Антонина Петровна стояла у плиты и с любовью снимала с противня румяную, шипящую курицу.
Это была ее фирменная курочка, которую она всегда готовила для любимого сына, когда приезжала в гости.
Сегодняшний визит был не запланированным, но она, узнав, что Сергею срочно надо уехать в командировку, примчалась на такси с сумками продуктов — «поддержать невестку и внуков».
— Инночка, накрывай на стол, уже все готово! — крикнула она в гостиную, где невестка помогала Семену и Даше собирать конструктор.
Инна вздохнула. Визиты свекрови всегда были для нее испытанием. Антонина Петровна считала себя образцовой свекровью: помогала, готовила, убиралась.
Но каждая ее помощь была молчаливым укором Инне, каждое действие — напоминанием, что только она, мать, знает, как лучше для ее сына.
Сергей вышел из комнаты, привлеченный запахом курицы. Он потянулся, с удовлетворением глядя на стол.
— Мам, ты, как всегда, волшебница! Я просто с ума схожу с голода.
Он уселся во главе стола, на свое привычное место. Антонина Петровна с торжеством поставила перед ним блюдо с целой курицей.
— Садись, сыночек, ты устал с дороги. Инна, детям тоже наложи, а то потом остынет.
Инна молча разлила по тарелкам суп, который сама сварила утром. Главное блюдо было исключительно в ведении свекрови.
Она наблюдала, как Сергей с аппетитом принялся за еду, хваля мамины кулинарные таланты.
Когда суп был съеден и настало время курицы, Антонина Петровна взяла нож и вилку.
— Ну, Серёженька, как ты любишь? — спросила она с подобострастной улыбкой.
— Да как всегда, мам, — равнодушно ответил мужчина, уткнувшись в телефон.
Антонина Петровна ловко отделила сочные, мясистые голени и бедра, хрустящую кожицу с хрустинками, аппетитную грудку — и аккуратно переложила это все на тарелку сына. На блюде остались скромные крылышки, костистая спинка, шея и лапки.
— Инна, угощай детей, — сказала свекровь, отодвигая блюдо на середину стола, предлагая им остатки пиршества.
Невестка замерла. Это происходило не в первый раз. Каждый раз, когда Антонина Петровна командовал за столом, картина повторялась.
Но сегодня Инна не выдержала. Она посмотрела на тарелку мужа, ломящуюся от изобилия, потом на блюдо с жалкими огрызками, потом на детей.
Семен, семи лет, с пониманием посмотрел на папину тарелку и молча ковырял вилкой в своей. Четырехлетняя Дарья потянулась к блюду Сергея.
— Мамочка, а можно мне ножку, как у папы?!
Сергей, не отрываясь от телефона, прожевал сочный кусок и буркнул:
— Возьми крылышко, оно тоже вкусное.
— Но я хочу такую же, как у тебя! — настаивала девочка, ее голосок начал дрожать.
Инна глубоко вдохнула. Ее руки слегка тряслись.
— Сергей, — тихо, но четко проговорила она. — Поделись с дочерью кусочком бедра.
— Что? У нее же есть. Мам, дай ей крылышко, — он поднял на жену удивленные глаза.
— Сам ешь крылышки, — ледяным тоном произнесла Инна. — Ты решил съесть обе голени и оба бедра? Ты не можешь поделиться с детьми?
В кухне повисла гробовая тишина. Даша, почувствовав напряжение, громко захныкала.
Семен замер, широко раскрыв глаза. Сергей отложил телефон, его лицо покраснело.
— О чем ты вообще? Мама всегда для меня самое вкусное откладывала. Я же мужчина, я работаю, мне надо хорошо питаться, а не на одних макаронах сидеть. Что за сцена, Инна?
— Это не сцена, Сергей! — голос женщины сорвался, в нем зазвенела накопленная обида. — Это называется «быть эгоистом»! Посмотри на свою тарелку и на то, что ты оставил детям! Крылышки и кости! Ты что, в лесу вырос? У тебя вообще есть инстинкты отца? Или ты навсегда остался маленьким мальчиком для своей мамочки?
Антонина Петровна всплеснула руками.
— Инна, что ты такое говоришь?! Я же старалась! Я хотела как лучше! Серёжа всегда очень любил ножки, я с детства ему…
— Молчите! — резко обернулась к ней Инна. Впервые за все годы знакомства со свекровью она позволила себе подобное. — Это вы его таким вырастили! Эгоистом, который считает, что весь мир, включая его собственную семью, должен отдавать ему «самое вкусное»! Вы посмотрите на него! Он даже не понимает, в чем проблема! Он искренне считает, что так и должно быть!
— Хватит орать на мою мать! Она готовила, старалась, а ты устраиваешь истерики из-за какой-то курицы! Да ешь ты ее всю, надоело! — Сергей с силой отшвырнул свою тарелку, и она с грохотом разбилась о раковину.
Соус и обглоданные кости разлетелись по стене. Дети, испугавшись, расплакались.
Даша зашлась в истерическом плаче. Семен прижался к матери. Инна обняла детей и попыталась успокоить.
— Уйди, — прошипела она. — Уйди из кухни. Пока я не сказала того, о чем мы оба будем жалеть всю оставшуюся жизнь.
Сергей, фыркнув, вышел, громко хлопнув дверью. Антонина Петровна встала, как вкопанная.
Она посмотрела на разбитую тарелку, на плачущих внуков, на невестку, которая качала дочь и шептала ей что-то успокаивающее.
— Я… я не хотела… — начала она беспомощно.
— Вы никогда не хотите, — тихо сказала Инна, не глядя на нее. — Вы просто делаете. Идите к нему, утешайте своего большого мальчика. Мы справимся без вас.
Антонина Петровна, пошатываясь, вышла из кухни. Инна уложила детей спать, прочитала им сказку и убрала беспорядок на кухне.
В гостиной она застала тихую сцену. Сергей сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони, а Антонина Петровна робко гладила его по спине.
— Успокойся, сыночек. Она просто устала, нервничает. Все наладится.
— Нет, Антонина Петровна, — Инна остановилась на пороге. — Ничего не наладится. Пока вы не поймете, что натворили, и пока ваш сын не повзрослеет.
Свекровь обернулась на голос невестки. В ее глазах сверкнула искренняя обида и возмущение.
— Что я натворила? Я любила своего ребенка! Я отдавала ему все самое лучшее! Разве это плохо?
— Это плохо! — голос Инны снова зазвенел. — Потому что вы отдавали ему не просто куриные ножки, вы отдавали ему самое лучшее место в жизни, ваше время, ваши силы, вашу любовь, не требуя ничего взамен! Вы приучили его, что он — центр вселенной. А мир не так устроен. У него есть жена, которая тоже устает. У него есть дети, которые тоже хотят самую вкусную ножку. Но он этого не видит! Потому что вы ему всегда отдавали самое вкусное, а себе оставляли объедки. И он искренне считает, что так и должны поступать все вокруг — отдавать ему лучшее, довольствуясь шеей и лапками! Вы вырастили прекрасного сына, но ужасного мужа и отца!
В комнате стало тихо. Сергей поднял голову. Он с раздражением посмотрел на Инну.
— Почему ты нападаешь на мать? Она ни при чем.
— Она при всем, Сергей! — Инна подошла к нему и присела напротив. — Ты сегодня сказал: «Мама всегда так делала». Это ключевая фраза. Ты не видишь проблемы, потому что для тебя это — норма. Но это не норма. Норма — это делиться. Норма — это спросить: «Дети, что вам положить? Инна, тебе какую часть?» Норма — это видеть вокруг себя людей, а не обслуживающий персонал.
Антонина Петровна замерла с поднятой рукой, а затем медленно опустилась на диван.
— Я… я думала, что делаю лучше… — прошептала она. — Мой муж… твой отец, Серёжа… он рано ушел. Я боялась, что ты будешь чувствовать себя обделенным. Я хотела компенсировать тебе все…
— И компенсировала, — жестко сказала Инна. — С лихвой. Теперь расхлебываю я и наши дети.
— Это просто курица… — слабо пробормотал он.
— Нет, Сергей, — покачала головой Инна. — Это не курица. Это твое отношение к семье. Сегодня — курица, завтра — последний кусок торта, поездка на море, которую ты выберешь для себя один, пока мы будем копить на дачу, внимание, которое ты требуешь к себе, когда дети болеют. Это — всегда ты на первом месте. А мы — на подхвате.
— Что же теперь делать? — тихо спросила Антонина Петровна.
В ее голосе не было прежней уверенности, лишь растерянность, боль и полное непонимание.
— Теперь, — выдохнула Инна, — вам надо уехать. А нам с Сергеем — серьезно поговорить. Ему нужно научиться быть главой семьи, а не вашим избалованным ребенком. И это невозможно, пока вы будете продолжать приносить ему на тарелочке «самое вкусное».
Антонина Петровна молча кивнула, собрала свои вещи и, не глядя ни на кого, вышла из квартиры.
— Я и не думал, что ты все это так воспринимаешь… какая-то курица, — пробурчал Сергей.
— Потому что ты не спрашивал. Потому что ты был уверен, что мамина правда — единственная. Нам нужно что-то с этим делать! Так больше не должно продолжаться! — процедила сквозь зубы Инна.
— Давай уже завтра поговорим, сегодня с меня хватит скандалов, — мужчина встал с места и ушел в спальню.
Весь следующий вечер Инна посвятила тому, что пыталась достучаться до мужа и объяснить, что его поведение неправильное.
Сергей слушал жену молча и кивал. Как показалось женщине, он наконец-то ее услышал и понял.
Дома, действительно, Сергей стал вести себя совсем по-другому. Он уже не пытался «отвоевать» у детей самый лучший кусок чего-то вкусного, хотя Инна замечала в его глазах небольшую зависть.
Однако, как потом узнала Инна, в доме у Антонины Петровны ничего не изменилось.
Там свекровь, без всякого зазрения совести, по-прежнему продолжала баловать своего великовозрастного сына тем, что считала «самым вкусным».
