Ира стояла у окна в их съемной «двушке» на окраине города и смотрела, как зажигаются вечерние огни. В отражении стекла улыбался ее силуэт — сегодня пятница, конец трудной недели, и сейчас придет Андрей, а завтра можно будет выспаться и провести день вместе. Просто поваляться, сходить в кино, забыть о работе.
Она накрыла на стол, достала салат, который Андрей любил, заварила свежий чай. В квартире пахло уютом и покоем. Этот запах был для Иры синонимом слова «дом», того самого, о котором она всегда мечтала.
Ключ щелкнул в замке, и в прихожей послышались шаги.
—Я дома! — голос Андрея звучал устало, но тепло.
Она обняла его на пороге кухни,прижалась к груди, пахнущей зимним ветром и его привычным одеколоном.
—Устал?
—Как обычно. Проект никак не сдадим, — он поцеловал ее в макушку и потянулся к тарелке. — О, селедка под шубой! Золотце!
Они сели ужинать, делились новостями, смеялись. Ира рассказывала о смешном случае с коллегой, Андрей — о глупом замечании начальника. В эти минуты все было идеально. Но Ира невольно заметила, как его взгляд раз за разом скользил к молчащему телефону, лежащему на столе экраном вниз. Будто он ждал чего-то. Или кого-то.
И словно по злому умыслу, телефон резко завибрировал, заглушая их смех. Андрей вздрогнул и быстро посмотрел на экран. Его лицо изменилось, улыбка сменилась напряженной маской.
—Мама звонит, — пробормотал он и, не дожидаясь ответа Иры, нажал на зеленую кнопку. — Алло, мам? Да, все в порядке. Ужинаем.
Ира отодвинула тарелку. Аппетит пропал. Эти звонки стали ежевечерним ритуалом, таким же неизбежным, как восход солнца. Сначала милая беседа, а потом — плавный переход к жалобам и просьбам.
Андрей слушал, вставив в ухо наушник, но его ответы были красноречивы.
—Понимаю… Да, тяжело… Конечно… Не волнуйся.
Потом пауза,и его голос стал тише, виноватым.
—Хорошо, я решу этот вопрос. Деньги? Думаю, смогу перевести в понедельник. Ладно, ладно, не надо так. Отдыхай, целую.
Он положил телефон и потупил взгляд. Воздух на кухне стал густым и тяжелым.
—Опять что-то случилось? — спросила Ира, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
—Да так, мелочи. У папы снова с работой проблемы, коммунальные услуги подорожали, Ларисе на курсы нужно… — он вздохнул и отпил чаю. Остывший.
—Андрей, мы в прошлом месяце уже переводили им почти тридцать тысяч. Это половина твоей зарплаты. У нас самих кредит за машину, съемная квартира… Мы свои отпуска уже два года откладываем.
Он поднял на нее глаза, и в них она увидела знакомую смесь усталости и упрека.
—Ира, это мои родители. Они меня подняли, вкалывали, чтобы я учился. Я им обязан. Они не могут сами, им тяжело. Ты хочешь, чтобы я отказал своей семье?
Слово «своей» прозвучало как удар. Будто она, Ира, была не своей. Чужая.
—Я не прошу отказывать, — голос ее дрогнул. — Я прошу хотя бы немного… здравого смысла! Твоя сестра Лариса совершенно здорова, ей тридцать лет, она может работать, а не сидеть на шее у родителей и у тебя. Они все на тебя взвалили, а ты… ты не можешь сказать «нет».
— Они не чужие люди! — вспылил Андрей. — Это моя семья! И я не собираюсь перед ними отчитываться, почему я жене дорогой телефон купил, а им «всего лишь» десять тысяч на лекарства отправил!
— Какие лекарства? — удивилась Ира. — Твоя мама вчера в соцсетях выкладыла фото, как они шашлыки на новой даче жарили!
Андрей резко встал, задев коленом стол. Чашки звякнули.
—Хватит! Надоело! Каждый раз одно и то же! Мои родители — это моя ответственность. Или ты хочешь, чтобы я выбрал между тобой и ими?
Он вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Ира осталась сидеть одна в тишине, глядя на его полную тарелку и остывший чай. Вечер был безнадежно испорчен. Она смотрела в окно на огни города, которые еще час назад казались такими уютными, а теперь выглядели чужими и холодными.
Она любила Андрея. Но в их счастливой жизни была трещина. Глубокая, почти незаметная со стороны, но разъедающая все изнутри. И она с ужасом понимала, что эта трещина может однажды разломать их хрупкий мир на куски.
Прошла неделя после того вечернего скандала. Напряжение между Ирой и Андреем постепенно растаяло, как это обычно и бывало. Они не говорили о звонках его родных, оба старались быть ласковее, будто боялись снова сорваться в пропасть. Но что-то неуловимое изменилось. Ира ловила себя на мысли, что теперь, засыпая, она лежит спиной к Андрею, а не прижавшись к нему.
Она как раз размышляла об этом, стоя у плиты и помешивая суп, когда зазвонил ее телефон. На экране высветился незнакомый номер.
—Алло? — осторожно сказала Ира.
—Ирина? Здравствуйте. Вам звонит адвокат Сергей Петрович Зайцев. Мы встречались с вашей мамой, Еленой Викторовной, по вопросу оформления документов.
Сердце Иры екнуло. Мама никогда не рассказывала подробностей о своих юридических делах.
—Да, я вас помню. Что случилось?
В трубке повисла тяжелая пауза.
—Ирина, примите мои соболезнования. Ваша мама… Елена Викторовна попала в дорожно-транспортное происшествие. Сегодня утром. Врачи боролись за нее, но… к сожалению…
Голос адвоката превратился в отдаленный гул. Ира медленно опустилась на стул. Мир сузился до точки, до треска в трубке. Она не плакала. Она не могла дышать. Рука сама сжала ложку так, что костяшки побелели.
Похороны прошли как в страшном тумане. Андрей был рядом, держал ее за руку, решал организационные вопросы. Его семья прислала траурную смс, что не смогли приехать из-за дальности дороги. Ира даже не удивилась. Сейчас ее это не волновало.
Через месяц, когда острая боль сменилась тихой, ноющей пустотой, Ира снова встретилась с адвокатом Зайцевым в его уютном, пахнущем старыми книгами кабинете.
Сергей Петрович, пожилой мужчина с умными, добрыми глазами, протянул ей стопку документов.
—Ирина, Елена Викторовна была мудрой женщиной. Она приходила ко мне полгода назад. Говорила, что чувствует неладное, беспокоилась за вас. Она оформила на вас дарственную на свою квартиру. Все было заверено и зарегистрировано должным образом.
Ира молча листала бумаги. Она узнавала мамин почерк в подписи.
—То есть… квартира теперь моя?
—Да. Без всяких условий. Вы единственная и полноправная собственница. — Адвокат посмотрел на нее внимательно. — Это ее последний подарок. Ее воля. Она хотела, чтобы у вас был свой угол, ваша крепость. Она очень вас любила.
Слезы, которые не могли пробиться все это время, наконец хлынули из глаз Иры. Она плакала не от горя, а от странной смеси боли и безмерной благодарности. Мама и после смерти продолжала заботиться о ней.
В тот же вечер они с Андреем впервые за долгое время пришли в их съемную квартиру в приподнятом настроении. Андрей обнял ее.
—Ну вот, Ируся, теперь у нас есть свой дом. Настоящий. Мама твоя настоящая героиня, что все так предусмотрела.
Он говорил тепло, и Ира хотела верить в его искренность. Она прижалась к нему, чувствуя слабый росток надежды. Может быть, теперь, когда исчезнет финансовая нагрузка, когда у них появится своя жилплощадь, все наладится? Исчезнет это вечное напряжение из-за его родни, они начнут новую жизнь.
— Знаешь, — сказала она, глядя в окно на темнеющее небо. — Я обещаю маме, что сохраню эту квартиру. Это ее главный подарок. Наше начало.
— Конечно, — тихо ответил Андрей и погладил ее по волосам.
Ира закрыла глаза, пытаясь представить их будущее в стенах маминой квартиры. Она еще не знала, что ее слова об «обещании маме» очень скоро будут проверены на прочность. И что этот подарок станет не началом счастливой жизни, а камнем, упавшим в тихую воду их семьи, от которого разойдутся круги, сметающие все на своем пути.
Прошло два месяца. Первые тяжелые недели без мамы Ира переживала, зарывшись в хлопоты по переезду. Они с Андреем наконец-то покинули съемную квартиру. Переезд в просторную светлую «трешку» в центре города должен был стать новым началом, но ощущение радости и облегчения никак не приходило. Слишком сильна была боль утраты, слишком много воспоминаний жило в этих стенах.
Ира разбирала мамины книги, расставляя их на полках в гостиной, когда Андрей, выглянув в окно, озабоченно произнес:
—Ирусь, кажется, мои приехали.
—Твои? Кто? — переспросила она, не отрываясь от полки.
—Ну, родители. И Лариса с ними. Говорили, что хотят соболезнования лично принести. Посмотреть, как мы устроились.
Ира медленно выпрямилась. В горле запершило. Весть о визите родственников мужа не обрадовала ее, а насторожила. Та самая Лариса, которая «не могла приехать на похороны из-за дальности дороги», теперь вдруг нашла возможность навестить их.
Через пятнадцать минут дверь распахнулась, и в квартиру ввалилась небольшая делегация. Первой шла мать Андрея, Валентина Ивановна, женщина с цепким взглядом и тугой коричневой завивкой. За ней, шаркая ногами, брел отец, Николай Петрович, молчаливый и вечно всем недовольный. Замыкала шествие сестра Лариса — худая, с острым взглядом, на лицо не скажешь, что ей уже тридцать.
— Родная наша! — раскинув руки, направилась к Ире Валентина Ивановна, но ее глаза уже бегло осматривали прихожую, высокие потолки, заглядывали в глубь квартиры. — Приехали поддержать тебя в трудную минуту. Такое горе…
Она обняла Иру сухими, холодными руками.
—Спасибо, — тихо сказала Ира, чувствуя себя не в своей тарелке.
Лариса, не снимая пальто, прошла в гостиную, окидывая взглядом мебель, технику, ремонт.
—Ничего себе, просторно у вас, — протянула она, и в ее голосе прозвучала неприкрытая зависть. — В нашей двушке впятером, считая кота, не поместиться, а вы тут одни царствуете.
— Мы только переехали, — уклончиво ответил Андрей, принимая у отца потрепанную ветровку.
—Я вижу, я вижу, — продолжала Лариса, подходя к окну и глядя вниз на оживленную центральную улицу. — И район какой… престижный. На одну коммуналку тут, наверное, ползарплаты уходит.
Ира молча готовила чай, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Соболезнования длились ровно пять минут. Дальше визит превратился в неспешный, но методичный осмотр территории. Валентина Ивановна ходила по комнатам, громко восхищаясь и одновременно давая советы.
—А вот эту стену бы я перегородкой разделила, еще одну комнатушку бы получили. А зачем вам такой большой кабинет? Можно и попроще.
Андрей смущенно улыбался и кивал. Ира замечала, как он нервничает, как старается угодить сразу всем.
Вечером, когда гости, наконец, собрались уходить, Валентина Ивановна взяла Иру за руки своими цепкими ладонями.
—Доченька, ты не грусти. Теперь у тебя есть свой дом, крепкий тыл. Держись за него. Мы всегда готовы приехать и помочь.
Ира лишь кивнула, с трудом скрывая раздражение.
Дверь закрылась. В квартире воцарилась тишина, которую несколько часов назад нарушили голоса его родни. Андрей облегченно вздохнул и потянулся к Ире.
—Ну вот, познакомились с моими поближе. Ничего, привыкнешь.
Ира отстранилась.
—Я не собираюсь привыкать к тому, что твоя сестра осматривает мою квартиру, как свой будущий будуар. А мама твоя уже стены ломать собралась.
— Не драматизируй, — поморщился Андрей. — Они просто впечатлились. И знаешь, у меня пока они чай пили, в голове созрел один план. Гениальный.
Ира насторожилась. Фраза «гениальный план» в устах Андрея, когда речь шла о его семье, никогда не сулила ничего хорошего.
—Какой еще план?
— Слушай, — он присел на корточки перед ней, взяв ее руки, его глаза горели. — Мы тут одни в такой хате, а они там, в своей двушке, втроем, как селедки в бочке. Ларисе вообще негде развернуться, мужиков нормальных нет. Так? А что, если мои родители продадут свою двушку в городе, вложат деньги в наше общее будущее, ну, в ипотеку например, если она тут останется… а Ларису мы пока просто прописали бы? Временно! Чтобы она могла устроиться здесь на хорошую работу. И нам помощь по хозяйству, и ей перспектива. Все в плюсе!
Она смотрела на него, не веря своим ушам. Ее собственный муж, стоя в квартире, которую ей подарила умирающая мать, с горящими глазами предлагает прописать его сестру и обсудить продажу чужого жилья его родителями.
— Ты сейчас это серьезно? — ее голос прозвучал тихо и звеняще.
—Абсолютно! — не замечая ее тона, продолжал Андрей. — Представляешь, какая нагрузка с нас снимется? Родителям не надо будет помогать, у них свои деньги будут от продажи. А Лариса…
— Остановись, — Ира резко выдернула свои руки. — Ты сейчас предлагаешь мне впустить в мой дом, в подарок моей мамы, твою сестру? Ту самую Ларису, которая с порога начала оценивать мои метры? Или ты думаешь, что на прописанную «временно» Ларису ипотеку дадут?
— Ну, Ира, не надо так! — он встал, его лицо покраснело. — Это моя семья! Они не какие-то чужие люди! Мы можем помочь им выйти в люди!
— Выйти в люди? За мой счет? За счет маминой памяти? — Ира поднялась с дивана, ее трясло. Все накопленное за день раздражение, боль от бестактных комментариев, ярость от этой наглости вырвались наружу. — Ты слышишь себя? Мама подарила мне эту квартиру, чтобы у меня была крепость! А не проходной двор для твоей родни!
— Это наша квартира теперь! — взорвался Андрей. — Мы же семья! Или у тебя все твое, а мое — ничто?
— Нет, Андрей, — ее голос стал стальным, тем самым, каким говорила ее мама в решительные моменты. Она отступила на шаг к двери в гостиную, отрезая себя от него. — Ты ничего не понимаешь. Мама подарила эту квартиру мне. Лично мне. И запомни раз и навсегда: мне эту квартиру моя мама подарила, так что ты ни метра от нее не получишь, чтобы ты там ни задумал со своей семьей!
Она повернулась, вышла из гостиной и захлопнула за собой дверь в спальню, повернув ключ. Сердце стучало где-то в горле. За дверью она услышала, как Андрей что-то громко крикнул, а потом его шаги удалились в сторону гостиной. Через минуту до нее донесся его приглушенный, но ясный голос. Он кому-то звонил.
— Мам? Да, я… Все нормально. Она пока не в себе, не может адекватно воспринять… Не переживай, мам, я эту ситуацию под контролем. Она одумается…
Ира прислонилась спиной к холодной двери и медленно сползла на пол. Тишина в квартире была оглушительной. Она сидела одна в темноте, обняв колени, и понимала — война началась. И враг был не где-то там, за дверью. Он был в ее доме.
Тот вечер стал чертой, через которую они переступили. Следующие дни напоминали жизнь в осажденной крепости. Андрей перестал с ней разговаривать. Он уходил на работу, не попрощавшись, возвращался поздно, ужинал молча, уставившись в телевизор, и ложился спать, повернувшись к ней спиной. Густая, тяжелая тишина заполнила квартиру, ставшую для Иры одновременно и спасением, и тюрьмой.
Ира пыталась говорить первой, но натыкалась на ледяную стену.
—Андрей, может, все-таки обсудим? — робко начинала она за завтраком.
—Обсуждать нечего. Ты все уже решила, — отрезал он, не глядя на нее, и уходил, хлопая дверью.
Она чувствовала себя чужой в собственном доме. Воздух был наполнен немыми упреками. Казалось, даже стены, которые должны были хранить мамину любовь, теперь впитывали этот ядовитый холод.
Через неделю начались телефонные атаки. Первой позвонила Валентина Ивановна. Ира, видя номер на экране, сжалась в комок, но поднять трубку все же решилась.
—Ирочка, доченька, это свекровь твоя, — голос в трубке звучал сладко и приторно. — Как ты? Как настроение?
—Спасибо, нормально, — сухо ответила Ира.
—А Андрюша-то наш совсем загрустил. Не ест, не пьет, все по углам ходит. Говорит, жена его родную семью за людей не считает. Это же неправильно, Ира. Мужик он у тебя хороший, кормилец, а ты его в такое положение ставишь… Из-за каких-то метров.
Ира попыталась вставить слово, но Валентина Ивановна не умолкала.
—Мы же не чужие люди! Мы тебе в семью как родную приняли. А ты… Ты моего сына сломала! Он нам, родной матери, помочь не может из-за тебя! У меня сердце за него болит, давление скачет… Ты что, хочешь, чтобы я из-за этих твоих жадностей на тот свет отправилась?
Ира слушала, и у нее дрожали руки. Это была чистой воды манипуляция, игра на чувстве вины. Она пробормотала что-то невнятное и положила трубку, чувствуя себя так, будто ее облили грязью.
На следующий день раздался звонок от Ларисы. Ее голос был язвительным и колким.
—Ну что, королева в своем замке? Устроила Андрею нервный срыв? Он маме вчера два часа по телефону рыдал, говорил, что жизнь не удалась. Поздравляю. Настоящая женщина должна быть мудрой, а не строить из себя акулу бизнеса, делящую квадратные сантиметры.
Ира, не говоря ни слова, положила трубку. Еще через день ей написала в мессенджере какая-то девушка, представившаяся подругой Ларисы.
«Привет!Я слышала, у вас конфликт с семьей мужа. Хочу сказать, что семья — это святое. Мой муж тоже сначала ревновал меня к моим, но я сумела его переубедить. Надо быть добрее».
Ира поняла — они начали информационную войну. Они выносили сор из избы, перевирая историю и выставляя ее жадной и жестокой стервой, а Андрея — несчастной жертвой.
Однажды в субботу, когда Андрей ушел «подышать воздухом», Ира решила сбежать от гнетущей атмосферы дома и пошла в торговый центр. Пока она выбирала кофе в супермаркете, к ней подошла знакомая, с которой они когда-то пересекались на вечеринке у общих друзей.
—Ира, привет! Как дела?
—Да нормально, — улыбнулась Ира.
—Слушай, — подруга понизила голос. — А у вас там все в порядке? Мне тут Лариса, сестра твоего мужа, намекала, что у вас большие проблемы в семье. Говорила, ты… ну, не пускаешь его родных на порог. Это правда? Может, тебе помощь какая нужна? Психолога?
Ира остолбенела. Они добрались уже и до ее круга общения. Она чувствовала, как горит лицо от стыда и ярости.
—Все в порядке, — с трудом выдавила она. — Просто небольшое недопонимание. Не стоит обращать внимание на сплетни.
Она бросила корзину с покупками и почти выбежала из магазина. На улице она прислонилась к холодной стене, пытаясь отдышаться. Ее трясло. Они везде. Они повсюду. Они пытались изолировать ее, очернить в глазах окружающих, заставить ее сдаться под грузом лжи и общественного осуждения.
Вернувшись домой, она застала Андрея, который смотрел футбол. Он бросил на нее короткий взгляд.
—Где была?
—В магазине. Кофе хотела купить.
—Ага, — фыркнул он. — Наверное, с подружками встретилась, чтобы обо мне, о тиране, посплетничать.
Она не стала отвечать. Она просто прошла в свою спальню — она уже мысленно начала делить квартиру на свою и его территорию — и закрыла дверь. Она села на кровать и обхватила голову руками. Круг сжимался. Муж превратился во врага, его семья вела против нее подлую войну, а друзья и знакомые смотрели на нее с жалостью или осуждением.
Осада продолжалась. И сил держать оборону оставалось все меньше. Она чувствовала себя абсолютно одной в этом просторной, светлой квартире, которая должна была стать домом, а превратилась в поле боя. И самое страшное было то, что противник знал ее самое уязвимое место — ее любовь к мужу. И бил точно в него.
Прошло еще несколько недель. Осада продолжалась, но Ира научилась жить в состоянии постоянной обороны. Она почти не реагировала на колкости Андрея, свекровины звонки отправляла в беззвучном режиме, а на осуждающие взгляды знакомых старалась не смотреть. Она просто молчала и держалась, как учила ее мама в детстве: «Когда на тебя давят, главное — не сломаться внутри. Стой прямо, даже если ноги подкашиваются».
Но однажды утром привычный ритм сломался. Проснувшись, она почувствовала тошноту и головокружение. Сначала списала на стресс, но когда подобное повторилось на следующий день, а потом и через неделю, в голове зажегся слабый, но настойчивый огонек. Осторожная, почти невероятная надежда.
Она купила в аптеке тест, руки дрожали, когда она разрывала упаковку. Две четкие полоски проявились почти мгновенно. Ира опустилась на краешек ванны, не в силах выдавить из себя ни звука. Она смотрела на эти две красные черточки, словно на билет в другую жизнь. Ребенок. Их ребенок. Возможно, это тот самый знак, та самая ниточка, которая вытянет их из этой ямы. Андрей ведь обрадуется? Он всегда хотел детей. Может, теперь он одумается, отгородится от своей семьи, и они снова станут тем счастливым союзом, каким были раньше.
Она решила сказать ему вечером, приготовила его любимое блюдо, накрыла стол. Сердце бешено колотилось, когда за дверью послышались его шаги.
—Андрей, садись, нам нужно поговорить, — начала она, едва он переступил порог.
—Опять разговор? — он скинул куртку и мрачно посмотрел на стол. — Что на этот раз? Опять про мою «ужасную» семью?
—Нет. Не про это. Я… Я беременна.
Она произнесла это тихо, глядя ему прямо в глаза. Сначала в его взгляде было лишь привычное раздражение, потом недоумение, и, наконец, медленное, постепенное осознание. Его лицо дрогнуло. Он молчал несколько секунд, и Ира увидела, как в его глазах что-то проступило — тепло, растерянность, может быть, даже та самая радость, на которую она надеялась.
—Правда? — наконец выдавил он, и его голос сорвался. — Ты серьезно?
Она кивнула, и по ее лицу потекли слезы. Впервые за долгие месяцы он подошел к ней не как к противнику, а как к жене. Он обнял ее, крепко-крепко, и она почувствовала, как дрожат его руки.
—Боже мой, Ирусь… Дети… — он прошептал ей в волосы. — Это же прекрасно.
Вечер прошел как в радужном тумане. Они говорили, смеялись, строили планы. Андрей был нежен и заботлив, как в самые лучшие их дни. Он гладил ее еще плоский живот, говорил о том, какую кроватку купят, в какой садик поведут. Ира плакала и смеялась одновременно, веря, что кошмар закончился.
Но иллюзия была хрупкой. На следующее утро, за завтраком, его лицо снова стало серьезным.
—Слушай, Ира, о ребенке нужно думать серьезно. Ему нужна полноценная семья, поддержка.
—Конечно, — счастливо улыбнулась она, не понимая, к чему он клонит.
—Вот и я о том же. Одним нам будет тяжело. Мама звонила, она, конечно, вне себя от радости. Говорит, готова все бросить и переехать к нам, чтобы помогать. И Лариса тоже. Ты же не будешь одна с малышом управляться? Им тут, в гостиной, место найдется. Теперь, с наследником, тем более надо всех поближе держать.
Ира замерла с куском хлеба в руке. Радость внутри нее лопнула, как мыльный пузырь. Они снова здесь. Они уже здесь, они уже протягивают руки к ее будущему ребенку, видя в нем не новую жизнь, а новый рычаг давления.
—Что? — прошептала она. — Андрей, ты что, совсем с ума сошел? Ты предлагаешь сейчас, после такой новости, снова впихнуть ко мне в квартиру твою мать и сестру?
—Не «впихнуть»! — он вспылил, его лицо снова исказилось знакомой гримасой раздражения. — А помочь! Ты что, одна справишься? Ты же с ума сойти можешь от этих забот! А они родные, они поддержат!
—Я не хочу их поддержки! — крикнула Ира, вскакивая со стула. — Я хочу спокойно родить твоего ребенка в нашем доме, а не в коммуналке с твоей вечно ноющей сестрой и матерью, которая уже сейчас пытается мной манипулировать через моего еще не рожденного ребенка! Ты это понимаешь?
Андрей тоже вскочил. Его доброе вчерашнее лицо исчезло, его снова подменили.
—А чего ты хочешь? Чтобы мой ребенок рос без бабушки? Чтобы моя семья была от него в трехстах километрах? Ты эгоистка! Ты думаешь только о себе и своей квартире!
—Это не квартира, Андрей! Это мой дом! Мое единственное, что осталось от мамы! И я не позволю вам всем тут устроить цирк!
Он шагнул к ней, его лицо было близко, оно стало чужим и злым.
—Хватит мне тыкать своей мамой! Я — отец этого ребенка! И я решаю, что для него лучше!
—Нет! — выкрикнула Ира, отступая. — Решаю я! Пока он во мне, решаю я!
Он в ярости схватил ее за руку выше локтя. Схватил сильно, по-настоящему, не так, как бывало в шутку во время игр. Боль была резкой и жгучей. Она вскрикнула от неожиданности и боли.
—Отпусти!
Он отшвырнул ее руку,будто обжегся. Они оба замерли, тяжело дыша. Ира медленно, не веря своим глазам, посмотрела на свою руку. На белой коже четко проступали красные следы от его пальцев, обещающие превратиться в синяк.
Они с ужасом смотрели друг на друга. Звонкая тишина повисла между ними. Он впервые переступил черту. Не словами, не давлением, а физической силой. Пусть и в порыве гнева.
Андрей отвернулся, его плечи ссутулились. Он молча вышел из кухни. Ира осталась одна, медленно поглаживая больное место. Слез не было. Была только ледяная пустота и горькое осознание. Ее надежда рухнула. Ребенок не спас их. Он лишь стал новой точкой приложения сил в этой войне. А ее муж, отец ее будущего ребенка, только что оставил на ней свой первый синяк. Физическое подтверждение того, что ничего уже не будет по-прежнему. Никогда.
Синяк на руке сошел через неделю. Желто-зеленое пятно, напоминавшее грязный цветок, постепенно поблекло и исчезло. Но след внутри остался. Глубокий, холодный, как шрам. Тот утренний инцидент повис между ними тяжелым, неозвученным грузом. Андрей делал вид, что ничего не произошло, но в его взгляде, когда он думал, что Ира не видит, читалась растерянность и стыд.
Ира же больше не сомневалась. Она понимала — оставаться одной и беззащитной в этой войне нельзя. Надежда на то, что Андрей одумается, испарилась в тот момент, когда его пальцы впились в ее руку. Теперь она должна была защищать не только себя, но и ребенка, который тихо рос под ее сердцем.
Она нашла в интернете контакты адвоката, специализирующегося на жилищных и семейных спорах. Тот самый, к которому обращалась ее мама. Сергей Петрович Зайцев. Записалась на консультацию, соврав Андрею, что идет к гинекологу.
Кабинет адвоката был таким же, каким она его запомнила: строгим, пахнущим древесиной и старыми книгами. Сергей Петрович встретил ее сдержанно-вежливо.
—Ирина, проходите. Чем могу помочь?
Она села,сжимая сумочку на коленях, и выложила все. Историю с дарственной, настойчивые требования мужа прописать его родню, телефонные атаки, сплетни и, наконец, сцену с синяком. Говорила ровно, без истерик, но ее пальцы белели, сжимая ручку сумки.
Сергей Петрович слушал внимательно, не перебивая, изредка делая пометки в блокноте.
—Вы правильно сделали, что пришли, — сказал он, когда она закончила. — Ситуация, к сожалению, типовая. Давайте по порядку. Дарственная на квартиру оформлена на вас, вы единственная собственница. Это железно. Никаких прав на долю в квартире у вашего мужа ни сейчас, ни после развода не возникнет.
Ира кивнула, чувствуя, как камень с души немного сдвигается.
—А если… если я все-таки под давлением кого-то пропишу? Его сестру, например. Временно.
—Очень плохая идея, — адвокат покачал головой. — Выписать «временно» прописанного взрослого человека без его согласия практически невозможно. Только через суд, и то, если удастся доказать, что он не проживает по этому адресу. А если он будет проживать… — Юрист посмотрел на нее поверх очков. — Создаст видимость ведения общего хозяйства, будет получать почту… Со временем он может через суд попытаться признать право пользования жилым помещением. Выселить будет крайне сложно. Это долгая и нервная война.
Ира сглотнула. Она представила Ларису, которая вешала свои платья в ее шкафу. «Временно».
—Что же мне делать?
—Самый верный стратегический ход — никого не прописывать. Точка. Это ваше законное право. А чтобы обезопасить себя от дальнейших нападок, я советую начать собирать доказательства. — Он отложил ручку. — Сохраняйте все смс-сообщения, скриншоты переписок, где есть угрозы, оскорбления или требования. Если решаетесь на разговор на эту тему, включайте диктофон на телефоне. Закон позволяет записывать частные беседы без предупреждения, если вы в них участвуете. Эти записи могут стать решающим аргументом в суде, если дойдет до развода или до дела о выселении, если они все-таки каким-то чудом проникнут в квартиру.
Он дал ей несколько конкретных советов, как вести себя в разговорах, как провоцировать оппонентов на откровенность, оставаясь внешне спокойной. Ира слушала, и внутри нее рождалось новое, незнакомое чувство — не ярость и не страх, а холодная, расчетливая решимость. У нее появился план. Появилось оружие.
— Спасибо вам, — сказала она, вставая. — Вы не представляете, как вы мне помогли.
—Берегите себя, Ирина, — проводил он ее до двери. — И помните, закон на вашей стороне. К сожалению, он не может запретить людям быть подлыми, но он может вас защитить.
Выйдя на улицу, Ира вдохнула полной грудью. Воздух был холодным и колючим, но он казался ей свежим и свободным. Она зашла в ближайший магазин электроники и купила небольшой, но мощный диктофон. Простой в управлении, с большой памятью.
Вечером того же дня, когда Андрей, хмурый, уселся перед телевизором, она подошла к нему. В кармане ее домашних брюк лежал включенный диктофон.
—Андрей, нам нужно обсудить наше будущее. И будущее ребенка.
Он недовольно покосился на нее.
—Опять начинаешь? Я устал.
—Я просто хочу понять. Ты действительно считаешь, что твоя сестра должна жить с нами в одной квартире, когда родится ребенок?
—Я считаю, что семья должна держаться вместе! — его голос сразу же зазвенел раздражением. — А ты хочешь всех оттолкнуть! Ты не понимаешь, что ребенку нужна бабушка? Что мне нужна поддержка моей матери, а не вечные упреки жены!
Она стояла и слушала, глядя на него, и внутри нее было странное спокойствие. Пусть говорит. Пусть все говорит. Каждое его слово, полное эгоизма и неуважения, теперь ложилось на цифровую пленку. Это больше не было больно. Это было доказательство.
Она не спорила. Она просто собирала улики. И впервые за долгое время чувствовала, что контроль над ситуацией потихоньку возвращается в ее руки. У нее была крепость, которую подарила мама. И теперь у нее был ключ к ее защите. Юридически грамотный и беспристрастный, как сталь.
Следующие несколько дней Ира жила в состоянии напряженного ожидания. Она носила с собой диктофон, как талисман, и старалась не оставаться дома одной подолгу. Но судьба, казалось, решила проверить ее на прочность.
В среду у нее была назначена плановая консультация у гинеколога. Андрей накануне вечером сообщил, что у него срочное совещание, и он не сможет ее сопровождать.
—Ничего, я сама, — спокойно ответила Ира, поглаживая карман куртки, где лежал диктофон.
Прием прошел хорошо. Врач сказала, что с малышом все в порядке, и это немного успокоило Иру. Она решила зайти в магазин, купить чего-нибудь вкусного, может, даже попробовать снова начать разговор с Андреем с позиции мира. Возможно, вид растущего ребенка на УЗИ смягчит его.
Она подъехала к дому, чувствуя осторожный оптимизм. Поднялась на лифте, достала ключи. Вставила их в замок, но дверь не была заперта. Сердце ее екнуло. Может, Андрей вернулся с работы раньше?
Ира толкнула дверь и замерла на пороге. В прихожей стояли чемоданы. Два больших, потрепанных, и несколько сумок. Из гостиной доносились громкие, знакомые голоса.
Она медленно вошла внутрь, как во сне. В гостиной царило оживление. Валентина Ивановна, разложив на диване свои вещи, что-то энергично рассказывала Андрею. Николай Петрович сидел в кресле и смотрел телевизор, как у себя дома. А из ее спальни, из ее спальни, вышла Лариса с охапкой своих платьев на плече.
— О, а вот и наша молодая хозяйка! — весело воскликнула Валентина Ивановна, увидев Иру. — Мы тебя заждались!
Ира не могла вымолвить ни слова. Она смотрела на Андрея. Он стоял, опустив голову, и не смотрел на нее.
—Что… что вы здесь делаете? — наконец прошептала она.
—Как что? Переезжаем! — с улыбкой сказала Лариса, подходя к шкафу в гостиной и вешая свои платья на дверцу. — Андрей все организовал. Родители свою двушку продают, мы тут пока обоснуемся. Вместе веселее, да и с ребенком помогу. Я же тетечкой буду!
Ира почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она обернулась к Андрею.
—Это правда? Ты впустил их в мой дом?
Он поднял на нее виноватый,но решительный взгляд.
—Я впустил в наш дом мою семью! Они теперь будут жить с нами. Точка. Привыкай.
В этот момент в кармане Иры бесшумно сработала кнопка включения диктофона.
—Жить? — ее голос зазвенел. — Без моего согласия? Вы все с ума посходили!
—А на твое согласие всем давно плевать! — фыркнула Лариса. — Ты не нравишься нам как невестка, но мы же тебя терпим! А ты тут цацкаешься со своей квартирой.
— Выйдите вон из моего дома, — тихо сказала Ира. — Сию же минуту.
—Вот как! — взвизгнула Валентина Ивановна, подскакивая с дивана. — Это ты так с семьей мужа разговариваешь? Я тебе не чужая тетка, я тебе свекровь! Мы тут будем жить, и ты ничего не сделаешь!
— Это моя квартира! — крикнула Ира, и все ее хладнокровие испарилось. — Мамина квартира! Убирайтесь!
—Ах так? — Николай Петрович поднялся с кресла, его лицо налилось кровью. — Ты на старших кричишь? Я тебя сейчас за грудки возьму, негодяйка!
Он сделал шаг к ней. Андрей бросился между ними.
—Папа, не надо!
—А ты встал на ее сторону? — завопила Валентина Ивановна. — Сыночек мой, да на кого ты нас променял? Она тебя совсем за нос водит!
В комнате стоял оглушительный гам. Все кричали одновременно. Лариса орала, что Ира жадина. Валентина Ивановна рыдала, причитая, что сын ее предает. Николай Петрович бушевал. Андрей метался между ними, пытаясь их успокоить.
Ира отступила к стене, ее трясло от ярости и унижения. Она видела, как Лариса уже разбирает ее книги на полке, как вещи свекра лежат на ее любимом кресле. Это было самое настоящее вторжение. Захват.
И тут Валентина Ивановна, не выдержав, с громким воплем повалилась на пол, начав биться в истерике.
—Умираю! Сердце! Она меня сейчас в гроб вгонит! Доченька родная, ну согласись, мы же семья!
Ира смотрела на этот цирк, и вдруг вся ее злость ушла, сменившись ледяным спокойствием. Она достала из кармана телефон. Ее пальцы не дрожали. Она набрала номер полиции.
—Алло? — сказала она, перекрывая крики. — В мою квартиру по адресу незаконно проникли посторонние лица, отказываются уходить, угрожают мне. Да, я собственница. Да, жду.
Она положила трубку. В комнате воцарилась гробовая тишина. Даже Валентина Ивановна замолчала, застыв на полу.
—Ты… ты что сделала? — выдохнул Андрей, глядя на нее с неподдельным ужасом.
—Я вызвала полицию, чтобы меня защитили от незаконного проникновения, — абсолютно ровно ответила Ира. — И у меня есть аудиозапись всего этого прекрасного семейного вечера. Со всеми угрозами и оскорблениями.
Она посмотрела на каждого из них по очереди — на смущенного отца, на побледневшую мать, на онемевшую Ларису, на своего мужа, в глазах которого читалось полное поражение.
— Вам стоит собрать свои вещи, — тихо сказала она. — Пока не приехали правоохранительные органы.
Тишина, наступившая после ее слов, была оглушительной. Она длилась недолго, может быть, минуту, но показалась вечностью. Ира стояла, прислонившись к косяку двери, и чувствовала, как дрожь отступает, сменяясь ледяным, кристально чистым спокойствием. В руке она сжимала телефон, как оружие.
Первой пришла в себя Лариса. Она бросила взгляд на свои платья, висящие на дверце шкафа, и ее лицо перекосилось от злобы.
—Ты что, совсем крыша поехала? Полицию вызывать! На свою же семью!
—Вы мне не семья, — тихо, но четко ответила Ира. — Семьи так не поступают.
Валентина Ивановна медленно поднялась с пола, ее истерика мгновенно испарилась, сменившись холодной ненавистью.
—Андрюша, — сипло сказала она, не отрывая взгляда от Иры. — Ты сейчас же повлияешь на свою супругу. Немедленно убери ее.
Но Андрей не двигался. Он смотрел на Иру, и в его глазах читалось нечто новое — не злость, не раздражение, а растерянность и даже, как ей показалось, уважение. Он впервые видел ее такой — абсолютно неуязвимой.
Внизу хлопнула дверь лифта, послышались шаги и мужские голоса. Звонок в дверь прозвучал как выстрел.
—Полиция, откройте!
Ира, не колеблясь, подошла и открыла. На пороге стояли два сотрудника полиции — молодой и более старший, с серьезными лицами.
—Это я вызывала, — сказала Ира. — В мою квартиру без моего согласия проникли эти люди, отказываются уходить, угрожали мне.
Старший полицейский, внимательно осмотрев, вошел внутрь.
—Документы на квартиру есть?
—Конечно, — Ира подошла к бюро, где хранились все важные бумаги, и достала папку с зарегистрированной дарственной и свидетельством о собственности. — Я единственная владелица.
Полицейский бегло изучил документы и повернулся к гостям.
—Вы на каком основании находитесь здесь?
Валентина Ивановна попыталась взять истерический тон.
—Мы семья! Мы родственники! Мы приехали помочь!
—Они не проживают здесь и не зарегистрированы, — четко сказала Ира. — Они приехали сегодня без предупреждения с вещами и пытаются незаконно вселиться. У меня есть аудиозапись, где они угрожают мне и отказываются уйти.
Лицо старшего полицейского стало еще более суровым. Он повернулся к семейству Андрея.
—На основании документов гражданка является единоличной собственницей жилого помещения. Ваше нахождение здесь против ее воли является нарушением закона. Прошу вас немедленно покинуть квартиру.
— Но это мой сын! — взвизгнула Валентина Ивановна, хватая Андрея за руку.
—Сын не является собственником, — холодно парировал полицейский. — Собирайте вещи. Сейчас же.
Началась неловкая, унизительная для них процедура сборов. Под пристальными взглядами полиции они, бормоча проклятия и бросая на Иру злобные взгляды, стали сгребать свои разбросанные вещи обратно в чемоданы. Лариса с ненавистью срывала свои платья с дверцы шкафа. Николай Петрович, мрачный, как туча, молча складывал свои вещи.
Андрей стоял посреди этого хаоса, будто парализованный. Он смотрел то на родителей, то на Иру, и было видно, как рушится его маленький мир, построенный на манипуляциях и чувстве ложного долга.
Когда последний чемодан оказался в прихожей, старший полицейский спросил Иру.
—Вы будете писать заявление о выселении и запрете на вход?
Ира посмотрела на Андрея.Он понял ее взгляд и медленно покачал головой, в его глазах читалась мольба.
—Нет, — сказала Ира. — Пока нет. Если они больше не вернутся.
Полицейские проводили «гостей» до лифта. Дверь в квартиру закрылась. Ира и Андрей остались одни. Тишина вернулась, но теперь она была другой. Она была пустой и окончательной.
Андрей молча прошел в их — теперь только ее — спальню и стал собирать свои вещи в спортивную сумку. Он делал это медленно, автоматически. Ира не мешала ему. Она стояла в гостиной и смотрела на опустевшую комнату, где еще несколько минут назад царил хаос.
Он вышел с сумкой через плечо. Остановился у двери.
—Я… я поеду к ним. В гостиницу, — пробормотал он.
Ира кивнула.
—Я знаю.
Он потянулся к ручке двери, но замер.
—Прости, — выдохнул он, не поворачиваясь.
Эти слова прозвучали так тихо,что она едва разобрала. И ничего не ответила. Ни «прощаю», ни «уходи». Просто молчала.
Щелчок замка прозвучал оглушительно громко в тишине квартиры. Он ушел.
Ира медленно обошла всю квартиру. Поправила книги на полке, смахнула невидимую пыль с подоконника, вернула на место сдвинутое кресло. Она подошла к большому окну в гостиной, тому самому, из которого когда-то смотрела на огни города с надеждой.
Сейчас она смотрела на них again. Они горели ровно и холодно. Неприветливо, но и не враждебно. Просто были фактом.
Она положила руку на свой еще плоский живот. Внутри нее была новая жизнь. Ее жизнь. Ее ответственность. Ее будущее.
Она глубоко вздохнула. Воздух в квартире был чистым. Выветрился запах чужих духов, чужих вещей, чужих эмоций. Остался только легкий аромат ее духов и запах дома. Ее дома.
Она не чувствовала радости. Не чувствовала триумфа. Была лишь огромная, всепоглощающая усталость и горькое осознание потерь. Но сквозь эту горечь пробивалось другое чувство — тяжелое, как камень, но прочное. Чувство собственного достоинства. И свободы.
Она погладила живот.
—Все будет хорошо, малыш, — прошептала она. — У нас с тобой все только начинается. С чистого листа.
И впервые за долгие месяцы ее улыбка была не горькой и не вымученной, а спокойной и полной тихой, непоколебимой силы. Она заплатила за эту свободу высокую цену, но она ее отстояла.
