивает паспорт. Он записывает.
— Завтра после двух — в участок. Не явитесь — дело пойдёт дальше.
Она не отвечает. Смотрит на меня долго.
— Ты пожалеешь.
— Может быть. Но не сегодня.
Грузчики уезжают. Свекровь уходит — медленно, сгорбленно. Участковый закрывает блокнот.
— Поменяйте замки.
— Уже поменяла. Неделю назад.
Он смотрит внимательно.
— Значит, знали, что так будет.
— Предполагала.
Он усмехается — устало, но с уважением.
— Тогда всё. Звоните, если что.
Уезжает. Я остаюсь одна у подъезда. Ночь заканчивается — небо из чёрного становится тёмно-синим. Поднимаюсь домой пешком.
Квартира встречает тишиной. Включаю свет — всё на месте. Диван, стол, телевизор. Она успела вынести только то, что я заранее вытащила на площадку: старый сервант с треснувшей дверцей, тумбочку на трёх ножках. Думала, что берёт ценное. Взяла хлам.
Сажусь на диван. Телефон молчит.
Вспоминаю, как две недели назад пришла к мужу на работу. Он сидел в переговорной, смотрел в ноутбук.
— Нужно поговорить.
Он кивнул, не поднимая глаз.
— Слушаю.
— Твоя мать хочет долю в квартире. Знаю, она говорила.
Он поморщился. Закрыл ноутбук.
— Она просто боится одиночества. Не принимай близко.
— Квартира моя. Если она попытается что-то сделать, я буду защищаться. Через закон.
Он откинулся на спинку.
— Ты хочешь, чтобы я выбирал.
— Нет. Я хочу, чтобы ты сказал ей правду: ты не владелец. Не можешь ничего обещать.
Он молчал. Потом встал.
— Не хочу влезать.
— Тогда не мешай мне.
Он ушёл. Больше мы не говорили об этом.
Телефон звонит. Муж.
— Что случилось?
— Твоя мать ночью пыталась вынести мебель. С грузчиками. Участковый составил протокол.
Тишина. Потом:
— Зачем ты вызвала милицию? Это моя мать!
— Она проникла в моё жильё без разрешения.
— Ты могла просто позвонить мне!
— Ты бы приехал? Ты бы ей сказал уйти? Или промолчал бы снова?
Он не отвечает.
— Я не могу так больше. Постоянно между вами. Постоянно виноватый.
— Тогда выбери. Просто выбери.
Долгая пауза.
— Я не могу её бросить. Она одна.
— Я не прошу бросать. Просто признай: квартира моя. Она не имеет прав. Скажи ей это.
Молчание.
— Мне надо подумать.
— Думай. Только знай: если ты не выберешь, я выберу за тебя.
Кладу трубку.
За окном рассвет. Город просыпается. Иду на кухню, ставлю чайник.
На столе связка старых ключей — тех, что я поменяла. Беру их, кладу в конверт. Пишу адрес свекрови. Завтра отправлю. Пусть получит. Пусть поймёт: даже старые ключи ей не нужны.
Телефон снова звонит. Свекровь. Беру, но молчу.
— Думаешь, выиграла? Думаешь, я отступлюсь?
— Думаю, ты устала воевать за то, что тебе не принадлежит.
— Он мой сын!
— Да. Но квартира моя. Это не изменится.
Она дышит тяжело.
— Я найду способ. Всегда нахожу.
— Попробуй. Только в следующий раз я не ограничусь протоколом.
Она молчит. Сбрасывает.
Закрываю конверт. Ставлю чайник.
Утром отправляю конверт на почте. Девушка за окошком пробивает квитанцию, не глядя. Обычный день.
Возвращаюсь домой. Захожу — и впервые за годы квартира кажется по-настоящему моей.
Муж звонит вечером.
— Приеду завтра. Серьёзно поговорить.
— Хорошо.
Кладу трубку. Знаю, что он скажет. И знаю, что отвечу.
Он приходит на следующий день. Лицо осунувшееся, глаза красные. Садится на диван, смотрит в пол.
— Мама звонила. Плакала. Сказала, что ты её унизила.
— Она пыталась вынести мою мебель ночью. Я остановила.
— Это моя мать!
— А это моя квартира. Ты всегда знал.
Он трёт лицо ладонями.
— Я не могу выбирать. Просто не могу.
— Не надо. Я уже выбрала за тебя.
Встаю. Достаю его дорожную сумку. Ставлю перед ним.
— Забери вещи. Сегодня.
Он смотрит на сумку. Потом на меня.
— Ты серьёзно?
— Да.
Он встаёт. Молчит. Идёт в спальню. Через двадцать минут выходит с набитой сумкой.
— Ты пожалеешь.
— Возможно. Но не сейчас.
Он уходит. Дверь закрывается. Щёлкает новый замок.
Я остаюсь в прихожей. Одна.
Через месяц узнаю: он живёт со свекровью в съёмной однушке на окраине. Тамара Ивановна рассказывает в лифте.
— Говорят, постоянно ссорятся. Она к нему цепляется, он срывается. Соседи жалуются.
Я киваю. Молчу.
Муж присылает документы на развод через курьера. Подписываю, не читая. Отправляю обратно.
Точка.
Телефон вибрирует. Подруга: «Как ты? Давно не виделись».
Пишу: «Давай встретимся. Завтра удобно».
Смотрю в окно. Темнеет, в домах напротив зажигаются огни.
Готовлю ужин. Для себя. Одну порцию.
Ем медленно. Мою посуду.
Засыпаю рано. Во сне никто не звонит в дверь.
Через полгода встречаю мужа на улице. Он с пакетами, усталый. Останавливается.
— Привет.
— Привет.
Молчим.
— Как ты?
— Нормально. А ты?
— Живу с мамой пока. Ищу квартиру, но дорого.
Киваю.
— Ты не жалеешь? — спрашивает он.
Смотрю на него. Честно отвечаю:
— Иногда. Но не о том, что сделала. О том, что не сделала раньше.
Он кивает.
— Удачи.
— И тебе.
Расходимся. Не оборачиваюсь.
Захожу домой. Снимаю обувь. Смотрю на квартиру — светлую, тихую.
Мою.
Этого достаточно.
