Вера мыла пол в коридоре, когда Максим вернулся с работы. Он зашёл, не глядя вниз, в грязных ботинках прямо по мокрому. След остался тёмный, с крошками асфальта.
Она выпрямилась, сжала тряпку. Промолчала.
Максим скинул куртку на стул, прошёл на кухню. Открыл холодильник, достал йогурт, начал есть прямо ложкой из банки.
— Давай платить пополам, — бросил он, не оборачиваясь. — Ты же работаешь, а я что — один должен всё тянуть?
Вера замерла у ведра с водой.
— Ты сейчас о чём?
— О деньгах. Я плачу за всё — ипотеку, садик, продукты. А ты вроде как тоже работаешь. Давай честно — пополам.
Вера смотрела на его чистую рубашку, которую гладила вчера. На ботинки на её мокром полу. На йогурт — последний, для сына.
— Я сижу с больным ребёнком половину месяца.
— Ну так это ты можешь, — он пожал плечами. — У меня работа. А ты фрилансер.
— Фрилансер без денег на больничном.
— Вот и давай честно делить, — он облизнул ложку. — По-взрослому.
Вера медленно опустила тряпку в ведро.
— Хорошо. Дай мне два дня.
Максим кивнул и ушёл в комнату.
Вера не спала до двух ночи. Составила таблицу — две колонки, он и она. Разделила всё.
Больничные — строго по очереди. Садик — через день. Ужин — через день. Завтрак — каждый себе. Уборка — пополам, по комнатам. Стирка — каждый сам. Детское бельё — по дням недели. Ночные подъёмы — чётные ночи он, нечётные она.
Она распечатала, повесила на холодильник. Вторую копию положила Максиму на тумбочку.
Утром он вышел на кухню, увидел лист.
— Это что?
— План. Ты хотел делить деньги — делим всё.
Максим читал молча. Дыхание стало громче.
— То есть я должен брать больничный?
— По очереди. Справедливо. Он твой сын тоже.
— Я не могу уйти с работы!
— Я тоже не могу. Но ухожу. Каждый раз.
Максим скомкал лист, швырнул на стол.
— Это дурь какая-то.
— Нет. Это партнёрство. Ты же хотел по-взрослому.
Он хлопнул дверью. Вера подняла лист, разгладила, повесила обратно.
Три дня Максим молчал. Вера готовила только в свои дни. В его дни на плите стояла пустая кастрюля.
— А ужин? — спросил он в среду.
— Твой день. Среда. Ты готовишь.
— Я устал.
— Я тоже устаю. Мы поедим у мамы.
Максим открыл шкаф, достал макароны, швырнул обратно. Заказал доставку.
В пятницу утром сын проснулся горячий. Градусник показал тридцать восемь и два.
Максим собирался на работу. Вера вышла из детской.
— Он заболел. Твоя очередь.
— У меня совещание!
— У меня дедлайн. Но если хочешь, я возьму больничный — тогда деньги не плачу в этом месяце. По твоим правилам.
Максим стоял, сжимая кулаки. Губы побелели. Потом резко выдернул телефон.
— Алексей? Я не приду. Ребёнок температурит… Да, перенесём.
Он бросил трубку на стол. Посмотрел на Веру с такой злостью, будто она украла у него жизнь.
— Доволна?
Вера прошла мимо, закрыла дверь комнаты.
Весь день она слышала сквозь стену: мультики, плач, топот. В обед сын кричал, звал её. Максим шипел что-то, потом громко диктовал адрес — заказывал еду.
— Ну давай, ну пожалуйста! Ну хватит уже! — голос Максима срывался.
Сын плакал долго. Потом стих.
К вечеру Максим вышел из детской — лицо серое, рубашка измятая. Сел за стол тяжело.
— Как он? — спросила Вера.
— Спит. Температура спала. Господи, как это тяжело.
Она налила воды в чайник. Молчала.
— Ты так каждый раз?
— Каждый раз.
Максим потёр лицо. Встал, открыл холодильник. Огурец, кетчуп, молоко.
— А ужин?
— Пятница. Твой день. Но ты был занят. Так что сам о себе.
Максим закрыл холодильник. Обернулся.
— Хватит уже. Я понял. Давай вернём всё, как было.
Вера поставила кружку.
— Как было? Когда ты говоришь, что я на твоей шее? Когда съедаешь последний йогурт для ребёнка?
— Я не то имел в виду!
— А что? Что один тянешь семью? Что я дома просто так сижу?
— Нет! Просто… — он махнул рукой. — Устал платить за всё один.
— А я устала делать всё одна. Но ты об этом не думал. Тебе было удобно.
Максим сел обратно.
— Прости. Я был неправ. Закончим этот цирк.
Вера подошла к холодильнику, сняла лист. Посмотрела на него. Потом на мужа.
— Ладно. Но запомни. Если ты ещё раз скажешь, что я ничего не делаю — я верну таблицу. И будешь жить по ней. Без разговоров.
Максим кивнул быстро.
— Не скажу. Обещаю.
Вера порвала лист пополам. Потом ещё раз. Бросила в мусорку.
— Иди спать. Выглядишь ужасно.
Максим прошёл мимо, остановился в дверях.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не дала мне быть идиотом до конца.
Вера усмехнулась.
— Это ещё не конец. Это только начало.
Через неделю Максим пришёл домой, разулся у порога. Вера резала овощи. Он подошел, забрал нож из её рук.
— Дай я.
Резал криво, толсто. Молчали оба. Вера бросала овощи в кастрюлю, он подавал.
— Слушай, — сказал он, откладывая нож. — Может, откроем общий счёт? Не делить, а складывать туда оба. Оттуда на всё общее.
Вера вытерла руки.
— Это ты сам придумал?
— Сам. Чтобы не было ощущения, что кто-то кого-то тянет.
— Попробуем.
Ещё через две недели сын опять заболел. Ночью закашлял. Вера проснулась, пошла проверить. Максим поднялся следом.
— Что?
— Кашляет. Не горячий, но завтра дома оставить.
Максим сел на край кровати.
— Я возьму выходной.
— У тебя презентация.
— Перенесу. Моя очередь.
Утром он остался с сыном. Вера ушла работать, вернулась к шести. Сын спал на диване. Максим сидел рядом с ноутбуком.
— Как он?
— Нормально. Лекарство дал, поспал. Температуры не было.
Вера прошла на кухню. Гора посуды, упаковки от доставки. Она молча начала мыть.
Максим зашёл, взял полотенце.
— Извини, не успел. Он всё время звал.
— Ничего.
Мыли молча. Максим вытирал, не уходил. Смотрел на неё.
— Спасибо. Что не дала остаться прежним.
— Я не для тебя это делала. Я для себя.
Максим кивнул.
— Знаю.
Вечером, когда сын уснул, Вера сидела за столом с ноутбуком. Максим подсел рядом.
— Ту таблицу… совсем выбросила?
— Зачем спрашиваешь?
— Просто. На всякий случай. Вдруг я опять забуду, как надо.
Вера закрыла ноутбук. Посмотрела на него.
— Не забудешь. Потому что в следующий раз таблицы не будет. Будет чемодан у двери.
Максим перестал улыбаться.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
Он кивнул медленно.
Утром Вера проснулась от запаха кофе. Максим стоял у плиты, жарил яичницу. На столе две чашки, хлеб, масло.
— Доброе утро.
Вера села, взяла чашку. Кофе был крепкий, правильный.
Максим принёс яичницу, сел напротив. Ели молча.
Сын проснулся, залез к Вере на колени. Она обняла его. Максим посмотрел на них, улыбнулся.
— Я сегодня заберу его из садика. У меня раньше кончается.
— Хорошо.
Он собрал тарелки, понёс в раковину. Вера смотрела ему вслед.
Не идеально. Он всё ещё забывал закрывать пасту, разбрасывал носки, иногда приходил уставший и молчал.
Но больше не говорил, что она ничего не делает. Не наступал в грязных ботинках на мокрый пол. Разувался у порога.
И этого хватало.
Вечером Вера мыла посуду, Максим вытирал. За окном темнело. Сын играл с кубиками в комнате.
— Знаешь, — сказал Максим, — я раньше правда не понимал. Думал, ты просто дома сидишь. А это же без выходных. Без перерывов.
— Да. Без выходных.
— Извини, что так долго доходило.
Вера передала последнюю тарелку.
— Главное, что дошло.
Максим повесил полотенце, обернулся.
— А если бы не дошло?
— Тогда бы ты жил один.
Она сказала это легко, но он услышал правду.
— Понял.
Обычный вечер. Обычная жизнь. Но теперь в ней было место и ему, и ей. Больше никто не тянул всё в одиночку.
Вера прошла в комнату. Максим остался, смотрел в окно. Потом выключил свет и пошёл играть с сыном.
А таблица осталась в памяти. Как напоминание. Как граница, которую больше не стоило переходить.
