— Да ты обнаглела, Арина! — голос звенел от злости. — Сколько можно терпеть это хамство?
Арина стояла посреди кухни, прижав ладони к столешнице. Перед ней — Клавдия Ивановна, в пуховом жилете и с красным лицом от возмущения. Рядом — Дмитрий, переминаясь с ноги на ногу, будто мальчишка, пойманный на двойке.
— Хамство, говорите? — спокойно ответила Арина, стараясь не повышать голос. — А кто у нас с утра без спросу в квартиру зашёл, мебель двигает и замечания раздаёт, как на собрании?
— Замечания? Да я тебе добра желаю! Чтобы уютно было! Чтобы сыну моему хорошо жилось! — Клавдия Ивановна резко поставила на стол пакет с яблоками, аж посуда дрогнула. — А ты всё как ёжик — колешься!
— Мама, хватит, — тихо вставил Дмитрий. — Давайте спокойно…
— Тихо? — вспыхнула Арина. — Дим, я уже год молчу! Молчу, когда она в семь утра приходит с ключами. Молчу, когда холодильник проверяет, как в общежитии. Молчу, когда бельё моё пересортировывает, потому что “так стирать нельзя”. А теперь — всё. Хватит!
В воздухе повисла тяжёлая тишина. За окном шумели машины, в чайнике шипела закипающая вода.
— Ты просто не понимаешь, — наконец сказала Клавдия Ивановна, глядя в окно. — Этот дом — часть моей жизни. Я здесь всё своими руками делала. Каждый угол знаю. У меня сын здесь первый шаг сделал. А теперь захожу — и будто чужая. Всё переставлено, всё другое.
— Потому что теперь это мой дом, — твёрдо ответила Арина. — И я тоже хочу чувствовать себя здесь по-своему.
— Мой дом… — горько повторила старушка. — Хорошо говоришь. Только вот интересно, сколько ты здесь прожила? Год? А я — сорок лет.
— И всё равно вы его продали, — напомнила Арина. — Добровольно.
— По нужде, — резко бросила Клавдия Ивановна. — А нужда проходит.
Дмитрий тяжело вздохнул и опустился на стул.
— Мам, хватит, пожалуйста. Мы уже тысячу раз это обсуждали. Ты сама говорила: здоровье дороже.
— Да уж, — усмехнулась она. — Здоровье… теперь у кого здоровье, а у кого сердце в осколки.
Арина отвернулась, чтобы не видеть её дрожащих губ. Хотелось сказать что-то мягкое, но внутри всё кипело. Сколько можно оправдываться в собственной квартире?
Осень в городе всегда пахнет чем-то грустным — мокрой листвой, выхлопами, подтаявшим асфальтом. После того скандала Арина три дня не выходила на улицу — сидела дома, наводила порядок, отмывала полы до блеска. Хотелось стереть всё — каждое слово, каждый взгляд, каждый след от чужих тапок в коридоре.
Телефон звонил часто. Дмитрий то писал, то звонил — коротко, сдержанно: «Как ты?», «Мама переживает», «Надо поговорить». Арина отвечала односложно: «Потом».
Но «потом» настало само собой. Вечером, в субботу. На кухне закипал чайник, когда в дверь постучали.
— Это я, — голос был усталый, мужской, виноватый.
Она открыла. Дмитрий стоял с букетом — мятые розы, явно купленные в спешке у метро.
— Можно войти? — спросил он тихо.
— Заходи, — сказала Арина и отошла в сторону.
Сел, посмотрел вокруг — будто впервые увидел, как изменилась квартира. Новые занавески, переставленный диван, полка с её книгами. Всё дышало её присутствием.
— Уютно стало, — пробормотал он.
— Да. Потому что никто не переставляет мебель без спроса, — холодно ответила она.
— Арин, ну хватит, — поморщился Дмитрий. — Мама старая, ей трудно. Она не понимает, что так нельзя.
— А ты не понимаешь, что меня это изматывает.
Он помолчал.
— Я не хочу между вами стоять.
— А придётся, — перебила Арина. — Потому что она не отстанет.
— Ты драматизируешь.
— Нет, Дима. Я живу в постоянном ожидании, что сейчас кто-то откроет дверь своим ключом и войдёт. Без стука. Без “можно?”. Ты понимаешь, что это ненормально?
— Мама просто привязана к квартире.
— Квартире? Или к тебе?
Он не ответил.
Следующие недели пролетели в мелких ссорах и молчании. Дмитрий стал уходить рано, возвращаться поздно. Сначала говорил, что на работе аврал, потом перестал объясняться вообще. Арина не спрашивала. Только слушала, как хлопает дверь, и сердце тихо опускалось вниз, будто знало — что-то трещит, ломается.
Однажды вечером позвонила Клавдия Ивановна.
— Арина, здравствуй, — голос звучал подчеркнуто вежливо, почти ласково. — Я тут подумала… может, встретимся, поговорим спокойно? Без криков.
— Поговорим, — осторожно согласилась Арина.
— Отлично. Завтра, в кафе “Венский дворик”, в три часа. Я угощаю.
На следующий день Арина пришла вовремя. Клавдия Ивановна уже сидела у окна, с чашкой кофе и пирожным. Вид у неё был усталый, но глаза — живые, настороженные.
— Садись, милая, — сказала она мягко. — Я тут всё обдумала.
— И к какому выводу пришли?
— Надо всё по-людски решить. Мы ведь не враги.
Арина кивнула, но внутри почувствовала тревогу.
— Я тут с нотариусом говорила, — продолжила старушка, перемешивая кофе. — Говорит, можно оформить квартиру в долевую собственность. Половина — тебе, половина — Дмитрию. Всё честно.
— Простите, что? — не поверила Арина.
— Ну как же, вы семья. А у вас всё на тебя записано. Некрасиво выходит. Мой сын без крыши над головой получается, если что. А так — справедливо.
Арина поставила чашку.
— Клавдия Ивановна, вы серьёзно?
— Абсолютно. Дмитрий — мой сын. Он тоже имеет право на жильё.
— Он имеет право на то, что заработает, — холодно сказала Арина. — Эту квартиру я купила до брака. За свои деньги.
— Деньги, деньги… всё у вас через деньги, — всплеснула руками Клавдия Ивановна. — А где душа? Где семейность? У нас раньше как было — всё общее!
— Времена изменились, — отрезала Арина. — Я не обязана отдавать половину квартиры.
— Значит, тебе не дорога семья? — прищурилась старушка. — Ты только о себе думаешь.
— Думаю о своём покое, если точнее.
— Ну и думай. Потом не плачь, когда одна останешься, — язвительно бросила Клавдия Ивановна и допила кофе. — Дмитрий всё поймёт. Он не такой бездушный.
Арина молча наблюдала, как та достала сумку, медленно поднялась и ушла, оставив на столе чек и запах мятного крема.
Дома Арина долго сидела у окна, глядя на серый вечер. Внизу дворники сгребали листья в кучки, дети гоняли мяч в куртках нараспашку. Всё шло своим чередом, только внутри неё клокотала буря.
— Половина квартиры… — пробормотала она. — Да чтоб я…
Но слова застряли. Было страшно. Ведь Дмитрий мог согласиться. Она знала — он мягкий, зависимый. Для него мама — как закон.
Вечером он вернулся поздно.
— Мы с мамой виделись, — сказал, снимая куртку.
— Знаю. Она мне всё рассказала.
— И что ты решила?
— Что? — переспросила Арина.
— Ну… по поводу долей. Мама права, может, стоит оформить часть на меня?
Арина уставилась на мужа так, будто впервые его видит.
— Ты издеваешься?
— Нет, — смутился он. — Просто… так справедливо. Мы же семья.
— Семья? — горько усмехнулась она. — А ты помнишь, кто купил эту квартиру? Кто копил, кто работал?
— Помню. Но теперь мы вместе.
— И поэтому я должна отдать половину?
— Никто не говорит “отдать”, просто оформить. На всякий случай.
— На случай чего, Дима? Развода? — резко спросила она.
Он отвёл взгляд.
— Так вот, — продолжила Арина, чувствуя, как внутри загорается огонь. — Если тебе нужны доли, иди к маме. Пусть она поделится своими воспоминаниями и кухонными шкафами. А здесь — ничего ты не получишь.
— Арин…
— Всё, разговор окончен.
Дмитрий долго стоял, потом взял куртку и вышел.
Поздно ночью Арина проснулась от странного чувства. Тишина, но будто кто-то есть в квартире. Она поднялась, пошла в коридор — и обомлела. В прихожей горел свет, а рядом с дверью — Клавдия Ивановна.
— Что вы тут делаете?! — закричала Арина.
— Дмитрий меня впустил, — спокойно ответила та. — Я заберу свои вещи.
— Какие ещё вещи?
— У меня тут кое-что осталось.
Арина стояла, не веря глазам. На полу лежали две сумки — старые, кожаные, такие, что пахли нафталином и временем.
— Это не ваши вещи! — сказала она. — Здесь всё моё!
— Не ори, девка, — резко оборвала её свекровь. — Не кричи на старших!
— Вы опять пришли без спроса!
— А что мне делать, если сын мой здесь? Это и мой дом, выходит!
Арина схватилась за голову.
— Всё. Завтра меняю замки.
— Попробуй только! — вскрикнула Клавдия Ивановна. — Дмитрий тебе этого не простит!
— Пусть сам решает, кого ему прощать, — устало сказала Арина. — Я больше так жить не буду.
Она прошла в комнату, захлопнула за собой дверь и, впервые за долгое время, заплакала. Без рыданий, тихо, почти беззвучно. Слёзы сами катились по щекам, как осенний дождь по стеклу.
Прошло четыре дня после ночного визита. Октябрь уже тянулся к концу: по утрам в окнах седел иней, воздух становился колким, пахло морозом и гарью от костров, где жгли листья. В городе царило то странное межсезонье, когда всё кажется застывшим — и погода, и чувства.
— Арина, мы должны поговорить, — голос Дмитрия был глухим, будто он уже всё решил.
Она стояла у окна, с чашкой холодного чая, и не повернулась. — Говори.
— Мама была права.
Эти три слова ударили как пощёчина. Арина медленно повернулась. — В чём именно права? Что я ворую её дом? Или что я бездушная, потому что не пускаю посторонних в собственную квартиру?
— Не передёргивай, — Дмитрий вздохнул. — Она просто хочет справедливости.
— Справедливости? — рассмеялась Арина коротко и зло. — Я купила квартиру за свои деньги, по всем законам. А теперь кто-то, кто продал её добровольно, требует “справедливости”?
— Мама чувствует, что её обманули.
— Обманули?! — Арина поставила чашку так резко, что из неё выплеснулся чай. — Ты что, совсем голову потерял?
Дмитрий посмотрел на жену уставшими глазами.
— Арин, не кричи. Я не хочу ссориться. Я просто хочу, чтобы всё было спокойно.
— Спокойно не будет, — отрезала она. — Пока твоя мама считает, что я у неё что-то украла.
— Тогда, может, оформим всё на двоих, как она просит? Чтобы она отстала.
— Ты сейчас серьёзно? — голос Арины стал тихим, опасно ровным. — Ты предлагаешь мне отдать половину квартиры только потому, что твоей маме “так спокойнее”?
— Ну, можно хотя бы прописать меня, — пробормотал Дмитрий. — Чтобы юридически всё выглядело правильно.
— А ты, оказывается, не глуп, — с усмешкой ответила Арина. — Значит, с мамой уже обсудили всё, да? Кто сколько получит, если я соглашусь?
— Не говори так, — поморщился Дмитрий. — Никто ничего не делит.
— Да ну? А что тогда делали вы вчера у нотариуса?
Муж вздрогнул.
— Откуда ты знаешь?
— Соседка видела, — спокойно сказала Арина. — Сказала, что вы с пожилой дамой стояли у входа, бумаги в руках, обсуждали “долю сына”.
Дмитрий молчал.
— Ну что, молчишь? — продолжала она. — Хотели тихонько оформить, пока я на работе?
— Мама просто советовалась! — вспыхнул он. — Я не подписывал ничего!
— Но собирался.
Он опустил глаза.
— Я просто хотел, чтобы все жили мирно.
— Мирно?! — Арина подошла к нему почти вплотную. — Ты хотел мира, а устроил предательство!
Она стояла перед ним — в домашней кофте, с растрёпанными волосами, но в глазах было столько силы, что Дмитрий инстинктивно отступил.
— Знаешь, что самое мерзкое? — сказала она тихо. — Что я ведь тебе верила. После всего — после сделок, после её слёз, после твоих “она просто не привыкла”. А ты взял и пошёл за её спиной.
— Я не хотел зла, — пробормотал он. — Я просто не хочу, чтобы мама страдала.
— А я, значит, могу страдать? — Арина подняла брови. — Ты хоть раз подумал, каково мне?
Он молчал.
Вечером, когда за окном стемнело и город загудел от ветра, Арина сидела на кухне и листала документы. Договор купли-продажи, чек из банка, свидетельство о праве собственности — всё было безупречно. Она рассматривала печати и подписи, будто искала в них смысл, оправдание.
Вдруг телефон завибрировал. Сообщение от незнакомого номера:
«Арина, вы ведь умная женщина. Не доводите до суда. Подумайте. Клавдия И.»
Она перечитала трижды. Сердце заколотилось. Суд. Значит, старуха решила идти до конца.
Арина откинулась на спинку стула и усмехнулась. — Ну что ж, хотите войны — будет война.
Через неделю она уже знала всё: Клавдия Ивановна подала иск о “признании сделки недействительной по причине введения в заблуждение”. Якобы Дмитрий не знал всех условий продажи, и мать была обманута. Арина читала копию заявления и не могла поверить глазам.
Дмитрий пришёл домой поздно, заметно нервничая.
— Мама подала, да, — сказал он, не дожидаясь вопроса. — Я пытался отговорить, честно.
— Поздно.
— Я не хотел, чтобы всё так обернулось.
— А что ты хотел? Чтобы я тихо сдала ключи и ушла?
— Арин…
— Нет, не “Арин”! — крикнула она. — Ты позволил своей матери втоптать меня в грязь! Я для неё вор, самозванка, и ты — молчишь!
— А что я могу сделать?! — сорвался Дмитрий. — Она не слушает меня!
— А я должна слушать её бред?!
Он замолчал. Только посмотрел на неё долго, почти жалостливо.
— Я устал.
— Устанешь — отдохни. У мамы, например.
Он ничего не ответил. Собрался молча, вышел. И не вернулся ни ночью, ни утром.
Прошла неделя. Суд был назначен на вторник. Арина пошла туда одна — без адвоката, с папкой в руках. Клавдия Ивановна сидела напротив, в строгом пиджаке, рядом — Дмитрий. Он избегал взгляда жены.
— Вы утверждаете, что были введены в заблуждение при продаже квартиры? — сухо уточнила судья.
— Да, — уверенно ответила Клавдия Ивановна. — Мне сказали, что я смогу жить там, когда захочу.
— Кто сказал?
— Покупательница. — Старушка кивнула на Арину.
Арина поднялась.
— Это ложь. Я предлагала приезжать в гости, но не жить.
— Вы ведь обещали не выгонять! — вмешался Дмитрий.
— Я и не выгоняла, пока меня не довели! — вспыхнула Арина. — Вы сами знаете, как всё было!
Судья подняла руку.
— Тише, граждане. Всё по порядку.
Слушание длилось два часа. Когда всё закончилось, у Арины дрожали руки. Судья объявила перерыв до вынесения решения.
У выхода из зала Клавдия Ивановна догнала Арину.
— Думаешь, победишь? — прошипела она. — Молодость пройдёт, а совесть останется.
— Совесть? — Арина повернулась к ней. — Вы про совесть говорите? Вы, которая лжёте под присягой?
— Я защищаю свой дом!
— Который продали. Добровольно. — Арина посмотрела ей прямо в глаза. — Я защищаю своё.
Решение суда пришло через две недели. Сделку признали законной. Иск Клавдии Ивановны отклонили.
Арина сидела на кухне, листала бумаги и впервые за долгое время улыбалась. Не радостно — с облегчением, как человек, выбравшийся из долгого кошмара.
Телефон зазвонил. Дмитрий.
Она посмотрела на экран и не ответила. Потом — второе, третье сообщение:
«Прости».
«Мама плохо себя чувствует».
«Можно прийти поговорить?»
Она выключила звук.
Вечером пошла во двор. Листья уже сгнили, под ногами хлюпала земля. Воздух был холодный, звёзд почти не видно. В голове крутились слова: “Прости. Мама плохо себя чувствует.”
Она представила — они там, вдвоём, в её старой кухне, где когда-то пили чай втроём. Наверное, опять обсуждают её неблагодарность. Пусть.
Арина вернулась домой. Тишина.
Сняла пальто, зажгла свет. Квартира встретила её чистотой, теплом и знакомыми запахами — кофе, дерева, чуть мыла.
Теперь это действительно был её дом. Без чужих претензий, без страха, без постоянного “а что скажет мама”.
Она прошла по комнатам — к окну, на кухню, в спальню. Взяла старую рамку, где ещё стояла свадебная фотография. Сняла со стены. Посмотрела на них — он и она, улыбаются, счастливы, будто впереди вечность.
— Вот и всё, — тихо сказала Арина, доставая снимок из рамки. — Больше я никому ничего не должна.
Фотографию убрала в ящик, рамку оставила пустой. Поставила на комод. Пусть будет напоминанием — не о нём, а о себе.
Села в кресло, заварила свежий чай. В окне отражался огонёк настольной лампы, а за стеклом кружился первый снег — мелкий, неуверенный, как новая жизнь, которая только начинается.
Арина смотрела на него долго и вдруг улыбнулась — спокойно, по-настоящему.
Теперь ей больше не нужно было ни доказывать, ни защищать, ни оправдываться.
Она просто жила. В своём доме. По своим правилам.
