— Знаешь, Люсь, а я ведь гениальную идею придумал! — муж, Валентин, влетел на кухню, сияя так, словно только что открыл секрет вечной молодости. Он даже пританцовывал, неловко переступая с ноги на ногу на тесном пятачке между холодильником и столом.
Людмила устало улыбнулась. Она как раз закончила мыть посуду после ужина, и сейчас единственной ее мечтой было забраться под теплый плед с книгой. Валентин же, наоборот, был полон энергии. Он только что полчаса разговаривал по телефону со своей младшей сестрой, Верой, и, судя по его возбужденному состоянию, разговор был не из легких, но закончился для него каким-то озарением.
— Какую же, интересно? — спросила она, вытирая руки полотенцем.
— Ну, помнишь, я тебе говорил, что у Верки моей совсем дела плохи? — начал он, садясь за стол и наклоняясь к ней с заговорщицким видом. — С мужем ее, с Ленькой, опять проблемы. Работу потерял, уже четвертый месяц сидят на одних макаронах. А тут еще хозяин съемной квартиры им ультиматум поставил: либо платят за три месяца вперед, либо на улицу. А денег — ноль. Вера плачет, говорит, хоть с моста бросайся.
Людмила сочувственно вздохнула. Она знала эту историю. Вера была женщиной неплохой, но совершенно не приспособленной к жизни, а ее муж Леонид — классическим «творческим человеком», который больше лежал на диване в поисках вдохновения, чем работал. Их финансовые кризисы случались с завидной регулярностью, и Валентин, как старший брат, вечно их спасал: то денег подкинет, то работу Леньке найдет (которую тот через месяц бросал).
— Бедная Верочка, — сказала Людмила. — Может, дадим им немного денег? У нас же осталась та заначка, что мы на новую стиральную машину откладывали…
— Деньги — это не выход! — с жаром перебил ее Валентин. — Это как воду в решете носить! Им нужна стабильность! Крыша над головой, понимаешь? Чтобы они могли спокойно вздохнуть, Ленька бы работу нашел нормальную, Вера бы в себя пришла.
Он сделал паузу, его глаза загорелись тем самым «гениальным» блеском.
— И я придумал, как им эту крышу дать! У тебя же трешка твоя пустует! Та, что от родителей осталась!
Людмила замерла. Сердце неприятно сжалось от дурного предчувствия. Ее трехкомнатная квартира в старом, но добротном доме в центре города была ее гордостью и ее главной опорой. Она унаследовала ее десять лет назад и долго думала, что с ней делать. Продавать — рука не поднялась, слишком много воспоминаний. Жить там самим — было неудобно, слишком далеко от их с Валентином работы. В итоге она сделала хороший ремонт и сдала ее приличной семейной паре, Ирине и Сергею, которые жили там уже пять лет, платили исправно и поддерживали идеальный порядок. Доход от аренды был существенным подспорьем для их собственного бюджета, позволяя им не только платить ипотеку за свою «двушку», но и откладывать на крупные покупки.
— Ну, не то чтобы пустует, Валь, — осторожно сказала она. — Там же Ирина с Сергеем живут. Пять лет уже. Очень хорошие, порядочные люди.
— Вот! — обрадовался Валентин, словно она подтвердила его правоту. — Люди хорошие, но чужие! А тут — родная сестра! Семья! Ну что тебе стоит их попросить съехать? Скажешь, сами жить там будете, или ремонт затеяли. Придумаешь что-нибудь!
Он говорил это так легко, так просто, словно речь шла о том, чтобы подвинуть стул. Он не видел никакой проблемы в том, чтобы выгнать людей, которые годами были ее идеальными арендаторами, ради своей непутевой сестры.
— Валя, но… это же их дом, по сути, — попыталась возразить она. — Они там все обустроили. И потом… мы же живем на эти деньги. Арендная плата — это почти половина нашего бюджета. Если мы их выселим, как мы будем ипотеку платить?
— Ну, первое время потуже затянем пояса, — беззаботно махнул он рукой. — Не умрем с голоду. Главное — Вере помочь! Ты же понимаешь, это наш долг!
Он встал, подошел к ней и обнял за плечи. Его объятия были теплыми, но сейчас они казались ей удушающими. Он смотрел на нее сверху вниз своим честным, открытым взглядом, в котором светилась непоколебимая уверенность в собственной правоте. Он действительно верил, что его идея — гениальна и благородна. И он ждал от нее не обсуждения. Он ждал согласия.
— «А давай ты выселишь квартирантов из своей трешки и поселим туда мою сестру с мужем? У них денег просто нет, а ты бы могла и помочь семье», — сказал муж.
Он произнес это не как вопрос, а как констатацию факта. Как единственно возможное, правильное решение. Он уже все решил за нее. Он решил, что ее квартира — это не ее личная собственность, а некий «семейный ресурс», которым можно распоряжаться по его усмотрению для нужд его родни. Он решил, что ее финансовая стабильность, их общие планы — все это менее важно, чем очередной кризис у его сестры.
Людмила стояла в его объятиях и чувствовала, как внутри нее поднимается волна протеста. Это была не просто квартира. Это было ее наследство, ее гарантия, ее личная территория. И она не была готова так просто отдать ее на растерзание чужим проблемам, даже если эти проблемы были у сестры ее мужа. Она понимала, что сейчас от ее ответа зависит не только судьба ее квартиры, но и, возможно, судьба их собственного брака.
Людмила стояла в кольце объятий мужа, но чувствовала себя бесконечно одинокой и загнанной в угол. Его слова, такие легкие и беззаботные, упали на нее неподъемным грузом. Выселить Ирину и Сергея? Людей, которые за пять лет стали ей почти родными, которые платили вовремя, берегли ее квартиру как свою собственную, поздравляли с праздниками и никогда ни о чем не просили? Выгнать их на улицу ради Веры и Леньки, чья жизнь была чередой бесконечных финансовых кризисов, созданных их же собственной безответственностью?
А главное — лишиться дохода, который был не просто приятным бонусом, а жизненно важной частью их бюджета? Деньги от сдачи квартиры покрывали почти всю их ипотеку. Без них им пришлось бы не просто «затянуть пояса». Им пришлось бы отказаться от всего: от планов на отпуск, от покупки той самой стиральной машины, которая дышала на ладан, от возможности откладывать хоть что-то на «черный день». Их жизнь скатилась бы на уровень выживания. И все ради того, чтобы Вера с Леней могли бесплатно жить в ее родительской трешке?
— Валя, подожди, — она мягко высвободилась из его объятий. Ей нужен был воздух, пространство, чтобы мыслить трезво. — Ты понимаешь, что ты предлагаешь? Это же… это не просто «помочь». Это полностью перевернуть нашу жизнь. Лишить нас стабильного дохода. Подвести людей, которые нам доверяют.
— А Вера мне не доверяет?! — он вспылил, его «гениальное озарение» столкнулось с неожиданным препятствием. — Она моя сестра! Она в отчаянии! Ты что, предлагаешь мне стоять и смотреть, как она с ребенком (у них же еще и пятилетний сын был, об этом Валентин почему-то умолчал сначала) окажется на улице?! Ты бессердечная, Люся?
Вот оно. Главное оружие. Обвинение в бессердечности. Манипуляция чувством вины. Людмила знала этот прием. Валентин часто им пользовался, когда хотел чего-то добиться для своей родни.
— Я не бессердечная, Валя. Я — реалист, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри все кипело. — Мы не можем взвалить на себя полное содержание твоей сестры и ее семьи. Это неправильно. Мы можем помочь им найти недорогое жилье. Мы можем дать им денег на первое время, на залог. Мы можем помочь Леньке снова найти работу. Но отдавать им мою квартиру, лишая себя дохода и выгоняя порядочных людей, — это безумие.
— Ах, твою квартиру! — он зло прищурился. — Я так и знал! Ты все о себе думаешь! Моя квартира, мои деньги! А то, что мы — семья, ты забыла? В семье все должно быть общее!
— У нас общая наша ипотека, Валя! — не выдержала она. — У нас общие счета за коммуналку! У нас общий быт! Но эта квартира — моя. Мое наследство. Моя подушка безопасности. И я не готова ее отдать.
— Значит, сестра для тебя — ничто? — он пошел ва-банк, его лицо исказилось от обиды. — Значит, ты готова переступить через мою кровь?
— Я не готова переступать через здравый смысл! — она тоже повысила голос. — Почему Вера с Леней снова оказались в такой ситуации? Потому что Леня бросил последнюю работу, которую ты ему нашел, через два месяца! Потому что они взяли кредит на новый телевизор, вместо того чтобы отложить на аренду! Почему мы должны расплачиваться за их инфантилизм?
Разговор зашел в тупик. Валентин не хотел слышать никаких аргументов. Он видел только одно: его сестра в беде, а у жены есть «ресурс», которым она «жадничает» поделиться. Он ушел в комнату, громко хлопнув дверью.
Вечер был испорчен. Людмила сидела одна на кухне, глядя в темное окно. Она чувствовала себя опустошенной и преданной. Он не просто попросил ее о помощи. Он потребовал жертвы. Он потребовал, чтобы она отказалась от своей собственности, от своей стабильности, от своих принципов — ради его семьи.
Телефонный звонок вырвал ее из тяжелых мыслей. Это была Вера. Людмила колебалась, но все же взяла трубку.
— Людочка, привет… — голос золовки был заплаканным и жалобным. — Валик тебе рассказал? Мы… мы просто в отчаянии… Нам идти некуда… Ты же нас не бросишь? Ты же… ты же можешь нам помочь? Валик сказал, у тебя есть идея…
Людмила закрыла глаза. Он уже все ей рассказал. Уже пообещал. Уже втянул ее в эту грязную игру, где ей отводилась роль либо доброй феи, либо злой мачехи.
— Вера, — сказала она тихо, но твердо. — Мы вам поможем. Мы дадим вам денег на первое время, на залог за другую квартиру. Валентин поможет Лене найти работу. Но моя квартира… она останется у жильцов. Прости.
На том конце провода повисла пауза. А потом раздались рыдания. Настоящие, горькие, полные обиды.
— Я так и знала! — сквозь слезы прокричала Вера. — Ты всегда нас не любила! Ты жадная! Пусть мы сгинем на улице! Тебе все равно!
Она бросила трубку.
Людмила сидела с телефоном в руке, и по ее щекам текли слезы. Слезы не жалости. Слезы обиды и бессилия. Ее сделали крайней. Ее выставили монстром.
Валентин вышел из комнаты. Он слышал разговор. Его лицо было каменным.
— Довольна? — спросил он ледяным тоном. — Довела сестру до истерики? Теперь ты счастлива?
— А ты был бы счастлив, если бы я согласилась? — так же холодно спросила она. — Если бы мы выгнали Ирину с Сергеем? Если бы мы сели на голодный паек, пока Леня ищет «вдохновение»? Если бы через год твоя сестра превратила мою квартиру в руины? Ты был бы счастлив тогда?
Он молчал. Ему нечего было сказать. Он понял, что проиграл. Но признать свою неправоту, признать, что его «гениальная идея» была эгоистичной и разрушительной, он не мог.
С той ночи между ними легла тень. Они жили в одной квартире, спали в одной постели, но стали чужими. Валентин замкнулся, почти перестал с ней разговаривать. Он не простил ей отказа. Он считал, что она предала его семью.
Людмила знала, что поступила правильно. Она отстояла свое право. Она защитила не только свою квартиру, но и свое достоинство. Но эта победа далась ей слишком дорогой ценой. Она сидела вечерами в своей уютной кухне и думала о том, что иногда цена доброты оказывается непомерно высокой. И что самое страшное — это когда твой самый близкий человек пытается заставить тебя заплатить эту цену против твоей воли.
